Десять лет он пас свиней. И, когда становилось совсем невыносимо, тайком сбегал в Пекин, где на пыльном складе читал научные труды по физике элементарных частиц. Тогда, в годы «культурной революции», в стране были конфискованы все книги. Потому что в те времена китайское руководство считало, что для процветания страны достаточно одной-единственной книги — красного томика с изречениями «великого кормчего» Мао Цзэдуна.
«Культурная революция» отняла у физика-ядерщика Чэнь Цзяэра лучшие годы жизни. Он был одним из четырех аспирантов, которых китайское правительство в начале 1960-х отправило на стажировку за границу. Когда в 1965 году Чэнь вернулся из Оксфорда, ему предложили возглавить исследовательский институт с огромным бюджетом и сотнями сотрудников. Но вскоре после этого ученых отправили пасти свиней.
«Может, так они хотели вдохновить нас на новые открытия? — шутит теперь 75-летний Чэнь. — Ведь на Ньютона снизошло озарение, когда ему на голову упало яблоко». Губы физика кривятся в усмешке. Это не улыбка, а, скорее, гримаса ужаса, который охватывает ученого при мысли о последствиях культурной революции.
Лишь в 1978 году, когда Дэн Сяопин провозгласил, что образование и наука больше не считаются контрреволюционной деятельностью, китайским физикам разрешили вернуться к работе. «Меня тут же назначили президентом государственного фонда естественных наук. Представляете?» — говорит Чэнь, улыбаясь. Вот уж поистине головокружительная карьера: свинопас, ставший руководителем главного ведомства по точным наукам.
Чэнь воодушевленно демонстрирует оборудование НИИ физики тяжелых ионов — почти все устаревшие приборы заменены новейшей техникой. Здесь он вместе со своими учениками занимается нанотехнология-ми, разрабатывает проект плазменного лазера. О годах «вынужденного простоя» во времена «культурной революции» Чэнь говорит как истинный китаец: «Чтобы наверстать упущенное, мы начали работать с удвоенной силой».
по сравнению с мрачными временами молодости Чэнь Цзяэра ситуация в сегодняшнем Китае изменилась кардинально: ни одна страна мира не поддерживает своих ученых так мощно, как Китай. Сотни тысяч молодых китайских специалистов ста-лшруются в лучших университетах мира, чтобы потом, привлеченные заманчивыми перспективами, вернуться на родину. Правительство Китая решительно настроено: страна стремится стать научной сверхдержавой. И на пути к этой цели переживает вторую молодость — со всеми присущими ей надеждами и заблуждениями, авантюризмом и бунтарством. В идеале эти контрасты должны гармонично дополнять друг друга, как инь и ян. Но в реальности они существуют параллельно. И китайское научное сообщество производит на стороннего наблюдателя двойственное впечатление. Оно и восхищает, и разочаровывает одновременно; кажется открытым и неприступным, самоуверенным и глубоко закомплексованным. В чем причина такого дисбаланса? И чего л<дать от Китая западной науке?
Сегодняшний Китай похож на беспокойного подростка. Страну переполняет стремление изменить мир и уверенность в том, что ей это по силам. Новейший символ этого неистового порыва молено увидеть в технопарке Пудуна —ультрасовременного района на востоке Шанхая. Блестящий алюминиевый корпус Шанхайской синхротронной установки похож на приземлившуюся летающую тарелку.
Этот циклический ускоритель заряженных частиц, строительство которого обошлось в 150 миллионов евро, — один из самых мощных в мире. В его кольцевой вакуумной камере длиной 430 метров электроны разгоняются почти до скорости света и с помощью встроенных магнитов удерживаются на круговой траектории, благодаря чему начинают испускать интенсивное излучение. По специальным каналам их свет отводится к восьми экспериментальным станциям, предназначенным для самых разных исследований. Здесь проводят свои опыты физики-ядерщики и археологи. Биохимики изучают пространственное строение молекул белка, а вирусологи получают беспрецедентно четкие «фотографии» клеток вируса свиного гриппа.
«График экспериментов расписан на год вперед», — говорит 45-летний Чжао Чжэньтан, заместитель директора Центра синхротронного излучения. Здесь работают 300 сотрудников, и почти все они младше Чжао Чжэ-ньтана. Непринужденную компанию молодых людей, которые собираются по утрам в его кабинете, можно принять за студентов-практикантов. На самом же деле это руководители научного комплекса. Все они учились за границей, где усвоили западный стиль работы, и теперь горят желанием использовать свои знания на благо родины.
Еще нагляднее вера китайских ученых в собственные силы проявляется в космонавтике. Они практически самостоятельно разработали все космические технологии. На острове Хайнань строится улсе четвертый китайский космодром; регулярно запускаются спутники, разрабатывается проект высадки на Луну, создается орбитальная станция. Все это свидетельствует о мощи страны, которую все еще относят к разряду «развивающихся».
Впечатляющие достижения Китая были бы невозможны, если бы в основе китайской культуры не лежал принцип: «Учиться и применять выученное на практике — вот истинная радость». Эту фразу из «Бесед и рассуждений» Конфуция здесь по сей день считают священной заповедью.
Однако высшее образование нынешняя китайская молодежь предпочитает получать за границей. А если китайский ученый станет на Западе профессором, то на родине перед ним откроются все двери. «Тысяча талантов» — так называется государственная программа по возвращению в страну из-за рубежа перспективных научных работников. Ее смысл состоит в том, чтобы ученые добивались успехов у себя на родине, а не в тех странах, где получили образование.
Ведь наука — это вопрос национального престшка. Сегодня в Китае даже для защиты кандидатской диссертации нужно опубликовать несколько статей в международных научных журналах. Вот почему в редакции престижных изданий нескончаемым потоком идут рукописи из Китая. Однако многие западные ученые относятся к научным работам китайских коллег с недоверием: слишком уж часто те фальсифицируют результаты исследований.
Подлог и плагиат — обычное явление в научном сообществе Китая. Например, в начале 2010 года один известный химический журнал шокировал своих читателей сообщением о том, что 70 опубликованных в нем статей двух профессоров китайского Цзинганьшаньского университета содержат заведомо ложные сведения. Авторы просто позаимствовали у своих коллег данные о пространственном строении кристаллов, беззастенчиво подменили на этих схемах некоторые атомы и выдали их за новые кристаллические структуры.
Такое безответственное обращение с интеллектуальной собственностью — главное препятствие для участия китайских ученых в международных научных проектах. По оценке американских спецслужб, кража идей и технологий китайцами каждый год наносит экономике США ущерб в размере 50 миллиардов долларов.
Впрочем, сейчас китайское правительство как раз проводит масштабную проверку соблюдения принципов научной этики. Но делает это на китайский манер, не предавая огласке результаты. Слишком уж щекотлива эта тема.
Хань Сяодин, представляющий в Пекине немецкое Общество Фаунгофера, которое поддерживает прикладные научные исследования, считает, что ситуация с защитой авторских прав в Китае улучшается. Символом перемен стал проект строительства в Пекине нового здания Центра защиты авторских прав в форме знака копирайта ©. Хань Сяодин уверен, что Китай на верном пути: «Перед иностранными компаниями, поставляющими высокотехнологичное оборудование в наши лаборатории, открываются такие экономические перспективы, которые с лихвой компенсируют все риски, связанные с кражей идей».
Вот только делиться с Западом собственными передовыми технологиями китайцы явно не спешат. Когда китайский физик Чэнь Чуантянь сумел вырастить кристаллы, позволяющие генерировать ультрафиолетовое лазерное излучение, его исследования были тут же засекречены. Китайские власти хотят сохранить монополию на эту разработку.
Похоже, открытый обмен знаниями, который Альберт Эйнштейн считал залогом научного прогресса, пока что остается для Китая далеким идеалом. Тем не менее и китайские, и западные ученые с азартом первопроходцев осваивают новое научное пространство. Не в последнюю очередь это связано с тем, что ректоры западных университетов тоже рвутся поучаствовать в научных проектах, финансируемых Китаем.
Тем временем Китай, как и подобает крепнущему молодому организму, начинает осознавать свои сильные стороны и старается наращивать научный потенциал именно в этих областях — математике, химии, физике, наноинженерии и компьютерных технологиях. Страна демонстрирует выдающиеся достижения в геологии. Например, в Пекине создан Институт по изучению тибетского высокогорья. Его сотрудники
под руководством гляциолога Яо Таньдуна ведут исследования на «оперативном просторе» от Памира до границ с Вьетнамом. Одних только ледников в «ведении» ученых — 36 ооо, а в холодильниках института собрано множество образцов льда, хранящих информацию о миллионах лет геологической истории Земли.
Еще один научный «конек» Китая— палеонтология. Местным ученым повезло: на территории страны находится несколько крупнейших скоплений окаменелостей. Например, на нагорье Жэхэ в северо-восточной части Китая обнаружены окаменелые останки пернатых динозавров, древних птиц и некоторых из первых цветочных растений.
Важное место отводится и медицине. Традиционная китайская медицина теряет популярность. Молодежь относится к ней скептически, делая ставку на современные методы диагностики и синтетические медикаменты. Парадокс в том, что в остальном мире восточная медицина настолько востребована, что китайские институты, специализирующиеся на ее преподавании, буквально «оккупированы» западными студентами.
Впрочем, некоторые китайские врачи умудряются совмещать древние знания с современными методами. «Как вы думаете, сколько мне лет?» — спрашивает Со Квокфай, моложавый невролог из Гонконгского университета. Вопрос явно с подвохом, на вид ему не больше пятидесяти. «Мне 62!» — торжествует он. Может, он открыл источник вечной молодости? В ответ ученый, изучающий процессы старения, рассказывает о ягодах год-жи, так называемом «тибетском барбарисе», ярко-красные ягоды которого испокон веков используются как тонизирующее средство. «Их воздействие на организм никогда не изучалось научно», — объясняет он, проводя экскурсию по своим ультрасовременным лабораториям.
Со Квокфай получил степень доктора медицинских наук в США. В его послужном списке — 200 научных публикаций и десять патентов на открытия, он член Китайской академии наук и иностранных научных организаций. «Нам удалось точно выяснить механизм действия ягод годжи при глаукоме, — говорит он. — На очереди — исследования старческого слабоумия и диабета».
В Китае вообще очень благоприятная среда для развития биологических наук. Этические нормы здесь мягче, чем в странах Запада, проводить эксперименты с участием людей и опыты на лшвотных проще. Поэтому китайские генетики и исследователи стволовых клеток чаще своих коллег в Европе становятся героями сенсационных статей с броскими заголовками: «Китайцы клонируют человеческие эмбрионы», «Обезьяны из пробирки» или «Мышь-клон выращена из клетки кожи».
а вот гуманитарные науки в условиях исследовательского бума не процветают. Если в 1980-е годы национальный подъем в Китае проходил под знаком возрождения культуры, то сейчас упор делается на технику и точные науки. Чуть ли не половина членов политбюро ЦК компартии КНР — инженеры по образованию. Наверное, ни в одной стране мира нет столько ученых среди высшего политического руководства. Например, президент Академии наук КНР Лу Юнсян — еще и заместитель председателя Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей. Он уверен: смычка науки, политики и партии — лсизненная необходимость: «Только так мы сможем регулировать развитие страны, решать проблемы и работать на благо человечества».
Статистические данные о достижениях отечественных ученых вызывают в Китае такой л<е восторг, как победы на Олимпиаде. Только китайцы могли создать такую систему оценки уровня мировых университетов, как пресловутый «Шанхайский рейтинг», в котором одним из критериев оценки высшего учебного заведения служит количество нобелевских лауреатов среди его выпускников.
Пока что китайские вузы занимают в этом списке нижние строчки, хотя в 2009 году их рейтинг чуть было не подскочил, когда Нобелевскую премию по физике получил уролсенец Шанхая Чарльз Куэн Као. В середине 1960-х он, как и Чэнь Цзяэр, учился в аспирантуре в Англии. Но Куэн Као задержался там дольше, поэтому мог заниматься разработкой оптоволоконных технологий, не опасаясь быть «разл<алованным» в свинопасы.
Куэн Као никогда не отрекался от своей родины и в конце концов вернулся домой, но не в КНР, а в Гонконг, который тогда еще был под британским управлением. Но теперь нобелевские лавры ученого как минимум наполовину принадлежат Китаю. Что очень неплохо для начала.
По материалам журнала «ГЕО»