Принимать как ДАнность. Когда стоит отказываться, давать согласие?

 

Настоящая женщина должна уметь говорить «нет», не давать себя в обиду, отстаивать свои права, не позволять собой манипулировать. А что будет, если на одну неделю оставить принципиальность-неприступность и соглашаться на все предложения, на все просьбы отвечая «да»?

1 День

Не в службу, а в дружбу

В воскресенье рано утром звонят с незнакомого номера, живодерски бодро представляются и спрашивают, не хочу ли я через три часа взять интервью у одной грузинской певицы, это срочный материал. Я заснула четыре часа назад, и не сказать чтобы вместе со мной разбудили мой пылкий энтузиазм. Строго говоря, ничем, кроме мешка денег, невозможно вызвать его к жизни. Но накануне начат эксперимент, и сдаться наутро же было бы позором. «Вы знаете, я совсем не могу сегодня, я простужена, и у меня сейчас нет диктофона…»

– Да, хочу.

– Это певица такая-то, она будет ждать вас там-то ровно в час. Запишите ее мобильный теле…

Я начинаю улыбаться.

– Спасибо, я его знаю. И домашний, и все остальные.

С грузинской певицей, у которой мне предложили взять интервью, я знакома почти год; мои загадочные работодатели вряд ли об этом знали.

Когда она пришла и увидела меня за столиком, то замерла, подняла руки, словно сдаваясь, а потом расхохоталась своим неподражаемым южным смехом, явив ямочки на щеках, и бросилась меня обнимать. Мы полтора часа проговорили в основном «за жизнь», но я успела выспросить у нее все, что было нужно. Я уже иду к метро, когда мне звонит моя знакомая Маша и просит приехать и помочь ей упаковать вещи – она переезжает из общаги. Маша далеко не самая близкая моя подруга, но она так устроена, что, когда ей что-то необходимо, об этом будет знать вся ее телефонная книга и никто не останется в стороне. Меня такие вещи очень раздражают. Я за помощью обращаюсь только в самых критических ситуациях и только к очень близким людям. Но сейчас у меня нет выбора. Я еду к Маше.

У Маши пыль столбом, коробки, мешки, полочки, книжки – и два юноши, растерянно стоящие посреди. То есть я не единственная жертва. Им тоже все это малоприятно, но Машу это не заботит, она носится, договаривается с водителем. Мы начинаем таскать вещи вниз, а в процессе перешучиваться и знакомиться. Одного из юношей зовут Влад, в нем метра два росту, у него задорная рикимартиновская челочка. Он программер, балагур и душка; нагибаясь к моему уху, он переходит на томный баритон с хрипотцой и вскидывает бровь. Он шутит, как Ваня Ургант. Все перетаскав, запаковав, засунув в машину, не дождавшись спасибо от взмыленной Маши, мы уезжаем. Влад провожает меня домой и выпрашивает у меня номер телефона. Он страшно мил, но я совсем ни о чем не думаю: у меня мучительное послелюбовие, особенно не до флирта. Я рассказываю про него подруге по телефону, и она шутит:

– Оу? Кто на новенького?

Так Влад получает партийную кличку Новенький, под которой впоследствии и проходит.

Я расшифровываю интервью с моей певицей поздно ночью и отправляю заказчикам. Сумма гонорара, который мне пообещали, проливается бальзамом на сердце. Так-так…

 

2 День

Очистка совести

В понедельник днем звонит Жека, лучший друг бывшего бойфренда, и елейно интересуется, как мои дела. Жека расчетливый, глумливый мизантроп, он никогда не звонит просто так, но его учили, что даже перед тем, как приказать женщине собрать вещи и немедленно выметаться, надо сначала крайне вежливо спросить, как у нее дела. Это, надо сказать, работает. Умиляет.

– Ну вроде ничего, мой хороший.

– Это прекрасно, Вера. Не хочешь ли ты в таком случае приехать и помочь мне убрать в квартире нашего общего друга?

Наш общий друг вот только пару дней как уехал в отпуск и оставил квартиру Жеке при условии, что к его возвращению она будет сиять. Речь идет о юноше, с которым я рассталась месяц назад не так чтобы по собственной инициативе, довольно болезненно и еще не совсем отошла. Жека все это прекрасно знает и плевать хотел. Ему нужна чистая квартира. Ему нужна женщина в самом грубом смысле этого слова. Не хочется, конечно, ужасно. Не столько убирать, сколько вспоминать. Но искусство требует жертв. Я собираюсь и еду к Жеке. Тут требуется существенное пояснение: дело в том, что в русском языке, к сожалению, слово «квартира» универсально, оно подразумевает любой дом – и тот, в котором живут женщины, и тот, в котором не живут. А ведь между первым и вторым понятием дьявольская разница. Если два великовозрастных холостяка, любящих футбол и спутниковое телевидение, обретаются в типовой однушке у черта на рогах, то это очень вряд ли квартира. Это скорее инсталляция «Бесцельно прожитые годы»: холст, масло, копоть, жир, мусор, пыль, тряпки, гарь, грязная посуда в тазике в ванной, художник известен, и да – ему стыдно.

Я сначала просто ходила и воздевала руки. Брала сковородку, смотрела на нее минуты три и пыталась понять: что тут могли такого готовить? В ней на палец белый твердый налет, выливающийся за края и застывший белыми соплями. Тут плавили гипс? Пытались пожарить цемент? Нет, просто варили рис в пакетике! Много месяцев. Или берешь веник и выметаешь подкроватное пространство. И вздыхаешь порывисто, и слезы наворачиваются: тут и недоеденные булочки с изюмом, и полный ассортимент мятой спортивной прессы за полгода, и носочки, и упаковки из-под презервативов, и пара книг ведущих фантастов… Культурные слои. Вот про это и говорят «вся жизнь прошла перед глазами». А если заглянуть под диван, на котором мальчики питаются, устроившись перед телевизором, можно подробно узнать, что конкретно они ели за отчетный период. А также чем они это делали.

– Вилка! — радуется Жека, уворачиваясь от летящего в него столового прибора. — Круто!

Мы встаем с Жекой у книжных полок, и он начинает швырять на пол все, что кажется ему ненужным; за ним, как в мультфильмах, растет большая куча. Я вытираю пыль и все мою, мы садимся попить чаю. Я смотрю на полки и улыбаюсь.

 

– Так и хочется поставить свою фотографию, да? — издевается он.

На кухне – мальчишки! – плита, идеальная для рекламы чистящего средства в стадии «до», а духовка девственно чиста, ею сроду никто не пользовался; в кармане штанов – задубевшая, неразворачиваемая десятка, постиранная раза по меньшей мере два. В ванной – батарея «доместосов», «кометов» и «силитов», почти нетронутых. «Жека, — говорю, — зачем столько разных средств, если кухню последний раз видели чистой, когда покупали?»

– Ну как, — пожимает плечами он, — это и называется «для очистки совести».

 

3 День

…где найдешь, где потеряешь

В понедельник утром Жека собирается на работу, а я просыпаюсь с невероятной мышечной болью повсюду, даже в таких местах, где я не подозревала наличие мыщц. Жека хихикает и говорит, что в работе фанатизм строго противопоказан. Между тем квартира отливает таким зеркальным блеском, что я горда собой неимоверно, хоть и хожу, как черепашка, на негнущихся ногах. Пихаю белье в стиральную машину, запускаю и прошу Жеку обязательно развесить все по возвращении. Жека кивает, целует в щеку, и мы разъезжаемся. Я еду домой и вдруг решаю выйти и навестить в кои-то веки университет. Учеба к пятому курсу становится вялотекуща, как хроническое заболевание, про которое не помнишь, пока оно не дает обострения. Я изучаю доску объявлений и вдруг вижу, что через полчаса начинается пересдача по русскому языку, аудитория такая-то. Вот тут меня никто ни о чем не спросил; на сколько таких объявлений я рассеянно кивала, мол, да, непременно – и сидела в буфете со стаканчиком кофе, не в силах заставить себя зайти и взять билет. Но если ты в какой-то момент решаешь принимать все вызовы судьбы, какие бы она ни бросала, то это все-таки обязывает. Я, впрочем, не готовилась, рисковать не хочу и иду на пересдачу просто затем, чтобы узнать, когда будет следующая. Девушки перед аудиторией спрашивают меня, написала ли я реферат, без которого не принимают и который, понятно, должен был быть сдан еще в прошлой реинкарнации. Я загадочно, по-ковбойски ухмыляюсь. Захожу в аудиторию, смущенно здороваюсь, потупляю взор, говорю, что случайно узнала, совсем не готова, не подскажете ли вы, Владимир Борисович, когда будете на факультете в следующий раз. Он иронично, как Альбус Дамблдор, глядит на меня поверх очков-половинок и спрашивает:

– А что же вы делали такого сверхважного, Вера, что даже не знали о пересдаче?

– Не поверите, Владимир Борисыч, драила квартиру бывшего возлюбленного, теперь ничего не гнется.

Лицо преподавателя становится сурово.

– В таком случае вам нечего терять, Вера. Тяните билет.

Я в полной растерянности оседаю на стул перед преподавательским столом, пытаюсь собрать мысли в кучу, бурчу и тяну билет – про тропы и фигуры речи. До меня постепенно доходит масштаб собственного везения. Так вышло, что анадиплозис, эпифора, зевгма и оксюморон – слова, золотыми буквами выгравированные у меня на сердце; на семинары по этой теме судьба меня занесла, и я все помню. Я отвечаю сразу, без подготовки, и где-то минуте на пятой строгий преподаватель подтягивает к себе мою зачетку, ставит «отлично», расписывается, сдергивает свои очки-половинки и устало мнет переносицу: «С вами невозможно работать, Вера».

Вечером Новенький sms-кой интересуется, куда я пропала. Отвечаю, что я сегодня триумфатор и собираюсь пьянствовать, Влад предполагает, что пьянствовать лучше не в одиночестве, а вместе – в центре города-героя во столько-то. Самонадеянность Новенького заставляет разулыбаться, однако я приезжаю в центр и мы устраиваем мохито-марафон по всем окрестным барам, хохочем, шатаемся по набережным до двух ночи, а потом грузимся в машину и приезжаем к моему подъезду. Новенький выходит, по-гусарски целует мне руку, подмигивает, залезает на переднее сиденье к водителю и кричит:

– Какая женщина, шеф! Я погиб. Теперь в Марьино.

Через полчаса на мобильном высвечивается: «Счастлив ;)».

 

4 День

Родительская среда

В среду мама пеняет мне на то, что я совершенно забросила дом и семью и что она пожилая женщина, о которой никто не заботится. В ее словах есть доля правды: на все ее «принеси» и «сделай» в ответ, как правило, бессрочное «сейчас». У меня тут лучшие годы проходят, мама, а ты говоришь «убери». Однако обнести маму моим душеспасительным экспериментом было нельзя. Объявляется родительская среда: моются пол, посуда, ванная; тряпочки складываются в кучки, бумажки – в стопочки; мы переглядываемся, набрасываем куртки, гоним на рынок, приносим полные пакеты еды и в полчаса ваяем торжественный обед по случаю «чистки кармы» – рубим

салаты, жарим курочку в специях, разливаем по бокалам вермут со льдом. Мама любит в качестве тоста говорить «пообещай мне», и я обещаю ей красный диплом, стабильный доход и яростное самосовершенствование; я всегда обещаю ей одно и то же, по возможности меняя формулировки, чтобы ей не приедалось. Чем мы, по сути, кормим родителей? Только собственными перспективами. Мы до вечера говорим обо всем, смотрим мелодрамы по телевизору и едим мороженое; мама метаморфозам поражается.

– Ты не заболела ли, дочь? Или тебе надо чего и ты подлизываешься? Сразу говори, а то мне уже страшно.

Вечером я выхожу вынести мусор, потом дохожу до метро и возвращаюсь обратно с букетом ирисов. Теперь в том, что я замышляю страшное, маму ничто не разубедит.

 

5/6 День

Никогда не говори «никогда»

В четверг не происходит ничего экстраординарного. Подвожу промежуточные итоги: выходит, что я решала собственные проблемы и многие из них успешно решила. В пятницу днем заезжаю к Жеке выпить кофе и навести финальный лоск. Иду на балкон посмотреть, как он развесил выстиранное во вторник утром белье. Белья на балконе нет, и мне в голову приходит малоправдоподобная мысль, что оно уже сложено и упрятано в шкаф. Однако в шкафу тоже пусто, и я спрашиваю у Жеки, а где, собственно, все. Он пару секунд смотрит в никуда, потом бьет себя ладонью в лоб и говорит много кратких, но энергичных словосочетаний. Он забыл. В стиральной машине я обнаруживаю все, что искала.

– Если бы гнило, было бы теплое! — радуется Жека. — А если холодное, то все в порядке.

Приходит sms от старого друга: у него происходит вечеринка и будет много моих в прошлом очень близких друзей. На первом-втором курсе мы были не разлей вода, а потом, после пары крупных предательств и череды мелких дрязг, я совсем перестала там появляться; не сказать чтобы я не скучала по старым друзьям, но была уверена, что все в этой компании помнят меня совсем другой и относятся ко мне с немалой долей обидного сарказма. Поэтому сообщение меня изрядно удивляет. В другой ситуации я бы элегантно отовралась и судьбу испытывать не стала. Меж тем был предпоследний день моего эксперимента и мне ничего не оставалось, как… Я заехала домой принять душ и переодеться и отправилась к ребятам, внутренне готовясь держать удар. А меня вдруг принялись обнимать, расспрашивать и кормить вкусным, смешить и тормошить. Никто не переглядывался скользко, не язвил – подшучивали, конечно, но совершенно беззлобно; мы стали вспоминать наши давние попойки и приключения, а потом ссоры, даже взаимные гадости, и стало очевидно, что все это давно потеряло актуальность, превысило срок годности, превратилось в эпос. Я шла домой потрясенная и счастливая. Ночью получила sms от Новенького: «Что-то я скучаю».

 

7 День

Мне бы в небо

В субботу я проснулась с похмельем и желанием как можно тише дожить неделю моих испытаний, однако не тут-то было: во время завтрака мне звонит моя подруга Женечка и говорит буквально следующее:

– Вера, мы ждем вас через час на Таганской, вы летите на параплане, оденьтесь во что не жалко.

Женечка летает давно и давно меня агитирует; я никогда не отказываюсь в открытую, но говорю, что сегодня никак – дела, иду в гости или «совершенно разбита». Признаться в дикой боязни высоты мне стыдно. Я понимаю, что придется ехать, но думаю, что пронесет, просто скатаюсь, посижу на летном поле, на природе, в хорошей компании, попью сока, подышу воздухом. Мама, услышав слово «параплан», сильно бледнеет лицом, от доброго Новенького приходит sms-ка «Если убьешься – не звони мне больше», и я опаздываю, а в машине меня уже ждут двое в армейских штанах: Женечка и ее возлюбленный, а также копченый спагетти чечил, чипсы и группа 5’NIZZA на полной громкости. Брызжет немыслимое солнце, и собаки высовывают длинные морды из-за приспущенных стекол и недоумевают бровями, а через час уже бетонка, коровы и поля с аккуратным голубым горизонтом по периметру. Во мне просыпается невиданная удаль. Я решаю лететь без инструктора: это в два раза дешевле и по-взрослому; битый час учусь поднимать параплан, учу слова «клеванты», «стропы», «крыло», «подвески» (страшно ценная вещь; подозреваю, именно поэтому за ними так охотились д’Артаньян и три мушкетера) и выражения «Правую руку! ДРУГУЮ правую руку!». У меня болят плечи и большие пальцы, я напоминаю себе страуса из мультика, которого учили летать, – «ноги… крылья… главное – хвост!». А потом стою на старте в шлеме, ко мне пристегивают трос, и впервые становится не смешно; я бегу, параплан кренится и выскальзывает, я падаю в траву, срываю себе ноготь на большом пальце; мне что-то объясняют, но я думаю только о том, что ноготь не отрастет еще месяца два, но в это время я уже отчаянно бегу, взлетаю и вижу, продолжая беспомощно болтать ногами, как земля резко падает вниз, вниз, вниз. Инструктор Павел что-то нежно лепечет мне в рацию, а я вишу над землей, как глупый окорок в джинсах, и мне так тотально, панически страшно, что я не могу вздохнуть. Отстегиваю трос, он медленно, плавно, как длинный стебель, падает вниз, а я понимаю, что если сейчас упаду, как он, то больше никогда-никогда не увижу маму. Зато увижу вот это небо и вот это озерцо; думай об этом, Вера, это не самая плохая смерть, тут перелески, люди и бетонка, аааа, бетонка, черт, я не хочу на бетонку!

– Вера, если тебе хорошо, постучи себя по шлему, по шлему постучи!

И я стучу себя по шлему, и послушно дергаю то правую, то левую клеванту, снижаюсь, захожу на посадку и блаженно вспахиваю коленями бурьян – ббух. Приходит ангел Женечка, сворачивает мой параплан, и мы сигаем через канавы. И уже с полным правом, как посвященная, я хожу среди этих фанатичных икаров; происходит счастье в острой форме.

 

Новенький ночью по телефону спрашивает, всегда ли я так безумно живу. Усмехаюсь и решаю рассказать ему, что это был эксперимент, что я соглашаюсь на авантюры, и именно этому он обязан собственным появлением. Новенький пару секунд осмысливает, а потом частит:

 

– О! А приезжай тогда завтра ко мне! А послезавтра поедем в парк Горького на самые страшные аттракционы! А потом на футбол! Ты же не сможешь отказаться, ты моя рабыня теперь!

– Товарищ, час ночи уже, все – неделя закончилась, эксперимент завершился.

– Ааа, — грустнеет Новенький.

– Но ты прав, отказаться я действительно не смогу.

P.S. Я легла спать с мыслью о том, что прожила далеко не худшую неделю своей жизни. Очень показательную. Выяснилось, что все, что мы делаем для других, мы делаем для себя. Что часто сомнительные предложения становятся самыми яркими воспоминаниями. Что «да» действительно означает согласие. Не столько с другими даже, сколько с собой. И с миром.

Опубликовано: Cosmopolitan Россия — Июль 2006

Автор: Вера Полозкова