О чем писали в Советских журналах в 1946 году (ч.1)

Русский свет в Париже.

Имя Яблочкова на устах всех парижан. Его замечательные фонари называют «северным светом»: ведь Яблочков приехал в Париж из России. Многие поэтому называют изобретенные им фонари «русским светом».

Эти фонари появились уже в Лондоне. Они загорелись и в Персии, во дворце шаха. Многим стало ясно, что скоро электрический свет вытеснит тусклые газовые рожки. Но как же добился Яблочков того, что в его фонарях электрические дуги горят ровным светом и угольки в них не надо поминутно сдвигать?

Павел Николаевич Яблочков был замечательным электротехником и изобретателем. С юных лет он придумывал приборы и аппараты, — то для измерения земельных участков, то для определения расстояния, пройденного экипажем. А после окончания инженерного училища Яблочков увлекся электротехникой. В те годы электричество привлекало внимание многих ученых и изобретателей. Уже появились первые электродвигатели. Могучая сила электричества вот-вот должна была хлынуть в промышленность, на улицы городов, в жилые дома. Но этой силой еще не умели как следует управлять. — статьи из советских журналов

И вот Яблочков стал изобретать способы использования неременного тока, стал разрабатывать схемы питания одним источником тока многих электрических двигателей и многих электрических дуг. До Яблочкова для каждой электрической машины приходилось ставить собственную батарею. В те годы еще не умели дробить электрический ток на части, пускать его по многим ответвлениям проводов. Среди других работ по электротехнике Яблочков занялся и усовершенствованием дуговых фонарей.

В 1873 году он познакомился с выдающимся русским ученым электротехником Владимиром Николаевичем Чи-колевым, который рассказал Яблочкову о своих попытках построить механический регулятор горения в дуговом фонаре. Специальный механизм должен был все время сдвигать угольки с такой же скоростью, с какой они горят.

И тогда расстояние между ними будет всегда одинаковым, и дуга сможет гореть спокойным, ровным светом. За год до этого Яблочков сам уже много работал над электрической дугой. Он попробовал обмазать угольки глиной, чтобы они горели медленнее. Яблочков рассчитывал, что глина задержит горение углей, а сама накалнтсп и станет ярко светить. Но из этих опытов ничего не вышло, и Яблочков их забросил. Через несколько лет он опять вернулся к своим опытам. Теперь уже Яблочков стал обмазывать угли с другой целью. Ему в голову пришла замечательная мысль: что если поместить два уголька стоймя, параллельно друг другу, па таком расстоянии, чтобы между ними при пропускании электричезкого тока вспыхивала электрическая дуга? Тогда угольки не надо будет сдвигать ни вручную, ни с помощью сложных и дорогих механизмов. Сколько бы они ни горели, хоть до самого конца, расстояние между ними не изменится. А чтобы электрическая дуга появилась только между кончиками углей, их надо обмазать почти до самого верха специальной обмазкой.

Все это устройство очень походило на свечу. Обмазка заменяла стеарин, угли служили фитилем, а электрическая дуга горела, как пламя свечи. Постепенно, как и стеарин на свече, обмазка вокруг углей испарялась. От этого обнажался новый участок угольков, и между ними продолжала гореть электрическая дуга. Теперь уже не требовалось поминутно сдвигать угольки: они ведь все время находились рядом, вплотную друг к другу, разделенные только слоем обмазки. В электрических фонарях Яблочкова дуга горела около часа. — статьи из советских журналов

Все больше таких фонарей загоралось в городах Франции и Англии. Но Яблочков был горячим патриотом своей родины и при первой же возможности вернулся в Россию, чтобы здесь наладить освещение улиц. Вскоре его фонари появились и в Петербурге. Тут их прозвали «свечами Яблочкова», и многие думали, что именно они навсегда изгонят с улиц газовые рожки и керосиновые лампы. Делались попытки зажечь электрические фонари и в комнатах, но они горели так ярко, что слепили глаза. Электрические дуги в них громко шипели, а тепло, выделяющееся при их горении, угрожало поджечь занавесы и все другие легкие предметы. Внести такой фонарь в комнату было то же самое, что заставить молнию сверкать в наших домах: светло будет, но от дома ничего не останется.

Вот почему вскоре электрические фонари Яблочкова стали вытесняться гораздо более удобными и безопасными лампочками накаливания, которые к тому же могут гореть много часов подряд. В этих лампочках светились тоненькие угольные нити, которые накалялись, когда по ним проходил электрический ток. Изобрел эти лампочки другой русский изобретатель, А. П. Лодыгин, а усовершенствовал их американский изобретатель Эдисон.

Со времени открытия. Яблочкова прошло много лет. Теперь уже никого из нас не удивляют стеклянные шары, наполненные светом. Но ученые всего мира с благодарностью вспоминают о Павле Николаевиче Яблочкове, который первым показал, какие огромные возможности таятся в электрическом свете.

История моего телефона

Я вовсе не собираюсь рассказывать о телефоне, который стоит у меня на столе. О нем написано много книг, и он меня не интересует. Но как-то раз, набирая номер междугородной станции, я вспомнил далекую детскую мечту.

Я хотел сам сделать телефон. Настоящий, как у взрослых. Мне казалось величайшим чудом, что неведомый человеческий голос протискивается сквозь тонкую проволоку и бежит по ней на другой конец города. Разве я мог тогда знать об электричестве?

Я начал строить свой первый телефон из спичечных коробок. Это была техника. Техника, построенная на принципе передачи звука через натянутую нитку, связывающую две вибрирующие пластинки, то-есть тонкие деревянные стенки спичечных коробок.

Нитка была прочная, натертая воском или парафином. Первое время у меня ничего не получалось. Не правда ли странно? Уж больно «техника» проста, даже смешно, чему ж тут не получиться? — статьи из советских журналов

Оказывается, нитка касалась рядом стоящего дерева, от чего в ней затухали звуковые колебания, попросту звук не доходил до другой коробки.

Когда я отвел нитку от дерева, слышимость стала хорошей. Правда, телефон с ниткой работал всего на десяток метров. Прямо надо сказать, дальность его была невелика. Но здесь-то начинается совершенствование конструкции.

Собственно говоря, о чем речь? Неужели нужно совершенствовать игрушку из спичечных коробок? Стоит ли труда? Но я разве говорил, что спичечные коробки остались? Их я давно выбросил, это была только первая проба, как говорят в лабораториях, — первые испытания макетов аппарата.

Теперь аппарат стал походить больше на настоящий, потому что спичечные коробки я заменил… коробками от гуталина. Вы, вероятно, улыбаетесь, думаете: неужели можно о таких пустяках разговаривать серьезно?

Если бы вы знали, что за телефон у меня получился, то рассуждали бы совсем иначе. Он работал на расстоянии в 30 метров, имел вызов, банки не нужно было все время держать в руках; короче говоря, получилась надежная линия связи — настоящий телефон.

Нитка протянулась между двумя деревьями. На каждом из них были расположены «наши квартиры» — так мы называли сооружения, устроенные из досок на ветках этих деревьев. Мы с товарищем быстро взбирались на высоту третьего этажа, в наши гнезда, и в какой, может быть тысячный раз испытывали свой чудесный телефон. — статьи из советских журналов

Расскажу вам, как у меня был устроен вызов, заменяющий звонок. Может быть, кто-нибудь из вас устраивал интересную звуковую игрушку из спичечной коробки, катушки и навощенной нитки? Я помню, когда я еще ничего не знал о такой игрушке, ко мне подошел один из моих товарищей и, передавая спичечную коробку с ниткой, лукаво улыбаясь заметил:

— Не хочешь ли послушать, как там царапается майский жук?

Я быстро схватил коробку и прижал ее к уху. Оглушительный треск, похожий на пулеметную очередь, вырвался из коробки. Коробка выпала у меня из рук, и только тогда я заметил, что мой приятель крутил катушку, которая. скрипела в петле из навощенной нитки, а эти звуковые колебания передавались на вибрирующую стенку коробки. На этом принципе я и устроил звуковой вызов в телефонном аппарате из гуталинных банок. Чтобы закончить рассказ о конструкции моего второго телефона, я должен добавить, что коробки его были закреплены в развилинах ветвей таким образом, чтобы нить была все время натянута (иначе как же я услышал бы вызов), и, конечно, самое главное — нить не должна касаться веток. Посылка вызова у меня была устроена очень просто: к спичке, которая находилась внутри коробки, на небольшом отрезке нитки привязывалась катушка. Мне нужно вызвать своего абонента. Я еще сильнее натягиваю нитку, тяну за катушку. Что получается в этом случае? Спичка оттягивается от моей коробки, вроде как бы выключается свой звонок, и линия становится свободной для передачи вызова. Я, стараясь не касаться ниткой стенок к робки, вращаю катушку; oi скрипит, звук бежит по hhti и доходит до мембраны аппарате товарища.

Я помню, как тот, вплотную приблизившись к коробке и от волнения брызгая в нее слюной, кричит:

—Я слышу, слышу, говори мне, говори! — статьи из советских журналов

Наступила осень, а за ней и зима. Наши птичьи гнезда занесло снегом, нитка покрылась инеем, затем оборвалась, Мы переехали на зимние квартиры и начали строить новый телефон. Мой товарищ жил на первом этаже, а я на третьем, его окна выходили на двор, а мои — на улицу.

Как же тут натянуть нитку, чтобы она не касалась стен? Задача невыполнимая.

Но мы уже не могли жить без телефона, мы просто привыкли к техническому комфорту. Вопрос ясен: мы должны сделать электрический телефон. Не правда ли, странно звучит — «электрический телефон», как будто может быть какой-нибудь другой. И когда мой товарищ обратился к отцу и сказал гордо: «Я решил сделать электрический телефон», — то его отец улыбнулся и сказал: «Все телефоны электрические, разве ты этого не знал?» Чудаки эти взрослые! Они всегда забывают, что есть телефоны из спичечных и гуталинных коробок.

Но теперь нам нужен телефон, как у взрослых, с проводами, а не с нитками, с настоящими электромагнитными телефонными трубками, а не коробками и банками, с микрофонами… Впрочем, откуда их взять? Ну, скажем, трубки достанем от радио. Где же достать микрофон?

Решили сделать сами. И это оказалось самым трудным. Сейчас я об этом расскажу. — статьи из советских журналов

В каком-то старом учебнике физики я нашел описание микрофона Юза: он был устроен из угольков, между которыми от воздействия звуковых волн менялся контакт. Таким образом, его сопротивление то увеличивалось, то уменьшалось в такт разговору.

О чувствительности такого микрофона в книжке былинаписаны чудеса. Говорят, что именно с этим устройством сам Юз проделывал невероятные опыты. Он усиливал не слышимые невооруженным ухом «шаги» мухи до топота слона, — конечно, если муха ползала по микрофону.

Как я уже говорил, дело было зимой. Мух не было, поэтому я не мог повторить опыт прославленного изобретателя, однако я все же мог убедиться в необыкновенной чувствительности его микрофона. Если слегка поцарапать по столу ногтем около того места, где стоял микрофон, то в телефоне я слышал грохот. Короче говоря, микрофон был мною построен. «Вот сейчас испытаем», — говорил я сам себе, от волнения потирая руки.

Как вы себе прекрасно представляете, первым сл’ушать передачу через свой микрофон захотел я сам.

Мой товарищ недовольно пошел в другую комнату, для того чтобы там говорить около микрофона. Я с трепетом прижимаю телефонную трубку к уху. Я слушаю, я жду. Первый робкий треск, шипение, шорохи, свист, и наконец хрипящий голос, говорящий на не понятном мне языке. Я привстал с места, поправил провода, идущие в другую комнату, зачем-то продул телефон и снова приложил его к уху.

Ничего но понимаю: слышен разговор, но, как мне кажется, так люди не разговаривают. Только сейчас я понял, что означает термин «нечленораздельные звуки».

Это значит — передача с моего микрофона.

Наконец путем тщательной регулировки нажима одного уголька на другой мне удалось получить более или менее разборчивую передачу, если не считать одного пустяка: я слышал … заику. Контакты в угольках были настолько неплотны, что нарушались при малейшем дыхании на них. Мой бедный товарищ, которому уже надоело болтать перед микрофоном, кричал мне в трубку:

— Я усс … тт… ал, мм … не нна … ддоело…

Но я был упрям. Телефон должен работать, чего бы это мне ни стоило!

Начались новые неприятности: под действием тока от карманной батарейки угольки «спекались» друг с другом, и микрофон не работал. Неужели придется бросить наши опыты? Только что я об этом подумал, как услышал удивительно чистую и разборчивую передачу…

Что же случилось? Какой счастливый вариант! Неужели мой микрофон, действительно, будет работать по-настоящему? Я бегу в другую комнату и вижу, как мой товарищ, закрыв глаза, раскачиваясь из стороны в сторону, бормочет: «Надоело, надоело, надо кончить, надо кончить…» — статьи из советских журналов

Но не это главное, — я заметил совершенно невероятную для себя вещь: он говорил не в микрофон, а… в телефонную трубку.

Только потом я узнал, как это все получилось. В цепи нашего микрофона были соединены последовательно микрофон и телефонная трубка; микрофон замкнулся из-за спекания угольков; мой товарищ, который действительно очень устал от болтовни перед микрофоном, по ошибке начал говорить в трубку. Это и оказалось счастливой случайностью. Микрофон был найден, его не нужно было искать. Но ведь вы спросите: как же все-таки работает телефонная трубка вместо микрофона?

Когда мы говорим перед телефонной трубкой, ее мембрана колеблется, в такт с разговором изменяется расстояние между мембраной и магнитом, а как вы помните, на его концах надеты катушки. Вот в них-то и появляется ток от движения мембраны в магнитном поле, как в любой динамомашине.

А дальше уже все просто —

по проводам в другую телефонную трубку, где все происходит наоборот. Ну я думаю, это вам ясно.

Так что же получилось? Строили микрофон, городили к нему всякие батарейки, а оказалось, что и микрофон не нужен и батарейки тоже. Наш микрофон из телефонной трубки работает за двоих — за себя и за трубку, не требует батарей: он сам дает ток. До чего же здорово, телефон без батарей! На другое утро после того, как телефон нами был испытан, я решил поговорить со своим товарищем и пожелать ему доброго утра.

Я подношу трубку ко рту и вызываю его. Никакого впечатления. Полное молчание. «Вероятно, еще спит», — думаю я и снова кричу в трубку. Никто не отвечает, поэтому скрепя сердце я спускаюсь к нему вниз. Товарищ сидел около телефона и выжидательно смотрел на меня. Мне стоило только взглянуть на него, как я сразу все понял. — статьи из советских журналов

Мы настолько увлеклись своим безбатарейным телефоном, проводкой линии, что совершенно упустили из виду «пустяковую деталь» — вызов.

Как выйти из этого положения? Тут уж катушкой скрипеть нельзя. Конечно, самое простое — поставить звонок, как это делается у взрослых в их аппаратах. Но откуда его взять, да еще не один, а два! Нет, это не подойдет. Можно поставить зуммер, как в полевых телефонах, но его тоже нет, а делать довольно сложно. Вот если бы такой прерыватель, вроде зуммера, но попроще. Я пробовал включить в линию батарейку и от руки прерывать ток. В телефоне моего абонента слышался треск, но он был кратковременный и малозаметный. Нет, ничего не получается.

Впрочем, помогло упрямство, наконец я «изобрел» замечательно простой прерыватель из шестеренки от старого будильника. Около него я укрепил кусок лезвия от безопасной бритвы таким образом, чтобы он касался зубчиков. Все это устройство я включил в линию последовательно с батарейкой. Ну что же, попробуем вызов? Я чиркал колесиком по стальной пластинке, как в зажигалке; пружинка визжала, и этот визг, как самую лучшую музыку, слушал мой приятель, сидя в своей квартире, на расстоянии 50 метров от звонкового провода, если только можно им определять расстояние. Телефон готов окончательно. Все работало прекрасно, но этого нам было мало. Начались снова переделки. Собственно говоря, какие переделки? От того телефона ничего не осталось. Мы сделали настоящий звонок, потом настоящую трубку, с настоящим микрофоном, но это уже было не так интересно. Он стал похожим на тот телефон, что стоит сейчас у меня на столе, а о нем рассказывали очень много.

Может быть, вы хотите сами придумывать телефоны. Пусть они будут лучше тех. о которых я вам только что рассказал. Напишите нам об этом.

Завоевание природы

Великое множество предметов окружало человека, когда он начинает выделяться из общего животного царства. Десятки деревьев, тысячи камней различных видов, форм, цветов встречали его всюду. На каждом шагу: и при добывании пищи, и при выделке одежды, и при постройке жилища —приходилось сталкиваться с незнакомыми, странными, загадочными предметами. В этих столкновениях приобретались первые сведения о них.

Легче всего было научиться считать предметы. Да это и важнее всего. Охотнику нужно знать, сколько принести дичи, чтобы накормить семью. Пастуху важно уметь сосчитать свое стадо. Земледелец должен определить число дней, оставшихся до наступления дождливого сезона. Неудивительно, что прежде всех наук зародилась арифметика. Никто не может точно сказать, сколько тысяч лет прошло с ее возникновения. Никто не может назвать имя ее изобретателя. Это так же невозможно, как невозможно указать точную дату появления человеческого общества или назвать имя изобретателя каменного топора. — статьи из советских журналов

Чуть труднее, чем считать, измерять предметы. Но определять размеры пашен, лугов, жилищ было необходимо. Поэтому вслед за арифметикой должны были появиться — и появились — геометрия и алгебра. Подгоняемая жизнью, математика развивалась и совершенствовалась. Уже 4 тысячи лет назад наши предки умели определять площади земельных участков любой формы. А затем математики дошли и до вычисления объемов тел.

Математика — наука о числах, размерах, геометрических фигурах. Ей безразлично, что подсчитывать — число деревьев на участке или величину урожая. Математик с такой же легкостью определит размеры хижины, как и размеры камня в ее стене. Математика не интересуется свойствами предметов — она только подсчитывает их число, измеряет размеры и описывает фигуры. И немудрено, что мало кто из первых математиков, определявших объем тел, заметил, что у многих тел объемы одинаковы, а вес разный.

Однако все больше природных веществ применялось в быту. А для разумного использования надо’ было знать не только их число, размеры, фигуру, но и свойства.

ОДНОЙ МАТЕМАТИКИ МАЛО

Рассказывают, что двадцать два века назад сиракуз-ский царь Гиерон отвесил одному мастеру кусок золота и приказал изготовить золотой венец. Мастер изготовил венец. Его вес равнялся весу выданного зОлота. Но царю донесли, что часть золота мастер подменил более дешевым серебром. Царь поручил знаменитому сиракузскому математику Архимеду разобраться в этом, не портя короны. Долго ломал Архимед голову над задачей. Как-то, погружаясь в ванну, он заметил, что при этом часть воды вытесняется — ровно столько, сколько занимает его тело: Вот способ быстро и точно определить объем тела! Вне себя от радости, Архимед выпрыгнул из ванны и, забыв одеться, побежал по улицам города. Жители Сиракуз с удивлением смотрели на него, а он ничего не замечал и бежал, восклицая: «Эврика, эврика!» («Нашел, нашел!»). Прибежав во дворец, Архимед схватил корону, опустил в сосуд с водой и отметил уровень вытесненной воды, а затем бросил в сосуд слиток золота, весивший столько же, сколько венец. Воды вытеснилось меньше! Все было ясно: объем венца больше объема чистого золота того же веса, — значит, в нем есть примесь более легкого металла. Мошенник-мастер был уличен.

Выполняя поручение царя Гиерона, математик Архимед вышел за пределы своей излюбленной науки. Пока он определял объемы венца и золотого слитка, он еще оставался математиком. Но выясняя, почему одно тело тяжелее другого и вообще почему одни тела отличаются от других не только размерами и формой, но и более существенными свойствами, он превратился в представителя новой науки — физики.

Так задачи, выдвигавшиеся самой жизнью, привели к возникновению физики — науки о свойствах тел природы. Разве можно построить жилище, не зная свойств дерева и камня: их тяжести, крепости, отношения к воде, к теплу и холоду? Как соорудить плотину на реке, не зная, «какие вещества не растворимы в воде и достаточно прочны, чтобы выдержать напор водяного потока? Молодая физика усердно занялась изучением свойств тел. Она впервые нашла общие свойства у далеких, казалось бы, непохожих предметов. — статьи из советских журналов

Это было уже много. Прежде мир казался беспорядочным нагромождением чуждых друг другу предметов. Теперь удалось подметить среди них известный порядок. Вещества можно было разбить на группы по общим свойствам. Одни из них легко растворяются в воде, на другие вода не действует. Третьи не боятся огня, тогда как четвертые легко сгорают. Пятые отличаются большой тяжестью, а с помощью шестых можно держаться на воде.

НА ПОМОЩЬ ФИЗИКЕ ПРИХОДИТ ХИМИЯ

Изучая свойства тел, физика не всегда могла понять их причину. Отчего происходит тяжесть тел? Почему не все тела растворимы? Наука переживала еще только младенческий возраст и не в силах была ответить на такие вопросы. И постепенно ученым ста- Задумавшись над вопросом, почему ло казаться, что одинаковые куски золота и серебра свойства не свя- имеют разный вес, Архимед от мате-заны просто с те- матики, интересующейся числом и размерами тел, перешел к физике, изучающей свойства тел.
Около 2280 лет назад в тенистых аллеях одного из садов греческого города Афин можно было видеть небольшого роста худощавого человека, окруженного толпой учеников. То был крупнейший ученый древности, Аристотель. Прогуливаясь — это была его манера, — он излагал ученикам свои мысли о веществах.

— Что можем мы определить в веществах с помощью чувств?— спрашивал Аристотель. И отвечал: — Первоначальные свойства вещества — тепло и холод, сухость и влажность. Соединяясь попарно, тепло уничтожает холод, а сухость убивает влажность. Но тепло с сухостью дают огонь, из тепла и влажности возникает воздух, от соединения холода и влажности получается вода, а из холода и сухости образуется земля. Огонь, воздух, вода и земля — основные, наиболее простые вещества, потому что они произошли из основных, первоначальных свойств. Они дают начало всем телам, они составные элементы всех тел. — статьи из советских журналов

Ученики жадно внимали Аристотелю. Его учение быстро завоевало всеобщее признание: оно так упрощало понимание мира! Вместо необозримого множества непохожих друг на друга предметов оно выдвигало всего четыре основных элемента и утверждало, что из них построены все тела.

Но восторженно приняв взгляды Аристотеля, физики и сами не заметили, что начав с изучения внешних, наиболее простых, легко изменяющихся свойств тел — сухости, влажности и других, — они подконец ошибочно стали считать их самыми главными внутренними качествами вещества, составными элементами самих тел. А отсюда недалеко до мысли, что простым изменением внешних свойств можно изменить их природу, что, удаляя одни свойства и прибавляя другие, можно одни вещества превращать в другие.

Практическая жизнь давала примеры таких превращений. Римский ученый Плиний, погибший 1867 лет назад, при извержении вулкана Везувия, раскаленная лава которого сожгла и погребла три города — Помпею, Геркуланум и Стабию, — описывал, как при пожаре в гавани ГТирея сгорели бочки со свинцовыми белилами и как от действия жара белила превратились в красный свинцовый сурик. Многие из таких превращений, подмеченных случайно, использовались человеком для изготовления необходимых ему предметов. Прокаливанием с углем руды превращали в металлы. Песок и ракушки превращали в прозрачное стекло, сплавляя с содой (ее добывали из содовых озер). Вино превращали в уксус, давая ему прокиснуть. И чем дальше развивалось человеческое общество, чем больше росли его потребности, тем сильнее ощущалась нужда в приготовлении полезных веществ из менее ценных, более доступных. — статьи из советских журналов

Когда математика дошла до изучения свойств тел, а потребности человеческого общества заставили интересоваться ими, появилась наука о свойствах тел — физика. Когда физика дошла до изучения превращений веществ, а растущие потребности человечества заставили практически применять эти превращения, появилась наука о превращениях веществ — химия.

МЛАДЕНЧЕСТВО ХИМИИ

Однако новой науке на первых порах повезло гораздо меньше, чем ее старшей сестре — физике. Та возникла в эпоху подъема древнего рабовладельческого общества. Развитые государства — Греция, Рим — строили крупные города, возводили грандиозные постройки, сооружали плотины и водопроводы. Без помощи математики; механики, физики обойтись при этом было невозможно.

Химия родилась на закате общественного строя, основанного на рабстве. На смену пышным, многолюдным го-. родам и крупным государствам с широкоразвитой торговлей пришли мелкие крепостнические поместья и княжества. Слабо связанные друг с другом, они жили почти целиком за счет продуктов, добытых в своих собственных владениях. Торговля почти совсем замерла. В таких условиях потребности вырастали мало, производства развивались медленно, а потому и запросы к науке обращались крайне редко.

Из библиотек и академий древнего мира наука переселилась в монастыри средневековья. Изучение природы сменилось По схеме Аристотеля выходило, что, заменяя одни свойства другими, можно одни вещества превратить в другие, — например, отняв от воздуха тепло и добавив холод, превращая

изучением священного нпя. Споры о стро ении вещества усту пили место нескон чаемым рассуждениям о том, сколько ангелов поместится и о пище, которую ангелы употребляют.

В те времена человеку, не родившемуся владетельным синьором, почти невозможно было выдвинуться. Единственный путь к тому был — внезапно и чудовищно разбогатеть. Но легко ли разбогатеть в условиях хозяйственного застоя? И вот здесь-то и вспомнили про науку о превращениях вешеств.

Она учила, что все тела состоят из одних и тех же элементов-свойств и что, изменяя их соотношения, можно одни тела превращать в другие. Не следует ли отсюда, что и простые, неблагородные, дешевые металлы, как свинец, железо, можно превратить в драгоценное золото?

Так широкая задача изучения превращений веществ выродилась в узкую — получение золота из простых металлов. Цель химии изменилась. Изменилось и ее название. Более 1200 лет —с III по XVI «алхимией».

Подхлестываемые жаждой наживы, алхимики усердно смешивали, кипятили, перегоняли, прокаливали всевозможные вещества, с трепетом и молитвами ожидая конца опыта, который должен был принести им неисчислимые богатства. Но проходили годы, десятилетия, сотни лет, сменялись поколения алхимиков, а цель была все так же

Правда, время от времени появлялись алхимики, объявлявшие себя обладателями секрета получения золота. Алхимик Венцель Зейлер на глазах у короля Леопольда I в Вене приготовил золото из олова. Восхищенный король повелел вычеканить из этого золота 1675 дукатов с надписью: «Благодаря силе порошка Венцеля Зейлера я превращен из олова в золото». Но… произведенный позднее анализ показал, что дукаты сделаны не из золота, а из меди! — статьи из советских журналов

Конечно, далеко не все алхимики были мошенниками. Среди них встрелись ученые, часто служившие науке. Даже объявляя себя нашедшими заветный секрет, алхимики не всегда лгали. Иногда им, действительно, удавалось получать крупинки золота при опытах со

Бойль понял причину неудач алхими- свинцом, сурьмой, ков. Он отбросил схему Аристотеля мышьяком. Но позд-и доказал, что не вещества образу- нее всегда оказываются из свойств, а свойства принад- ^ось, что они ра-лежат веществам. Этим он расчистил ботали с нечистыми дорогу правильному изучению веществ продуктами, в кои их превращений. торых с самого начала были примеси

золота. И постепенно — сперва робко, потом смелее — пробивала дорогу мысль, что неудачи алхимиков не случайны. Они кроются в самой основе их науки — в ее главной теории. Эта теория отрывала свойства тел от самих тел. Она скользила по поверхности явлений, видимое принимала за основное, изменением внешнего хотела переделать внутреннее.

Постепенно это стало понятно всем. Выход был ясен: нужна новая теория. Ее выдвинул в XVII веке англичанин Роберт Бойль.

ХИМИЯ СТАНОВИТСЯ НАУКОЙ Надо сказать, что Бойль выступил как раз во-время. Период хозяйственного застоя подходил к концу. В горо дах развивались ремесленные производства. Росла тор говля. Великие путешественники — Васко да Гама, Хри стофор Колумб и другие — пролагали новые пути в океа нах и открывали неведомые земли. Оживление в хозяй стве толкнуло вперед развитие науки: после долгого пере рыва в ней опять возникла нужда. Потому-то выступление Бойля и имело успех. Алхимики учат, говорил он, 1 что оно имеет желтый цвет, большой удельный вес и другие свойства. В действительности — все наоборот. Золото именно потому желтого цвета, что оно — золото, а не свинец, не железо и не другое вещество. Не свойства образуют тела, а тела обладают свойствами. Нет и не может быть свойств без веществ. Не свойства — элементы, первичные составные части тел; настоящие элементы

— сами тела с присущими им свойствами, но тела простые, не состоящие из других тел. Золото, серебро, медь

— простые вещества, элементы. Именно поэтому от них нельзя отнять ни одного свойства, так же как нельзя и прибавить ни одного свойства. Именно потому их не удается превратить одно в другое.

Иное дело — сложные тела. Их можно разложить па составляющие элементы. Красная краска киноварь — сложное тело. Она состоит из птути и серы. На эти вещества ее и можно разложить. Но ртуть и серу разложить на более простые вещества нельзя. Они сами — наиболее простые вещества, они элементы.

Взгляды Бойля оказали огромное влияние на оазвитие науки. Они помогли алхимии вырасти в настоящую химию.

За короткий срок число новых открытий возросло в десятки раз. Вновь открытые факты послужили фундаментом для основных законов химической науки.

В середине XVIII столетия великий русский ученый Михайло Васильевич Ломоносов начал изучать химические процессы с весами в руках. Он взвешивал все вещества, с которыми работал, и до начала смешения, прокаливания, растворения, перегонки —и после. И он установил удивительные вещи. Оказалось, что далеко не всегда можно верить глазам.’ Они слишком часто обманывают. Когда сгорает какое-либо тело, — кажется, будто что-то исчезает в огне. А весы доказали, что если поймать все, что образуется при сгорании — и твердые, и жидкие тела, и газы, — окажется, что вес их больше веса взятого тела. Ломоносов нашел, что вес окалины — сгоревшего металла — всегда больше веса взятого металла. С помощью весов Ломоносов доказал, что при сгорании металла, угля и других веществ не только ничего не теряется, но наоборот, — присоединяется часть окружающего воздуха. При этом вес исчезнувшего воздуха точно равен прибавке веса сгоревшего вещества.

Так Ломоносов открыл один из величайших законов природы — закон сохранения вещества. Он доказал, что вещество не возникает из ничего и не исчезает бесследно. Сколько убавится от одного тела, столько прибавится к другому.

Через полсотни лет после Ломоносова французский химик Антуан Лавуазье проделал множество опытов по взвешиванию веществ до и после химического процесса. Он пришел к тем же самым выводам, что и Ломоносов.

Работы Лавуазье окончательно убедили всех ученых в правильности закона сохранения вещества. Этот закон дал основу для возникновения новой теории химии. — статьи из советских журналов

Ломоносов и Лавуазье нашли, что общий вес всех веществ, участвующих в химических превращениях, остается постоянным. Создавая в первые годы прошлого века . новую теорию химии, английский ученый Джон Дальтон объяснил, почему это так.

Он доказал, что все тела состоят из колоссального числа яичтожно малых частиц — атомов. Атом —самая маленькая составная часть вещества. «Атом» по-гречески — «неделимый». Это значит, что нельзя дробить тела мельче, чем до атомов. Атомы — простейшие кирпичики, из которых слагаются все тела. Каждому элементу соответствует особый сорт атомов. Простые тела состоят из атомов одного сорта. Мельчайшие частицы (их называют молекулами) сложных тел построены из атомов разных сортов. Образование сложного тела — соединение атомов в молекулы. Разложение сложного тела — разъединение его молекул на отдельные атомы. Во всех этих превращениях число атомов остается неизменным, они только меняются местами.

С восторгом приняли ученые атомистическую теорию Дальтона. Как хорошо и просто объясняла она все известные химические явления! Не было нужды искать какие-либо «первоначальные свойства» — все свойства тел слагаются из свойств составляющих их атомов.

Атомистическая теория перекидывала мост между химией и ее старшей сестрой — физикой. Физика к тому времени также научилась объяснять все физические свойства тел свойствами их мельчайших частиц — молекул. Только физика изучает такие явления, при которых молекулы остаются неизменными. А химия занимается как раз процессами изменения самих молекул — распадом на составляющие их атомы и образованием из них новых молекул с новыми комбинациями атомов.

После Дальтона в химии начался период бурного подъема. Было открыто множество неизвестных элементов. Сначала их открывали вслепую. Но 77 лет назад великий русский химик Дмитрий Иванович Менделеев подметил зависимость между всеми элементами и нашел способ предсказывать существование еще не открытых элементов и находить пути к их открытию. Было установлено, что в мире существует около девяти десятков элементов, девять десятков сортов атомов, различные комбинации которых дают все необозримое множество окружающих нас предметов, как комбинации из десяти цифр образуют любые написанные нами числа. — статьи из советских журналов

Почти сто лет победно шествовала атомистическая теория Дальтона. И уже казались непреложной истиной его слова о том, что «мы так же не в состоянии составить или разрушить атом… как не в состоянии создать новую планету в солнечной системе или уничтожить существующие уже в ней планеты». И вдруг в конце прошлого века, на пороге первого столетнего юбилея атомистической теории Дальтона, началась серия изумительных открытий, перевернувших все наши представления о природе вещества и позволивших еще глубже проникнуть в его недра.

Оказалось, что «неделимый» атом в действительности построен очень сложно. Не простые частички входят в его цательным электричеством. Как планеты вокруг Солнца, носятся отрицательно заряженные частички (их называют электронами) вокруг положительно заряженного ядра.

Оказалось, что атом настолько мал, что увеличение в 10 миллиардов раз превратило бы его в шар всего лишь около 2 метров в поперечнике. Поперечник полусантиметровой бусинки при таком увеличении в четыре раза превзошел бы поперечник

Оказалось, что положительно заряженное ядро атома занимает такую маленькую часть объема атома, что при нашем увеличении в 10 миллиардов раз мы, пожалуй, его бы и не увидели: его поперечник составил бы всего около одной сотой доли миллиметра.

Оказалось, что, несмотря на свои сверхкрошечные размеры, ядро атома, в свою очередь, построено очень сложно. В нем плотно «упакованы» положительно заряженные частички с частичками незаряженными (нейтральными). В ядре атома самого тяжелого элемента, урана, сосредоточено 92 положительно заряженные частицы и около 145 нейтральных частиц.

Оказалось, что хотя заряженные одноименным электричеством тела стремятся оттолкнуться друг от друга, разлететься в разные стороны, а незаряженные тела никак не могут соединяться с телами заряженными, в ядре атома все одноименно заряженные и незаряженные частицы прочно связаны в одно целое. Они удерживаются вместе такими колоссальными силами, перед которыми все другие известные нам силы природы выглядят слабее, чем легкий ветерок перед всесокрушающим ураганом.

Оказалось, что если бы удалось освободить эти силы, разрушив атомное ядро, мы получили бы новый неисчерпаемый источник энергии — атомной энергии, — достаточный для осуществления почти любых технических задач.

Оказалось, что именно этот источник питает Солнце и звезды, покрывая их потери на излучение тепла и света в мировое пространство и поддерживая в них температуры в десятки миллионов градусов. А отсюда всего один шаг оставался до овладения атомной энергией. На наших глазах наука сделала этот шаг. Атомные бомбы — первое практическое применение энергии атомного ядра.  — статьи из советских журналов

«ЯСНО, КАК СОЛНЦЕ»

Издавна все привыкли к тому, что Солнце светит и греет. Никого это не удивляло: на то оно и Солнце. Считали, что Солнце так же должно светить и греть, как вода — течь, а ветер — дуть. Это казалось простым и ясным.

Но вот вопрос: а почему Солнце светит и греет? ?

Думали — понятно, почему: Солнце горит. Разве может быть иначе? Ведь все что светит и греет, должно гореть.

Когда же выяснилось, сколько тепла и другой энергии излучает Солнце, человек был поражен. Он узнал удивительные вещи. Оказалось, что дело далеко не просто и вовсе не понятно; оказалось, что как раз Солнце-то менее всего ясно. И человек столкнулся с величайшей загадкой. ЧТО ЖЕ ЧЕЛОВЕК УЗНАЛ

Он узнал, что мощность солнечного излучения, если мерить ее лошадиными силами, равна. . .Не будем писать, чему она равна: получается число из 24 цифр, понять которое все равно невозможно. Еще больше чи свечах: в нем 28 цифр.

Земля получает ничтожнейшую долю энергии Солнца, так как она очень цалека от него: их разделяют 150 миллионов километров. Звук с Солнца, например пушечный выстрел, если бы его можно было услышать, достиг бы наших ушей с опозданием на 14 лет.

На землю паДает только Ve 200 ООО ООО частички солнечного излучения. Не эта крохотная частичка представляет мощность в 231 ООО ООО ООО ООО лошадиных сил.

Человек узнал, что температура поверхности Солнца составляет 6 тысяч градусов. При такой температуре мощность излучения одного квадратного метра равна 84 тысячам лошадиных сил. Подобной мощности достаточно для питания 2,5 миллиона ламп по 25 ватт. Одного квадратного метра солнечной поверхности, если бы можно было перенести его на Землю, хватило бы для освещения большого города.

А квадратных метров солнечной поверхности много… Солнце так велико, что поездка по его окружности на скором поезде продлилась бы 12 лет. Из Солнца можно было бы вылепить 1 300 тысяч шаров величиной с Землю. Земля и Солнце — что слон и птенчик. А ведь и Земля не маленькая: в ней больше тысячи миллиардов кубических километров. — статьи из советских журналов

— МЫ ТЕРЯЕМСЯ В ДОГАДКАХ

Подсчитали, сколько топлива нужно было бы для солнечного излучения. Оказалось, что в секунду приходилось бы сжигать 12 000 000 0001300 000 тонн кокса. Глыбы угля величиной с Землю нехватило бы даже на 1,5 суток. Если бы Солнце целиком состояло из лучшего сорта кокса пополам с кислородом, то в 2650 лет оно сгорело бы без остатка. А ученые нашли, что Солнце светит и греет сейчас ничуть не хуже — даже лучше, чем сотни тысяч и миллионы лет назад.

Что же получается? Горит, а не сгорает!

Значит, не горит. Стало ясно, что горрние — слишком ничтожный для Солнца источник тепла.

Нет, не горит Солнце. Что-то другое должно происходить с ним. Но что?

Стали искать таинственный источник солнечной энергии. Подумали о метеоритах— камнях и каменных глыбах, витающих в мировом пространстве. Падая на Солнце с огромной скоростью, метеориты развивают много тепла. Не они ли отапливают Солнце?

Нет, по многим причинам — не они. Во-первых, метеорита величиной даже с Землю нехватило бы для солнечного излучения и на сто лет. А о других причинах и говорить не стоит.

Подумали о сжатии: Солнце сжимается, от чего и выделяется тепло. Но подсчет показал, что в этом случае Солнце должно было бы родиться не ранее чем 40 миллионов лет назад. А ученые нашли, что оно живет, светит и греет уже миллиарды лет. И не только не уменьшается и не гаснет, а наоборот, оно и размером сейчас больше, и энергии излучает больше, чем когда-то.

Подумали Но наука шла вперед. Настал XX век. Появились новые изобретения и открытия. И человек узнал удивительную вещь: энергия весит. Так же весит, как вещество. Весят тепло, свет, электричество. Поэтому наэлектризованный предмет тяжелее ненаэлектризованного, горячий тяжелее холодного. Излучая энергию, предмет теряет ее вес и, значит, становится

Солнце излучает энергию. Ее количество и вес известны: 4 миллиона тонн в секунду. Значит, на столько тонн Солнце становится ежесекундно легче. В каждую секунду исчезает тяжесть, для перевозки которой потребовалось бы 4 тысячи товарных поездов.

Взгляните на минутную стрелку часов. Когда она передвинется на 4 минуты вперед (ждать ведь очень недолго!), Солнце потеряет миллиард тонн. Как кровь из живого организма, истекают из него каждый день десятки миллиардов тонн. Завтра в этот час оно будет легче на 360 миллиардов, а через год — на 132 000 000 000 000 тонн. — статьи из советских журналов

Цифры страшные. Ведь жизнь наша и вся жизнь на Земле —от Солнца. Погасни оно — и Земля превратится мертвый шар. В вечной тьме, при 270-гралтсном морозе погибнут вся растительность, животный мир и человечество. Солнце кормит и поит нас, возит и работает на нас. Хлеб и мясо — сгустки солнечной энергии. Без тепла и света Солнца не росла бы рожь и не питался бы травою скот.

Без угля и текущих рек не работали бы динамомашины. Но без Солнца не текли бы реки и не было бы угля: ведь уголь — остатки растений, живших миллионы лет назад в лучах Солнца. Это оно, Солнце, светит нам в электрических лампах и греет нас теплом печей: горящие дрова только возвращают ту энергию, которую деревья получили когда-то от Солнца. Все кругом, каждое движение — все от Солнца. А оно, пока вы читаете это, все тает да тает, тает на глазах…

Можно подумать: надвигается катастрофа. Однако мы знаем, что Солнце светит и греет миллиарды лет; ученые нашли, что и впредь оно будет также греть и светить миллиарды лет.

Новая загадка! Было: «горит, В чем же дело? Ведь 4 незаметна эта убыль?

Потому, что в Солнце очень много тонн… Так много, что одну сотую долю своего веса оно может потерять только за 150 миллиардов лет. Солнце весит 2 000 000 000 000 000 000 000 000 000 тонн. Подобное число песчинок покрыло бы сплошь всю Землю слоем песка толщиною в сотни метров.

Нет ничего удивительного в том, что потеря Солнцем веса незаметна: убыль 4 миллионов тонн в секунду ничтожна для него. Удивительно другое: как мало весит энергия. Помните, сколько топлива потребовалось бы для солнечного излучения? И это невообразимо огромное количество горючего дало бы всего 4 миллиона тонн тепла и света.

Энергия весит так мало, что даже грамм был бы для нее огромнейшей мерой. «Грамм электричества», например, равен 25 миллионам киловаттчасов. Он может питать 300-ваттную лампу 10 тысяч лет. «Грамма тепла» достаточно для непрерывной работы машины мощностью в 4 тысячи лошадиных сил в течение года.

Вообразим, что мы заставили какой-нибудь предмет, не сжигая его, излучать тепло. Через некоторое время предмет стал на один грамм легче: выделился один грамм тепла. Этим теплом можно было бы вскипятить 214 тысяч тонн ледяной воды — содержимое 10 700 больших цистерн товарного поезда.

Представим себе другой случай: у нас кусок угля, от которого мы откололи один грамм. Теплом от сжигания этого грамма угля возможно было бы вскипятить всего Vs стакана ледяной воды.

Так мало тепла получается при горении вещества и так много при потере i веса, уменьшении количества вещества. Не подумайте, что и при простом горении заметно теряется вес, уменьшается количество вещества. Казалось бы, был грамм угля, сгорел и нет его —осталось лишь немного золы. Была свеча, сгорела —и ничего не осталось. Это не так. Помещают свечу в большую банку, ставят ее на весы и уравновешивают их гирями. Зажигают свечу и плотно закупоривают банку. Свеча укорачивается, а весы не выходят из равновесия. Вот свеча целиком сгорела. Ее не стало. Равновесие же весов не нарушилось. — статьи из советских журналов

Вес не потерян — вещества не стало меньше: из свечи оно перешло в газ, который остался в банке. А вот если бы можно было, поместив в банку какой-нибудь предмет, скажем камень или каменный уголь весом в 500 граммов, и не сжигая, заставить его излучить столько тепла, чтобы вскипятить 214 тысяч тонн ледяной воды, весы показали бы в конце опыта только 499 граммов.

Вот где он должен быть — достаточно мощный источник солнечного излучения! Не в горении, а в более прибыльном способе получения энергии — в получении ее за счет вещества. Каким же способом добывает ее Солнце? Как оно питается собственным веществом? Ответ мы найдем в самом веществе.

В мире много различных веществ. Оглянитесь, и вы насчитаете их десятки. Большинство их — вещества сложные. Сложные вещества состоят из простых и могут быть разложены на них. Простые же вещества разложены не могут: они состоят только «из себя». Их называют «химическими элементами». — статьи из советских журналов

Латунь, например, — вещество сложное: сплав меди и цинка. Его можно разложить на них. Но медь и цинк — элементы. Что бы химики ни делали с ними, разложить их они ни на что не смогли бы. Вот другое сложное вещество— вода. Она химическое соединение двух газов-элементов: водорода и кислорода, которые состоят только «из себя».

ВОТ КТО ТОПИТ СОЛНЦЕ

А что получается, если дробить какой-нибудь химический элемент, например железо?

Будут получаться все меньшие и меньшие куски. Можно представить себе, что в конце-концов мы дойдем до самого маленького кусочка элемента. Такой «самый маленький кусочек элемента» существует. Он называется атомом. Правда, можно представить себе и атом разбитым на части. Но тогда элемент перестанет быть самим собой. Получатся осколки бывшего атома железа, которые — уже не железо. Точно так, если разрушить дом, то останутся развалины из кирпичей, которые — уже не дом.

В середине атома — ядро. Атом и ядро невообразимо малы. Пришлось бы взять миллионы атомов, чтобы составить цепочку длиною всего в 1 миллиметр а цепочка из миллионов атомных ядер была бы в 10 тысяч раз короче. Вот этот ничтожнейший кусочек вещества — ядро атома — и интересует нас. В ядре атома главным образом заключены колоссальные запасы энергии .вещества. Мириады атомных ядер — истопники Солнца.

Ядра состоят из одной или нескольких частичек вещества. У разных эле-

пературе и удивительным способом: без топлива. — статьи из советских журналов

ЧУДЕСНОЕ ПРЕВРАЩЕНИЕ

Солнце состоит из многих элементов —их открыто на нем уже более шестидесяти. Все они при температуре поверхности Солнца в 6 тысяч градусов превращаются в пар. Поэтому Солнце —шар из раскаленного газа. Чем дальше вглубь, тем жарче. В центре Солнца температура доходит до 20 миллионов градусов. ……..

Представить себе, как «жарко» при подобной температуре, невозможно. Но достаточно сказать, что пятак, нагретый до 20 миллионов градусов, сжег бы все на тысячи километров кругом. Мощность его излучения равнялась бы 11 000 000 000 000 000 лошадиных сил. Чтобы подерживать подобную мощность, приходилось бы затрачивать почти в 50 раз больше энергии, чем получает вся Земля от Солнца.

Что же делается на кухне Солнца при 20 миллионах градусов?

Атомы очень прочны, но такой чудовищной температуры не выдерживают даже они: большинство из них разбито. С большими скоростями снуют их осколки в разные стороны и со страшной силой налетают друг на друга. В невообразимой сумятице ядра сталкиваются; порою в них врываются отдельные частички — ядра атомов водорода. Тогда измеряется число их частичек и происходит замечательная вещь: ядра одних элементов превращаются в ядра других. От новых столкновений’ образуются ядра третьих элементов. Снова врывается чужая частичка, и получается ядро четвертого элемента…

Превращения происходят долгие и сложные… Многие из них кончаются тем, что исчезают ядра атомов водорода, зато появляются ядра атомов гелия. Короче говоря, из каждых четырех ядер атома водорода получается одно ядро атома гелия.

Здесь обнаруживается самое удивительное: ядро атома гелия весит меньше 4 ядер атома водорода! Однако все частички целы. И число их не убавилось. Куда же девался вес? — статьи из советских журналов

Tvt и разгадка секрета Солнца: пропавший вес — это вес энергии. Она родилась при сложных перестановках в ядрах атомов. Это внутриатомная энергия. Вот он— таинственный источник энергии, долголетия и мощности Солнца.

/Странные вещи рассказывались в ^ старинных книгах. Путешествинник Спафарий, побывавший двести пятьдесят лет назад в Сибири, написал, что собственными глазами видел по берегам рек Таймур и Нижняя Тунгуска огнедышащие горы — вулканы. Другой путешественник, Сталенберг, описал огнедышащую гору недалеко от низовьев реки Енисей, а знаменитый географ Гумбольдт в прошлом веке со слов китайских путешественников написал целую статью о многих вулканах, которые будто бы выбрасывают в Сибири тучи пепла и изливают огненные реки расплавленной лавы.

Но вот уже в наше время в Сибирь пришли геологи. Но нигде в тех местах, где, по описаниям старых путешественников, должны находиться огнедышащие горы, действующих вулканов не оказалось. — статьи из советских журналов

Значит, старые географы ошибались. Но что их ввело в заблуждение? Какие огни видели они в горах? Откуда брались пепел и дым, повисавшие над лесами? Долгое время никто не мог дать на эти вопросы ответов, как вдруг в 1932 году в газете «Советская Сибирь» появилась статья Потанина, жителя села Тисуль, о том, что у подножия горного хребта Кузнецкий Алатау он нашел потухший вулкан.

«Возле моего села, — писал Потанин, — находится небольшое Утиное озеро, по берегам которого разбросаны куски застывшей лавы. Наверное, раньше здесь был вулкан. Вулкан потух, и его кратер наполнился водой. Так и образовалось озеро. Куски лавы лежат прямо на берегу. Их не занесло еще ни песком, ни илом. Значит, вулкан действовал.

К Утиному озеру выехали геологи. Они нашли по его берегам огромное количество шлаков, обгоревших, сплавленных горных пород. Казалось, что еще совсем недавно здесь бушевало пламя. Но чтобы окончательно решить вопрос о том, был или не был здесь вулкан, куски лавы и сплавленных горных пород были посланы в Москву, в Геологический институт Академии Наук.

И тут обнаружилось, что присланная лава — вовсе не лава, что обгоревшие породы никогда не вырывались из клокочущего жерла вулкана. А следовательно, никакого вулкана на месте Утиного озера не было. Старейший советский геолог академик Обручев пишет, что самое тщательное изучение присланных горных пород показало, что их обжег совсем другой огонь.Когда-то под тем местом, где теперь расположено Утиное озеро, находились могучие пласты каменного угля. Может быть, неосторожный охотник поджег лес возле обнаженного угольного пласта, может быть, лесной пожар вызвал удар молнии, но лес загорелся, и от лесного пожара загорелся уголь. От страшного жара горящего угля стали плавиться камни. Жидкие потоки расплавленных камней потекли по щелям и скатам и стали застывать подобно настоящей лаве. А пожар угольных пластов тем временем ушел в глубь земли. Тут уж негде было разгореться яркому пламени. В тесных расщелинах под землей мало свежего воздуха. Во время подземных пожаров уголь не горит, а тлеет. При этом образуется очень много горючих газов, которые вырываются на поверхность земли и вспыхивают гигантскими факелами. Издали их можно было принять за огненные языки, взвивающиеся над вершиною вулкана. И год, и два, и десять лет может гореть уголь под землей. На месте выгоревших угольных пластов образуются пустоты. Их кровли размываются дождем и талыми волами. И тогда происходит обвал. На месте обвала образуется впадина, постепенно заполняющаяся водой. Так и возникло, вероятно, Утиное озеро.

Возможно, что и в других местах Сибири возникали подземные пожары угольных пластов, которые казались путешественникам далекими извержениями вулканов.

В статье «Загадка Солнца» встречаются огромные числа, с большим количеством нулей. С такими числами часто приходится иметь дело в астрономии, физике, химии. Они очень длинны и неудобны: их трудно выписывать, трудно прочитывать и легко ошибиться в числе нулей. Поэтому нули не выписывают, а поступают — статьи из советских журналов

Например, число 2 с двадцатью семью нулями, показывающее вес Солнца в тоннах, изображают так: 2.10″ или 2X10″. Точка и косой крест — знаки умножения. Число 27, напечатанное маленькими цифрами справа над десяткой, показывает количество нулей при единице. Выражение 10″ называется степенью десяти. Читается число 2. 10″ так: «Два на десять в 27-й степени».

При подобном изображении большие числа легко и писать и читать. И просчитаться в количестве нулей уже невозможно, так как нули не выписываются. Вот еще пример: мощность солнечного излучения составляет 51 . 1022, то есть: «51 на 10 в 22-й степени» лошадиных сил. Это значит, что к числу 51 надо было бы приписать 22 нуля.

У больших чисел есть названия. Вот они:

10° — 1 000 000 —миллион, 10» — 1 000 000 000 — миллиард,

или биллион, 1012 — триллион, 10″ — квадриллион, 1018 — квинтиллион, 102′ — сектиллион, 1024 — септиллион, 10″ — октиллион, 1030 — нониллион, Ю» — дециллион.

до трех часов ночи и проснулся поздно. Единственное окно моей комнаты было зарой, и, лежа

в постели с папироской в зубах, я пытался угадать, какая погода на дворе. Мне это было важно знать, так как я собирался ехать на натурную съемку.

Мои размышления были прерваны телефонным звонком. Протянув руку к столу рядом с кроватью, я снял трубку и услышал в ней голос своего друга, Бориса Звягинцева.

— Здравствуй! — кричал он мне в ухо. — Уже десять часов, а ты, конечно лежишь в постели. Лентяй ты этакий!

Он случайно угадал, что я еще лежу. Но мне не хоте-юсь подтверждать его догадку.

— Ничего подобного, — сказал я, нарочно утомленным тоном. —Я встал в шесть часов и работаю, не разгибая спины. Я сейчас сижу за столом и разбираю вчерашние фотографии.

— Ты лежишь в кровати, — возразил Борис,— и не видишь даже, что поджег одеяло.

Я взглянул на одеяло. Папироска, которую я, позабыв, держал в левой опущенной руке, прожгла в нем порядочную дыру.

Опять угадал! Это было уже слишком. — статьи из советских журналов

— Ты сегодня не в ударе и говоришь все время невпопад. Я уже три дня как бросил курить.

— Басни, — уверенно сказал Борис. — Ты только что бросил папиросу, которую курил… Ну что же ты все лежишь и почесываешься (я отдернул руку от затылка, где она было очутилась)? Ведь ты знаешь, что я жду заказанных снимков!

— Все давно сделано. Я проявлял всю ночь, а сейчас отпечатки сушатся. Они развешены на бельевой веревке.

— Не вижу я в твоей комнате ничего развешенного,— уверенным тоном произнес Борис, — если не считать брюк, которые ты, раздеваясь, бросил на спинку стула.

Его самонадеянность становилась несносной, и я ре— Снимки сушатся в ванной, ты это отлично знаешь. И нечего разыгрывать из себя профессора черной магии. Подумаешь — сверхпроницательность: куда же я повешу брюки, если не на спинку стула? Ты ведь знаешь меблировку моей комнаты и мои привычки.

— Сейчас посмотрим, — сказал Борис. — Одну минуту. Ага! На этот раз ты не солгал. Снимки висят в ванной. Но я вижу, что два из них валяются на полу. Узнаю твою небрежность! Ага, а вон и крыса, которая подбирается к ним…

Это была с его стороны дешевая и мелкая провокация. Я не собирался поддаваться на нее. Но отпечатки должны были уже просохнуть, а мне, как всегда, не терпелось взглянуть на свою работу. Надев туфли и набросив спортивный халат, я побежал в ванную, бросив трубку на стол, где она продолжала верещать что-то мне вдогонку.

Отпечатки висели на веревке, которую я протянул вчера от вешалки к газовой колонке. Все это напоми-• нало развешенное для просушки хозяйство прачки. Но два зажима были пусты, а снимки, которые должны были здесь висеть, лежали на полу. Я проявлял и печатал их последними, почти засыпая от усталости, и, должно быть, недостаточно аккуратно вложил в зажимы.

Но как Борис узнал об этом? Вернее догадался… Впрочем, и в этом не было ничего особенного. По теории вероятности, я всегда могу сказать, что если человек зажигает полсотни спичек, то две из них дадут осечку или сломаются. Так же естественно, что если человек развешивает полсотни снимков, то два из них или три могут оторваться: слабый зажим, высыхание и усадка бумаги, случайный ветерок при закрывании двери. Мало ли причин! — статьи из советских журналов

Борис угадал только цифру. В этом и вся его заслуга. Но какую другую цифру можно было еще привести, что называется, не глядя? Один? Мало. Три? Пожалуй, многовато. Остается — два.

Размышляя таким образом, я снял отпечатки с веревки и со всей охапкой вернулся в комнату. Трубка на столе, рядом с телефонным аппаратом, встретила меня ехидно-одобрительным звуком. — статьи из советских журналов

— Наконец-то, — произнес голос Бориса, когда я поднес ее к уху, — можно считать тебя за работой. Но ты возмутительно небрежен. Неужели ты не видишь, что уронил еще один снимок? Он лежит позади теЪя.

Я оглянулся. Шут бы побрал прозорливость моего друга! Положительно он заморочит мне голову. На полу посредине комнаты лежал самый лучший из вчерашних фотоснимков. Хорошо еще — эмульсией кверху!

Иду, иду! — крикнул я в трубку. — Неужели ты не видишь? Где же твоя хваленая сверхпроницательность?

— Я отлично вижу, что ты еще не готов, — возразил спокойно Борис.— Разве можно выходить на улицу без галстука? Я потому и позвонил… Твоя рассеянность когда-нибудь погубит тебя: вместо того чтобы сфотографировать тигра через решетку, ты полезешь к нему в клетку, и он съест тебя.

Я схватился рукой за горло. Галстука не было. Куда же он запропастился? Я отлично помнил, как сам доставал его из комода.

— Ну, что ты, как сыч, водишь глазами по всей комнате, — издевался Борис. — Ты, наверное, ослеп. Вон он висит на спинке кровати. Черный в белую полоску.

Галстук — и именно черный в белую полоску — действительно висел на спинке кровати.

— Послушай, — пролепетал я, пораженный на этот раз окончательно, — скажи наконец, каким же образом…

— Приходи — сам увидишь!

Послышался щелчок: Борис повесил трубку.

Надев галстук, я вышел на улицу. Институт, в котором работал Борис, находился напротив моего дома, и, чтобы попасть туда, мне достаточно было перейти мостовую. — статьи из советских журналов

Поднявшись на пятый этаж, я прошел по короткому коридору и постучался в дверь лаборатории Бориса.

— Входи!

В огромной комнате, почти на самой ее середине, стоял большой прибор, закутанный в синюю материю. По внешнему виду он напоминал зачехленную зенитную пушку.

По стенам тянулись длинные узкие столы и полки, уставленные всевозможными аппаратами и измерительными приборами, как это всегда бывает в лабораториях.

Борис в синем халате стоял у окна и рассматривал … обыкновенный кирпич, который он держал в руках.

— Как ты думаешь, — спросил он задумчиво, — можно ли видеть сквозь камни?

Это была его обычная манера: ошарашивать меня неожиданными вопросами.

— Нет, конечно, — ответил я по возможности спокойно, так как подозревал уже очередной подвох.

— А почему?

— Ну потому, что он сплошной, — растерянно ответил я, не сумев подобрать более подходящего ответа. — Камень ведь!

— А как же драгоценные камни? — перебил Борис. — Ведь они прозрачные. Потом, стекло: оно тоже «сплошное», а сквозь него хорошо видно. Почему же нельзя видеть сквозь кирпич? — статьи из советских журналов

Я не особенно силен в физике. Собственно, как фотограф, я хорошо знаю только оптику. Но для меня как-то само собой всегда подразумевалось, что стекло пропускает свет, а дальше идут законы отражения, преломления и т. д., которые я знаю уже хорошо. Коварный Борис, видимо, решил посрамить меня именно в оптике —моем, можно сказать, родном деле.

Но Борис смотрел неподдельно миролюбиво и даже кротко. Он был в прекрасном настроении. Это был верный признак большой творческой удачи. Когда у него что-нибудь не ладилось, он делался невозможным: злился на себя, не слушал никаких утешений, работал ночами, днем ходил с красными глазами и на вопросы отвечал невпопад.

— Кирпич, — стал объяснять Борис, — как и все вещи на земле, состоит из атомов — ничтожно мелких частиц материи. Но каждый атом — это как бы маленькая солнечная система. Вокруг ядра атома вращаются спутники — электроны. Поперечники их орбит в десятки тысяч раз больше самого атомного ядра. Таким образом, в атоме гораздо больше пустоты, чем заполненного простран-

ства. А раз все вещества состоят из атомов, то, значит, и они не «сплошные», а с пустотами. Что же касается кирпича, то это вообще пористый материал — кирпичные стены пропускают сырость, то есть влагу, а также воздух. .. Разве ты не слыхал, что стены каменных домов «дышат», наподобие того, как человек дышит через поры своей кожи? Так что кирпич совсем не «сплошной», как ты его назвал.

— Почему же все-таки мы не видим через кирпич, а через стекло видим? — осмелился спросить я.

— Прозрачность зависит от свойств среды и длины волны падающего света. Например, эбонит непрозрачен для видимых световых лучей, но хорошо пропускает инфракрасные лучи. Кирпич тоже не пропускает света, но это вовсе не означает, что он вообще непрозрачен. Есть лучи, которые свободно проходят сквозь него.

— Рентгеновские! — догадался я. Как раз третьего дня я ходил на просвечивание (врач заподозрил у меня расширение сердца). Пока я дожидался своей очереди, мне удалось увидеть на экране силуэт грудной клетки пациента— моего предшественника. Я хорошо различал темную решетку ребер, то расширяющуюся, то сужающуюся, и более нежные силуэты сердца и легких.

— Да, рентгеновские лучи проникают в различные, даже металлические предметы на десятки сантиметров, — подтвердил Борис. — Но я не их только имею в виду. Есть другие лучи, еще более мощные. Они приходят на землю из мирового пространства и называются поэтому космическими — от слова «космос», что значит «мир». Эти лучи обладают способностью пронизывать толщи «непрозрачных» масс на десятки метров. Их обнаруживали глубоко под землей, в шахтах, с помощью специальных приборов.

— Но заполучить в свое распоряжение такие лучи очень трудно, — возразил я. — Пока же для моих глаз и для глаза моего фотоаппарата кирпич, увы, непроницаем. .. Если ты хочешь, чтобы я заснял тебя в производственной обстановке, то оставь свой кирпич, а возьми в руки вот этот омметр или еще какой-нибудь прибор и сделай сосредоточенное лицо. — статьи из советских журналов

— В моих руках, — торжественно сказал Борис, — имеются лучи не менее чудесные, чем инфракрасные,— рентгеновские, или космические. Это совершенно новые лучи, которые обладают поразительными свойствами.

Он положил кирпич, подошел к похожей на пушку установке и стал снимать с нее синий чехол.

Я увидел массивную тумбу, на которой покоился металлический, похожий на несгораемый шкаф ящик со множеством рукояток, как у телевизора. Из ящика выходил сверкающий никелем ствол.

— Ты будешь видеть сейчас сквозь камни и даже фотографировать!

С этими словами мой друг откинул дверцу с боковыми стенками, образовавшими козырек, как это бывает при открывании матового стекла у фотокамеры — «зеркал-ки». Внутри козырька оказался экран, молочная поверхность которого, размером примерно с ученическую тетрадь, была совершенно чиста.

— Я посылаю лучи в любом направлении.

Борис повернул одно, потом другое маховое колесо, и блестящий ствол двинулся налево, затем книзу.

— Они пронизывают камень или любой другой материал на заданную глубину, — продолжал он. — Часть лучей отражается при этом от встреченных предметов, примерно так, как это происходит со стеклом в лучах нашего обычного света. Отраженные лучи улавливаются вот этой электромагнитной линзой и отбрасываются на флюоресцирующий экран. Так же как ты с помощью своего фотоаппарата можешь получить резкое изображение выбранного тобой предмета, а все, что лежит впереди или позади него, выйдет неясным и размытым, так и я могу поймать в фокус зрения этого «ультраглаза» любой предмет на удалении до ста метров. Все, что не в фокусе, не будет видно вовсе. Вращая рукоятку настройки, можно изменять глубину резкости. «Ультраглаз» видит все, что находится в радиусе его действия, за какими бы материальными преградами этот предмет ни

Говоря это, мой друг поставил ствол «ультраглаза» горизонтально и начал трогать руками маленькие рукоятки, производя, повидимому, настройку прибора.

— Откуда же берутся эти лучи? — спросил я. —Тоже из мирового пространства?

— Они создаются искусственно, — ответил Борис. — Для искусственного получения этих лучей и создания «ультраглаза» потребовался источник энергии неслыханной прежде мощности.

Я оглянулся, ища толстые шины и гигантские изоляторы, какие привык видеть около сверхмощных высоковольтных установок, которые мне приходилось фотографировать. Ничего подобного не было. От стенного штепселя к «ультраглазу» тянулся простой осветительный шнур, словно он питал энергией не сверхмощную установку, а обыкновенный фонарь. — статьи из советских журналов

— Источник энергии находится внутри, — пояснил Борис, заметив мое недоумение, и указал на массивный ящик прибора. — Это небольшой кусок урана. С тех пор как найден способ получения атомной энергии, ученые и конструкторы получили мощное средство, позволяющее решать задачи, которые прежде казались невозможными для человека

и считались под силу только таким космическим экспериментатором, как например Солнце. Но помоги мне подвинуть «ультраглаз».

Установка сравнительно легко катилась на своих колесах по гладкому полу. Во всяком случае, вдвоем мы ее свободно. сдвинули с места.

— В романе Лесажа «Хромой бес», написанном в начале восемнадцатого века, — сказал Борис, — его герой бес Асмодей летал над городом и заглядывал под крыши домов. Мы с тобой сейчас станем подобными Асмодеями и посмотрим, что делается внутри дома, в котором ты

Я предложил подкатить для этого «ультраглаз» к окну. Мне не терпелось испытать на практике этот странный прибор, в силу которого я еще не совсем верил. Но мой друг возразил, что подтаскивать его сверхзоркую машину к окну вовсе необязательно, она даже «не заметит» стены лаборатории. «Ультраглаз» видит сквозь кирпич так же, как наш глаз сквозь стекло. Его можно поставить где угодно. Надо только, чтобы нам самим было удобно глядеть в окно, выбирая объект для наблюдения, и в то же время управлять перемещениями ствола и механизмами настройки «ультраглаза».

— Твою комнату я уже видел, — сказал Борис, — Давай наведем на соседнюю квартиру. Кто там живет?

— Скрипач Сабуров.

Тонкие пальцы Бориса вращали рукоятки прибора. Внезапно раздался легкий шорох и молочно-белый экран «ультраглаза» окрасился в голубоватый тон. По нему проскочило несколько ярко-синих искр, потом появились неясные контуры комнаты. Я увидел’ стену с полосатыми обоями и висящие на ней часы. Но впереди в воздухе висела какая-то сетка, мешавшая наблюдению: я различил воздушные, просвечивающие кирпичи. — статьи из советских журналов

Борис тронул рукоятку глубины резкости: кирпичная сетка исчезла, внутренность комнаты как бы придвинулась, изображение стало отчетливым и чистым.

Можно было ясно видеть худощавую фигуру музыканта, водившего смычком по скрипке, нагнувшись к нотам на пюпитре рояля; дочь аккомпанировала ему.

— Теперь поедем книзу! — статьи из советских журналов

Изображение на экране поплыло вверх, ноги скрипача уходили за верхнюю кромку экрана, а снизу надвигалась висящая под потолком люстра, затем круглый стол под ней, наконец показался паркетный пол.

— Стоп! Хватит.

Но комната, изображение которой мы видели, была пуста. Мы двинули «ультраглаз» влево и очутились в кухне — тоже пустой. Видимо, все обитатели квартиры отсутствовали.

Зато в следующей квартире нас ждало интересное зрелище. В хорошо обставленной комнате мы увидели человека подозрительной наружности; он выдвигал один за другим ящики комода, часть вещей бросал на пол, а некоторые засовывал в карманы.

— Это вор, — закричал я. — Держи вора!

— Ну, «ультраглаз» не может задерживать воров,— заметил Борис и направился к телефонному аппарату.—

Нужно позвонить в милицию. Скажи номер квартиры примерно, — попросил он, набирая номер. — Ведь ты живешь в этом доме.

— Кажется, сорок третья… Но пока подоспеет милиция, вор уйдет! Вон он набивает в мешок вещи из гардероба.

— Так для чего же у тебя фотоаппарат? Сфотографируй его!

— Каким же способом? Ведь у моего аппарата обыкновенный объектив, а не «ультраглаз».

— Какой же ты недогадливый! Фотографируй изображение на экране.

— Пожалуй, будет недостаточно ярко для моей ален-ки: я взял с обычной чувствительностью. Нельзя ли прибавить «свету»?

— Поверни вправо рукоятку с надписью «яркость».

Я так и сделал и сфотографировал вора как раз тогда, когда он, уходя из комнаты, обернулся на пороге, как бы желая убедиться, не забыл лч он чего-нибудь. Снимок получился «анфас». Скажу прямо здесь же, что когда я увеличил впоследствии этот «портрет» и он был показан вору (его задержали благодаря моей фотографии), преступник был так поражен, что тут же сознался не только в этой краже, но и в двух предыдущих, о которых до того никто не знал. — статьи из советских журналов

Мы сделали ещр несколько «мазков» «ультраглазом», один раз даже проехали весь дом наискось — от низа до верха, но ничего особенно интересного больше не увидели.

— Это — потрясающее открытие, — сказал я. — Но каково его практическое значение? Ведь не воров же ловить!

— Практическое значение его огромно, — сказал Борис, выключая главный рубильник. — С помощью «ультраглаза» металлург может заглянуть внутрь доменной печи во время плавки металла, химик — разглядеть, что происходит в кислотной башне, конструктор — увидеть за работой внутренние части турбины или генератора. Киносъемка с «лупой времени» позволит рассмотреть эти процессы в замедленном виде.

Можно заглянуть внутрь элеватора и слой за слоем посмотреть все зерно от верха до низа, чтобы убедиться, что оно не подверглось порче.

Врач увидит внутренние органы и ткани живого человека, как на разрезном макете.

«Ультраглаз» может быть использован и для борьбы с преступлениями. Пограничники и работники таможен могут осматривать багаж пассажира без особых хлопот. Не нужно рыться в чемодане, незачем даже его открывать, достаточно поставить в поле зрения «ультраглаза». И никакие двойные днища или другие ухищрения не спасут контрабандистов.

Борис привел еще кучу доводов в защиту «ультраглаза».

В заключение мой друг попросил сфотографировать его возле изобретенного им прибора.

Я полез в карман за магниевой лампочкой, которую я применяю обыкновенно для мгновенной вспышки при съемке в помещении, но не обнаружил ее. — статьи из советских журналов

— Неужели она выпала из кармана? — сказал я, выворачивая его наизнанку.

— Ты просто забыл ее. По своему обыкновению. Впрочем, это легко проверить…

Борис включил рубильник, навел «ультраглаз» на мою комнату и подозвал меня к экрану: я увидел… лампочку, лежащую на моем рабочем столе, на пакете с фото— Вот видишь, еще одно применение «ультраглаза», — сказал Борис, — специально для рассеянных фотографов. Ну, тащи ее скорей сюда!

И я побежал за лампочкой.

АЭРОСТАТЫ

Петом 1945 года в Каспийское » 1 море вышла большая научная экспедиция Государственного океанографического института. Эта экспедиция поставила своей задачей изучить, какое влияние оказывают друг на друга море и атмосфера. Чтобы справиться с этой сложной задачей, нужно было в разных местах одновременно заглянуть в глубины моря и в то же время на разных высотах измерить температуру и влажность воздуха, скорость и направление ветра.

С борта корабля нетрудно опустить приборы на любую глубину. А как поднять их над палубой?

Вот тут на помощь ученым пришли славные «ветераны войны» — аэростаты заграждения.

Они снова взвились высоко в небо, но на этот раз их лебедки были установлены на палубах кораблей. А тонкие троесы, которые еще недавно защищали города и заводы от «мессеров», «хейнкелей» и «фокке-ров», несли на себе легкие самопишущие приборы. Каждый час показания приборов «снимались», и ученые на каждом корабле, принимавшем участие в экспедиции, сразу узнавали по радио, что делается на десятки метров в глубине моря и на несколько километров в высоте. — статьи из советских журналов

На буксирах у кораблей аэростаты вдоль и поперек избороздили ьсе небо над Каспием и помогли ученым сделать ценные наблюдения, глубже проникнуть в тайны рождения ветров, облаков и морских течений.

Сейчас результаты этой интересной экспедиции обрабатываются и изучаются. Оболочки аэростатов отдыхают на складах. Hp вскоре они снова поднимутся в небо, и если результаты новой экспедиции будут столь же ценны, то, быть может, еще в этом году серебрянные оболочки советских аэростатов засверкают высоко в небе над просторами океанов.

D ряд ли найдется человек, которому не приходилось в ясную ночь видеть, как с неба вдруг скатывается яркая звездочка, вытягивается в тонкую нить —и бесследно исчезает.

Некоторые смешивают эти падающие звездочки с теми неподвижными звездами, которые из ночи в ночь горят на нашем небосводе. Но если бы с неба действительно падали и бесследно исчезали настоящие звезды, то астрономы немедленно узнали бы об этом. У них имеется своего рода небесная адресная книга — особая карта, где обозначено местоположение всех, без исключения, звезд, видимых в телескопы. И вот, если после очередного падения звездочки свериться с этой адресной книгой, то окажется, что все звезды по-прежнему находятся на своих местах.

Следовательно, привычное нам явление падающих звезд производят какие-то другие тела. — статьи из советских журналов

Что же это за тела?

В отличие от неподвижных звезд, которые на деле являются такими же гигантскими небесными светилами, как и наше Солнце, тела, именуемые падающими звездами, по своему размеру обычно не больше гальки или даже песчинки. Бесчисленные миллионы таких мелких частиц вещества носятся в мировом пространстве с огромной скоростью — до 60 километров в секунду. Встречая на своем пути нашу Землю, они врезываются в верхние слои окружающей ее воздушной оболочки — атмосферы — н тут находят свою гибель ..

Известно, что на высоте 100—200 километров воздушная оболочка Земли очень разрежена. Казалось бы, она не в состоянии оказать сколько-нибудь значительное сопротивление даже малым частицам вещества, вторгающимся в нее из мирового пространства. Но на деле это не так. Благодаря своей громадной скорости, частицы твердого вещества с такой силой ударяются о частицы воздуха, что мгновенно раскаляются, ярко вспыхивают и превращаются в газ. Их сгорание происходит в полете, на высоте 50—80 километров от земной поверхности. Самый момент их воспламенения и сгорания и создает то красивое зрелище, которое, представляется нам ввиде «падающей звезды».

Как видите, явление это происходит вовсе не в мировых просторах, на высоте неподвижных звезд, а всего лишь в нескольких десятках километров от поверхности Земли… .

Эти мелкие частицы вещества, вторгающиеся в нашу земную атмосферу и сгорающие в воздухе, ученые Я. РЫКАЧЕВ

Разумеется, метеор будет сгорать тем дольше и светить тем ярче, чем он крупнее и тверже. Иногда он бывает так велик, что плавится и превращается в газ лишь в нескольких километрах от земной поверхности. Метеор величиной с яблоко при столкновении с земной атмосферой развивает такое количество тепла, что его достаточно для превращения в пар двух тонн воды, находящейся при обычной температуре!

Но бывают метеоры и такого размера, что они не успевают сгореть в полете, а лишь оплавляются с поверхности. Достигнув более плотных слоев земной атмосферы, они теряют свою первоначальную скорость, но, увлекаемые земным притяжением, со страшной силой падают на Землю. Такие крупные метеоры, прорывающие воздушную оболочку Земли и падающие на ее поверхность, называются метеоритами.

Но метеориты падают на землю сравнительно редко — не более тысячи в год. И лишь совсем незначительное число их попадает в музен: одни погружаются на дно рек, морей и океанов, другие падают в пустынных, безлюдных местах, третьи глубоко зарываются в землю.

Замечательное явление природы представляет собой падение на Землю гигантских метеоритов, весом в сотни, тысячи и даже десятки тысяч тонн. Как ни редко происходит падение таких огромных небесных тел — не чаще одного раза в тысячелетне, — но случилось так, что одно такое падение пришлось на наш век и на нашу страну.

Вот как описывает это замечательное явление один ученый, принимавший участие в экспедиции, посланной на поиски упавшего метеорита:

«В тихое солнечное утро 30 июня 1908 года почти над всей Сибирью с огромной скоростью пронесся по небу огненный шар ослепительной яркости. Вслед за тем в глухой сибирской тайге высоко к небу взметнулся огненный фонтан. Раздался стрэшный удар; грохот и гул, сотрясая воздух, прокатились по тайге на тысячу верст вокруг. Особые приборы, отмечающие землетрясения — сейсмографы, — установленные в Иркутске, Ташкенте и под Ленинградом, отметили волну землетрясения. Волна была прослежена даже в Австралии и в Америке. Другие, еще более чувствительные приборы, установленные в Англии, отметили воздушную волну, вызванную сотрясением воздуха от сильнейшего взрыва. Эта волна дважды обошла вокруг земного шара…» — статьи из советских журналов

Все описанные явления были вызваны падением гигантского метеорита, вес которого ученые предположительно исчисляют в 2 тысячи тонн. Долгое время не могли обнаружить места его падения, и только два десятилетия спустя русский ученый Л. А. Кулик, пробравшийся в «неприступную глушь сибирской тайги, установил, что метеорит упал в 100 километрах севернее реки Подка-менной Тунгуски. Л. А. Кулику предстала картина потрясающего разрушения: на десятки километров вокруг лежали поваленные, вырванные с корнями деревья. Сила сотрясения воздуха была так велика, что воздушная волна, по словам очевидцев, на расстоянии 500 километров сбивала с ног людей и животных…

Но, увы, ни самого метеорита, ни хотя бы мельчайших его осколков найти не удалось, несмотря на самые тщательные поиски. Железная глыба весом в 2 тысячи тонн бесследно исчезла. Наука вскоре раскрыла тайну этого удивительного явления: при ударе метеорита о землю основная его масса мгновенно превратилась в раскаленный газ. Причина этого заключается в следующем. Хотя воздушная оболочка Земли и резко снижает первоначальную скорость полета гигантского метеорита, но благодаря своей громадной массе он теряет ее не полностью и достигает земной поверхности со скоростью примерно 3—5 километров в секунду. И вот при ударе его массы о землю происходит взрыв такой же силы, как если бы метеорит целиком состоял из нитроглицерина — одной из самых сильных взрывчатых ве ществ. А те небольшие осколки, которые, без сомнения, остались от метеоритной массы, разлетелись далеко в стороны и так глубоко ушли в заболоченную землю, что отыскать их оказалось невозможным.

Ряд других гигантских метеоритов, упавших на нашу планету за истекшие тысячелетия, оставил после себя, напротив,- совершенно явственный след, хотя основная их масса в результате взрыва при ударе о землю, подобно тунгусскому метеориту, также ^превратилась в раскаленные газы,~рассеявшиеся в воздухе.

В Соединенных штатах Америки, в Аризонской пустыне, вблизи каньона Дьявола, расположено громадное углубление, вырытое упавшим метеоритом. Его поперечник равен примерно 1200 метрам, опоясывающие его стены на 45 метров поднимаются над окружающей равниной и круто спускаются вниз на 180 метров. Подобные углубления, вырытые упавшими метеоритами-гигантами, нозят название метеоритных кратеров.

В Европе известен всего один кратер «Калиярв», расположенный в Эстонской ССР, на острове Саре-маа (Эзель). По своим размерам он занимает пятое место в мире. Он залит водой и превратился теперь в озерко, имеющее 110 метров в поперечнике.

В Геологическом музее Академии Наук в Москве выставлены на общее обозрение образцы осколков пяти (из общего числа восьми) гигантских кратерообразующих метеоритов, залетевших на нашу Землю из мировых пространств. 

Восстановление домны

В 1943 году под натиском Красной Армии немцы покидали Мариуполь. В городе они произвели взрыв огромной силы. С помощью динамита немцы рассчитывали уничтожить жемчужину советской металлургии, сверхмощную доменную печь завода «Азовстали» № 4. Но замысел их полностью не удался. Дцрамит, заложенный в фурменной зоне печи, искромсал десятки тонн металла, сдвинул печь с ее основания, и лишь чудом она не рухнула, опершись своими гигантскими трубами на пылеуловители. Изнутри же ее поддерживала застывшая масса чугуна — «козел». Самая ценная часть домны — засыпной аппарат, — стальной кожух и механизмы, расположенные в ее верхней части, от взрыва почти не постра-

Перед нашими инженерами была поставлена задача — восстановить домну № 4. Это была очень трудная задача. В самом деле, представьте себе металлическую громаду высотой в 15-этажный дом, сильно накренившуюся, сдвинувшуюся в сторону от своей оси на 1,5 метра и опустившуюся на 3,6 метра. Какой великан, обладающий даже сверхчеловеческой силой, сумеет выпрямить, передвинуть и поднять доменную печь, вес которой ни много ни мало составляет 2600 тонн?

— Восстановление невозможно, — говорили одни, — легче построить новую домну.

— Домну следует разобрать, — предлагали другие, — и заново смонтировать на старом фундаменте.

И только инженер треста «Стальконструкция» Каминский, долго и старательно работавший над проектами восстановления чудо-домны, однажды заявил:

—- Я предлагаю простой и дешевый способ восстановления доменной печи.

— Что для этого потребуется? —спросили у него.

— Очень немногое, — ответил инженер. — Домну можно передвинуть и поднять при помощи двух стаканов воды усилиями трех человек…

Проект инженера Каминского был принят, и вскоре на берегу Азовского моря вокруг накренившейся домны закипела работа. Днем и ночью, при свете прожекторов, машины и поезда вывозили груды кирпича и металлического лома, расчищая площадку. Днем и ночыо слесаря, монтажники, каменщики из тех же обломков монтировали подъемные сооружения и приспособления. Прежде чем начать передвижку доменной печи, решено было вдвое облегчить общий вес ее конструкций. Для этого были сняты все поврежденные взрывом части, удалена обкладка из огнеупорного кирпича, которая, кстати сказать, пришла в негодность из-за варварской эксплоата-ции печи немцами: они использовали домну не для выплавки чугуна, а для снабжения электростанции доменным газом. — статьи из советских журналов

Для того- чтобы домна не упала во время демонтажа поврежденных конструкций, ее закрепили при помощи временных колонн.

В нижней части домны сквозь кожух продели длинные стальные балки, опирающиеся на прочные стальные колонны. Это было сделано для того, чтобы увеличить площадь опоры и тем самым придать домне большую устой-

Затем предстояло выпрямить домну, придать ей вертикальное положение; и здесь-то на помощь восстановителям пришла физика.

Помните ли вы закон Паскаля? Он говорит: если давить на жидкость, то это давление передается равномерно Bt> все стороны. Следовательно, если вы будете давить на воду в сосуде, то давление воды на стенки сосуда будет тем больше, чем больше площадь этих стенок. Возьмите два сосуда, сообщающихся между собой при помощи трубки, — один сосуд широкий, другой — узкий. Если давить поршнем на воду в узком сосуде, то давление будет передаваться на поршень широкого сосуда, причем оно во столько раз больше, во сколько раз один сосуд шире другого.

На этом законе и основано устройство гидравлического домкрата, при помощи которого решено было выпрямить и поднять домну № 4. Гидравлический домкрат представляет собой тот же широкий поршень в сообщающихся сосудах. Малым же поршнем служит соединенный с ним трубкой обыкновенный ручной насос. Накачивая насосом воду, один человек может поднять тяжесть is сотни тонн.

Вот такое несложное приспособление и предложил использовать инженер Каминский.

Рядом с броней горна были смонтированы опорные тумбы и на них установлены три батареи гидравлических домкратов. Каждая батарея состояла из пяти 200-тонных домкратов. Все три батареи были соединены трубкой, для того чтобы домкраты подвергались одинаковому воздействию давления воды и подъем совершался равномерно. Было рассчитано, что каждой батарее предстоит поднять тяжесть в 900 тонн. Батарею обслуживал насос, приводимый в движение одним человеком. Таким образом, три человека должны были выравнять домну, подняв ее со стороны наклона на 600 миллиметров. Все было рассчитано и предусмотрено, даже сила ветра, который мог повлиять на огромную поверхность домны, как на парус. — статьи из советских журналов

Началось выпрямление домны. Равномерно работали насосы. Незаметно для глаза домна начала принимать вертикальное положение. В первый день ее приподняли на 170 миллиметров, во второй — на 145 миллиметров, в третий —на 115 миллиметров и в четвертый—па 170 миллиметров. Домна приняла строго вертикальное положение. Теперь предстояло выполнить вторую часть задачи— передвинуть ее на 1,5 метра, на старое основание. Для этого под домну были уложены специальные рельсы, смазанные маслом. Четыре 100-тонпых гидравлических домкрата, установленные горизонтально, осторожно подталкивая, передвинули домну. Это необычное путешествие стальной домны продолжалось две рабочих смены. Путь в 1,5 метра она прошла за 16 часов! Пожалуй, это — самое медленное путешествие, которое когда-либо совершалось на земле.

Но вот начался третий этап работ — подъем домны на высоту 3580 миллиметров. Это была самая трудная часть задачи. Попробуйте-ка поднять такое тяжелое сооружение на высоту второго этажа. Но и эту задачу выполнили советские люди, вооруженные передовой наукой.

Под основание домны было установлено 15 мощных 100-тонных домкратов, объединенных в единый комплекс. Вновь заработали ручные насосы. Непрерывно 18 рабочих смен продолжался подъем. Сила трех пар человеческих рук и давление поршней насоса на 2 стакана воды поднимали огромную тяжесть почти в 2 тысячи тонн. К концу восемнадцатой смены мариупольская домна № 4 прочно встала на свое место. Тогда под все были подведены прочные стальные опоры, установлен новый фурменный пояс взамен взорванного, заменены огнеупорная кладка и другие поврежденные части. Так была возрождена одна из крупнейших дойенных печей в мире, рассчитанная на выпуск тысячи тонн чугуна в сутки.

Рассказы о профессиях.

До отхода поезда оставалось еще полных два часа, но Борис уже начинал нервничать: трамвая не было.

— Ну что ж, говорят: «Нет худа без добра», — шутливо сказала Валя.

Так и случилось. Время, проведенное на трамвайной остановке, не пропало для нас даром.

После того как Борис вслух выразил свое неудовольствие работой трамвая, в разговор вмешался сидевший рядом на скамье рабочий лет пятидесяти. По выговору в нем можно было узнать москвича.

— С народом в парке плохо, молодой человек, потому и работа пло-

— С каким народом? — спросил Борис. — В каком парке? — статьи из советских журналов

— В трамвайном, — ответил рабочий. — Ас каким народом-то? С трамвайщиками. Здоровые-то воевать подались, а на место их пришли старые, да хворые, да необученные.

— Чему же тут особенно учиться? — искренно удивилась Валя.

— Который все знает, тому, конечно, нечему учиться, а вот нашему брату приходится. Вот вы, конечно, учились в школе и знаете, что ко всем электрическим приборам, будь это лампочка, утюг или троллейбус, идут два провода. По двум, стало быть, проводам ток идет.

— Знаем, конечно, а что? — насторожился Борис.

— А вот у трамвая я никак не могу найти второй провод. Что же зто выходит? Может, вы растолкуете, а?

Ребята переглянулись Первым покраснел Борис, за ним Валентина. Я не вмешивался. — статьи из советских журналов

— Стало быть, не знаете? А почему, интересно знать, тормоз трамвайный шипит при пуске вагона и при остановке? Пар выпускает? Так где же котел? Воздух? Как же его накачивают? А может быть, тут другое что? А?

Боря окончательно смутился:

— Зачем вы меня экзаменуете?

— Что вы, молодой человек, какой же это экзамен? Я полагал, вы все знаете. — статьи из советских журналов

— Всего никто не может знать, — вступилась за брата Валентина.

Рабочий добродушно улыбнулся:

— Я вот тридцать пять лет на трамвае работаю, а всей трамвайной работы так и не выучил. Трудная штука!

— Но что же все-таки там особенно трудного? — понизив тон, спросил Боря.

— Да ведь вот, скажем, водитель. Рукоять двинул — вагон пошел. Еще толкнул ее — быстрей пошел, доот-каза повернул — полный ход. А по ставить тебя, не получится ведь. Илк нет? Получится?

— FT-не знаю.

— То-то и есть, что не знаю. Я зот тоже думал смолоду, что быть трамвайщиком — дело самое плевое. Ан нет! Трамвайный вагон, глядишь, сам по готовой дороге бежит, рельсы :то ведут, а как станешь на место водителя, — оказывается, управлять надо. Чувство в руке иметь. Повороты рукоятки одни, а скорости, глядишь, получаются разные. — статьи из советских журналов

— Почему?

— Улица не стол. Вон, гляди, спуск, а за ним подъем. Вот и думай, где скорость дать, где вагой сам пойдет, где его «тянуть» надо, чтобы норму пробега выполнить и энергию не перерасходовать. У нас в парке водителя по тормозным колодкам судят. Чем больше износ, тем хуже ездит.

— Это как же? — заинтересовалась Валя.

— А так, милая! Дурак бестолку мотор гоняет, меры не знает: то во весь мах летит, то тормозит.

— А скажите, пожалуйста, — обратилась Валя, — какие профессии имеются в трамвайном деле?

— Лучше спросить, каких не имеется.

— Ну, например, водолазов нет?

— Водолазов нет, а «верхолазы» имеются.

— Что же они делают, эти верхолазы?

— Линия порвется, освещение перегорит, мало ли… все верхолазу работа. Ловкость большая нужна человеку, который наверху на столбах работает. И быстрота. Вот, к слову, эти минуты взять. Если сейчас задержка трамвая произошла из-за линии, то верхолаз может прибавить, а хочет и убавить минуты нашего ожидания. Народ знает трамвайщиков по водителю да по кондуктору, а шевельните вы все трамвайные квалификации, пересчитайте… Пальцев у вас на руках и на ногах не— А ну, попробуем, — задористо

предложил Борис.

— Давай. С чего начнем? С пути. Землекопы, мостовщики, мастера по укладке шпал и прокладке рельсов, слесари и электросварщики по спаю рельсов. Одной руки нет, уже на вторую переехали. А я только самых главных взял. В депо перейдем, в ремонтный цех. Слесарь, токарь, столяр, маляр, сварщик…

— Был уже!

— То электросварщик был, а этот на автогене варит. И второй руки нет. Загибай теперь, девушка, ты. Разуваться пока не будем. Инструментальщик, лекальщик, литейщик, формовщик, обойщик, стекольщик, фрезеровщик, строгальщик, кузнец, молотобоец. Четыре руки заполнены. Снима^, парень, ботинки и пойдем в электроремонтно — обмоточный. На две твои ноги насчитаем, потом ее разувать начнем.

За углом раздался резкий звонок трамвая.

— Эх, поторопился вагон! Ну бывайте здоровы, товарищи! По железной дороге поедете, не думайте, что там тоже только две должности: машинист да кондуктор. На пароходе поедете, постарайтесь, кроме капитана да матроса, что чалку отдает, еще десяток людей найти, из которых всяк своим ремеслом занят. — статьи из советских журналов

Он кивнул на прощанье, но потом вернулся и указал на переднюю площадку:

— Вот что, товарищи, — сказал он, — прокачу вас на передней. На память. .. Отсюда-то ведь больше видно. А то вы все на задней площадке ездите, вот и видите только зады. — статьи из советских журналов

Вагон тронулся. Мы остались на передней площадке. Тот, кого мы принимали за рабочего, видимо, был в городском трамвае человеком известным. Недаром с ним весьма почтительно раскланялся вагоновожатый. До вокзала мы ехали молча. Валя и Боря следили за руками водителя и рычагами управления. Наверно, никогда до этого они не были так внимательны к его работе. Наверно, никогда они не замечали всех деталей в искусстве вождения, как теперь.

Водителем была женщина средних лет. Она неожиданно поворачивала ручку на быстром ходу и выключала ток, а трамвай шел, однако, быстрее, потому что мы ехали под уклон. Так же неожиданно она включила ток перед самой остановкой, трамвай, однако, замедлял ход, потому что был подъем. Молодые люди сосредоточенно наблюдали за водителем.

А наш сегодняшний знакомец, словно читая их мысли, произнес ничего не говорящее, но многозначащее: «То-то оно и есть», — проводил нас глазами и приветливо махнул рукой, когда мы сходили на привокзальной остановке.

— В каком вагоне мы поедем? — интересовались ребята, придя на

— В каком вагоне? В вагонах ездят нормальные пассажиры.

— Мы разве не… — начала и осеклась Валя.

— Мы «не». Поэтому мы поедем на паровозе.

— На паровозе?! — воскликнула Валя. —А кто же нас пустит?

— Не беспокойся, дорогая. Со мною письмо редакции газеты к начальнику паровозного депо. И если он живой человек, а не сухарь… Впрочем, мы сейчас это узнаем. А ты ожидай нас с багажом тут под часами.

Через несколько минут мы встретились с начальником депо и вручили ему письмо редакции. Начальник оказался любезнейшим человеком и сам вызвался проводить нас до паровоза, отправлявшегося в Тавду. — статьи из советских журналов

Наш паровоз стоял у депо, тяжело дыша паром и дымом через короткую трубу. Казалось, он изнемогал от нетерпения, торопясь рвануться в путь,, но время по расписанию еще не подошло. В нашем распоряжении было не меньше получаса.

— Молодой товарищ знает, должно быть, как и где родился паровоз? — спросил начальник депо у Бориса.

— Немножко, — сказал Борис. — Какой-то англичанин, кажется, Уатт по фамилии… — статьи из советских журналов

— Нет, — покачал головой начальник. — Не Уатт, а Стефенсон. Он поставил уаттовскую паровую машину на колеса и создал первую успешно действовавшую железную дорогу с паровой тягой. Это было в 1825 году. Прародителем же современного паровоза в нашей стране был паровоз, построенный демидовскими крепостными Черепановыми Ефимом Алексеевичем и Мироном Ефимовичем. Они жили неподалеку отсюда, в Нижнем Тагиле. Первый паровоз возил руду с Медного рудника на завод в Вые. Паровоз был неуклюжим, с высокой трубой, с большим животом— котлом, чуть ли не с тележными колесами. Но у этого паровоза были все те основные элементы, которые в усовершенствованном виде имеют современные локомотивы: и котел, вырабатывающий пар, и цилиндры с парораспределителями, поршнями и шатунами, приводящими локомотив в движение.

Если бы нам пришлось ехать вместе с любезным начальником депо до Тавды, то, очевидно, мы услышали бы полный курс устройства паровоза и нам пришлось бы писать об этом отдельную книгу. Но, к счастью, такие книги уже написаны. А нам пора уже было подыматься по ступеням отвесной лестницы нашего паровоза и знакомиться с бригадой.

— Варя, — коротко отрекомендовался машинист.

«Варя? Совсем почти Валя!» — мелькнуло у меня в голове и, вспомнив, что Валя ждет нас на перроне, вместо того чтобы назвать свое имя, сказал:

— Его сестра Валя тоже должна ехать с нами. Она ждет на перроне.

— Хорошо. Мы сделаем остановку, — и Варя показала два ряда ослепительно белых зубов.

— Лиза Королькова. Помощник машиниста,—представился нам второй член бригады.

— Очень приятно… — поздоровались мы с Лизой.

— Катюша, — пропищала здоровая деваха-кочегар. Ее голос мог принадлежать скорее дошкольнице, нежели девушке такого атлетического сложения.

— Н-ну, — начальник депо посмотрел на часы, — всего хорошего.

— По местам! — отдал распоряжение машинист.

И все оказались на своих местах: Варя — справа, Лиза — у второго окна слева, кочегар Катюша, подтянув широкие, замасленные, бывшие когда-то лыжными штаны, направилась в тендер паровоза. Мы не знали своих мест.

— А вы располагайтесь, как вам удобнее, — предупредила Варя. — Только уговор: не мешать.

Мы встали по бокам: я на лизиной стороне, Боря около Вари.

— Вы не забудете, Варя?
— статьи из советских журналов
Варя не дала Борису закончить:

— Помню. Со свистком! С музыкой! Не беспокойтесь…

Она дала свисток. Лицо ее стало сосредоточенным. Паровоз дохнул паром, вздрогнул и тронулся.

Нет, только тот, кто ездил на паровозе, знает, как это приятно. На паровозе едешь, а в вагоне везут. На паровозе чувствуешь движение, а в вагоне… в вагоне временами даже забываешь, в которую сторону движется поезд.

«Т-у-у-у», подходя к перрону, заревел паровоз и остановился как вкопанный у перрона, где стояла Валечка с багажом.

— Валя! — важно окликнул сестру Борис. — Давай багаж и лезь к нам.

Борису показалось, что все на перроне посмотрели на него и подумали: «Ишь, какой счастливый!» И когда Валя ловко взобралась по редким паровозным ступенькам, Борис гордо сказал:

— Можно ехать дальше.

С какой завистью глядели на моих ребят несколько пар мальчишеских глаз! Мальчишки, столпившиеся па перроне, вслух завидовали Борису и его сестре: на паровозе—ведь это не в вагоне. В езде на паровозе есть что-то заманчивое не только для ребят. Старые машинисты, которым не приходится почему-нибудь долго ездить, скучают по паровозу, ищут случая, чтобы вернуться на свое беспокойное место и мчаться вперед сквозь ночь, дождь или пургу.

Наш паровоз прошел стрелку. Остановился. Засвистел. Стрелочник перевел стрелку. Запел сигнальный рожок. Варя дала задний ход. Через минуту паровоз и вагоны составили единое целое — поезд.

Глядя на Варю и Лизу, казалось, что езда на паровозе дело очень легкое. Но приглядимся к работе бригады повнимательней.

Поезд Вари двигается с места без толчка. Это, мы знаем, достигается большой практикой. Варя ведет свой паровоз, не заставляя стрелку манометра резко колебаться. Значит, она правильно расходует пар, а этому тоже долго учатся. Варя тормозит только в крайних случаях. Она не позволяет паровозу впустую губить силу своего разбега. — статьи из советских журналов

На стоянке были промыты и продуты трубы котла, по которым летят горючие газы. Освобожденные от излишнего нагара, стенки труб лучше проводят тепло и отдают его воде котла. А каждая лишняя калория, или единица тепла, дает новый кубик пара. Когда паровоз нуждается в большом расходе пара, например на крутых подъемах, Варя заранее готовит паровой запас, усиливая тягу трубы. Девушка знает весь путь, все повороты, все трудные, легкие и средние участки, как свои пять пальцев.

Беседа с трамвайщиком оказалась для нас весьма полезной. Теперь мы в каждом движении паровозной бригады видели нечто осмысленное и рассчитанное.

Стоит только поглядеть на лизину работу. Вот Лиза при помощи специального приспособления — инжектора — нагнетает в котел воду и делает это именно тогда, когда поезд идет под уклон и не требует больших затрат пара. Новая вода, поступившая в котел, охлаждает его, и давление пара падает. Лиза знает, что, набрав во-время воду, она успеет поднять давление пара задолго до того, как нам придется взбираться на подъем.

А как Лиза топит? Рассчитанно, экономно. Она быстро открывает дверцу топки, бросает одну за другой пять-шесть лопат угля. Кажется, о чем тут говорить? Что в этом особенного? Но особенное есть. Она в быстроте. Закрой дверцы быстрей — и ты оградишь котел от доступа холодного воздуха, студящего топку. Лиза не просто бросает уголь, я нскусно размещает его по всей площади топки. Тем самым она заставляет топливо гореть равномерно и хорошо нагревать стенки дымогарных труб.

На обязанности кочегара Катюши — подать уголь в топку и следить за смазкой трущихся частей паровоза. Иногда Лиза позволяет ей бросить десяток лопат угля в топку. Для Катюши это наука. И она учится старательно, каждый раз ища одобрения у помощника машиниста.

Сложные измерительные приборы паровоза требуют постоянного внимания. Водомерное стекло — прибор, показывающий уровень воды в котле, — манометр, показывающий давление пара, рычаги, краны, предохранители, десятки мелких второстепенных приборов все время находятся в поле зрения машиниста и его помощника. Бригада неустанно следит: не про-.шты ли паром сальники в цилиндрах, не дала ли течь дымогарная или жаровая труба, во-время ли ведется продувка цилиндров, правильно ли сгорает уголь, свободен ли, исправен ли путь, не загорелись ли буксы вагонов, не оторвался ли, наконец, хвост поезда?

Катастрофы на железной дороге таятся чаще всего в маленьком, непредвиденном, незаметном случае. Заметить н предвидеть все —трудная задача даже для хорошего машиниста. Но это его обязанность. Ведь машинисту вручены сотни людских жизней, десятку тысяч пудов груза, вагоны, паровоз — миллионы народных рублей!

Нет, Варя — не просто рабочий железнодорожного транспорта: это ответственный работник, командир, руководитель.

Нельзя не любить и не уважать машинистов. И я читаю это уважение в глазах Вали, которая не отрываясь следит за работой бригады.

«Т-у-у-у!» Что такое?

Это Варя попросила Валю дать гудок перед поворотом. И этим, кажется, «купила» ее со всеми потрохами. Ну, и в добрый час!

Битва Чудовищ.

Хищное рогатое чудовище готово наброситься на покрытое щитами и шипами другое чудовище! Кто из них одержит верх? Сумеет ли странное животное с маленькой головой отбиться от ужасного хищника? Посмотрите на лапы одного и другого. Как будто у хищника лапы пострашнее, с крупными когтями, и против него трудно бороться. Но не фантазия ли все это? Может быть, художник изобразил кошмар, который он увидел во сне? — статьи из советских журналов

Нет, это не фантазия1 Перед нами битва чудовищ, которая не раз происходила несколько сот миллионов лет назад в далекой Северной Америке. Именно там ученые нашли скелеты огромных пресмыкающихся животных, изображенных на рисунке в живом виде.

Нелегко восстановить внешний облик вымершего животного. Однако, внимательно посмотрев на костные остатки животного, на его скелет, можно о многом догадаться.

Ученые палеонтологи, изучающие древних животных, умеют устанавливать, какой внешний вид эти животные имели, как передвигались, где жили — на земле или в воде, — чем питались.

Так и здесь: под руководством ученых-специалистов художник изобразил один из самых характерных эпизодов древней жизни. Ведь борьба за существование не ослабляется ни на минуту: в любой момент, совершенно неожиданно одно животное может стать жертвой другого.

Великий английский ученый Чарлз Дарвин открыл, что во время этой борьбы выживают только те животные, которые лучше других приспособлены к условиям существования. Поэтому слабые животные вымирают, победители в жизненной борьбе остаются жить и приносят потомство.

На этом рисунке художник показал битву хищника цератозавра с травоядным » вотным стегозавром.

Читатель, вероятно, отме тил, что в каждом и званий есть слово «завр что значит «ящер». Тепер расшифруем слово «церато Оно происходит от греческого слова «цесар» — «стегос» значит «крыша:  «покров». И действительно, у цератозавра есть рог на морде, а у стегозавра спина покрыта щитами. Это хорошая защита от острых и длинных зубов и лап хищника.

Внутри эти щиты состояли из костяных пластин; снаружи пластины были покрыты роговым покровом, достигавшим большой толщины. Какой же величины были эти костяные пластины? Оказывается, что самые большие из них имели до 90 сантиметров .в поперечнике! Сам стегозавр был примерно 6—7 метров длины и весил гораздо больше, чем современный слон.

Ученые предполагают, что это огромное животное вело сравнительно мирный, спокойный образ жизни: зубы его были неострые,, и оно, несомненно, питалось сочными растениями. Вероятно, стегозавр предпочитал прибрежные луга с их богатой растительностью и даже забирался за пищей в воду, тем более что здесь он мог легко спрятаться в случае нападения хищника. — статьи из советских журналов

В то время (ученые называют это время Юрским периодом) на земле жило много разных хищников — крупных, средних и мелких. И когда происходили битвы великанов, животные поменьше спасались бегством. Они прятались по норам под корнями деревьев и в других укромных уголках. Эти небольшие животные были отдаленными предками современных животных, в том числе и человека.

Но вернемся к нашей картине: страшный рев и шипенье оглашают всю местность, раздается топот ног, чудовища готовы к последней схватке. Почему же церато-завр не бросается на стегозавра? Чего он опасается? Чем может ему угрожать как будто довольно беспомощный стегозавр?

Ученые пришли в очень большое удивление, когда рассмотрели скелет стегозавра и увидели, что в крестце спинной мозг чрезвычайно ‘ утолщен и в этом месте превышает по объему головной мозг в десять раз! Но это имело очень большое значение для стер ра. Хорошо развитый моз в крестце помогал ему упра влять своим хвостом. Стего завр пользовался им как мощным оружием. А щиты на спине предохраняли его от укусов и от переломов позвоночника.

Журнал «Знание сила» 1946 год.