Таня могла бы преподавать этикет при британском королевском дворе. Она и выглядит англичанкой, такой, как их описывали Джейн Остин или Шарлотта Бронте: здоровый румянец, каштановые волосы, строгий костюм. Она заведует жизнеобеспечением большого офиса, у нее прелестная улыбка и аккуратные очки в классической оправе. Десять лет назад Таня была бомжем.
«Мы отмечали первую сессию, — улыбается она. — Я была московской девочкой, жила с родителями, а тут меня пригласили в общежитие на какой-то праздник. Мы немного выпили, и я позвонила родителям, чтобы попросить разрешения не приезжать домой, а переночевать в комнате у подружек».
Тот телефонный звонок надолго изменил Танину жизнь. «Мне сказали: домой не возвращайся. — Она замолкает, глядя чуть близорукими глазами в угол кофейни. — Если честно, я совсем не ожидала такой реакции родителей. Но сказала себе: они просто вспылили, завтра все будет в порядке».
На следующий день Таня поехала домой. Дверь ей не открыли. Она несколько раз в течение того дня звонила родителям, но трубку никто не брал. Так началась Танина жизнь без дома.
«Сначала я какое-то время ночевала в общежитии или у друзей. — Она медленно водит ложкой в чашке с зеленым чаем. — Потом меня выгнали из общежития, да и мне стало неудобно обременять собой других. Так я попала на улицу».
На улице стоял февраль. До закрытия метро Таня каталась по разным веткам, благо с собой у нее всегда были конспекты лекций и пока еще действительный студенческий проездной.
Далее история Татьяны, что называется, из первых рук.
НОРМАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Были ли у меня нормальные отношения с родителями до этого эпизода? Смотря что считать нормальным. Я единственный ребенок в семье, видимо, нежеланный. Из меня всегда пытались сделать кого-то типа раба: сказали – должна сделать, кровь из носу. Сказали приехать – приезжай, даже если это противоречит здравому смыслу, ведь ехать ночью одной куда опаснее, чем переночевать у девчонок в общежитии и вернуться утром. Родители потом говорили, что искали меня… Но не найти меня в то время на Арбате – это было очень уж маловероятно. Поэтому, скорее всего, врали.
Я же на Арбате почти жила. Там было несколько таких, как я: мы все время ходили из конца в конец улицы, иногда грелись в подъездах. Меня даже несколько раз подкармливали – особенно часто добрый человек откуда-то с Кавказа, он постоянно приносил мне еду.
Я сама несколько раз звонила родителям, все это заканчивалось тем, что кто-то из нас бросал трубку.
Мы общались потом, они знают про внука, были у меня на свадьбе. Они еще не раз меня выгоняли. Видимо, выработалась такая привычка: как только я начинаю мешать – меня можно выгнать. В последний раз вмешались деньги – выгнали просто из-за квартиры, с мужем и ребенком. Мы с Андреем поженились, через какое-то время я забеременела, и моя бабушка – мамина мама – сказала: «Таня, я живу одна в двухкомнатной квартире. Приезжайте, живите со мной». Мы переехали. Когда ребенку было полгода, бабушка умерла и мы остались одни. Квартира досталась по наследству матушке. Она решила, что нас можно выгнать, а квартиру – сдать.
Родители очень долго пытались и до сих пор пытаются представить все так, как будто я сама сбежала. Не представляю, честно говоря, зачем мне это было делать, особенно в феврале. Я бы уж тогда летом сбежала, что ли.
УЛИЧНЫЕ УРОКИ
Жила я на улице в общей сложности полгода. Сложнее всего с мытьем. Я старалась хоть иногда мыться и стирать одежду – обычно в туалетах на вокзалах. Вообще, чем опрятнее ты выглядишь, тем больше шансов, что тебе подадут. Я просила деньги у прохожих – стипендия быстро заканчивалась, а потом вообще стало сложно учиться, на улице-то! Несколько несданных лабораторных работ, недопуск к сессии – так я стала не только бывшей домашней девочкой, но и бывшей студенткой. Просить деньги достаточно просто, надо только делать это искренне. Я с самого начала поставила себе несколько «ограничителей», так я их называла. Вещи, которые я никогда, ни за какие деньги делать не буду – воровать, например. На улице важно знать свои границы, иначе путь по наклонной плоскости очень недолог. Скажем, мне предлагались разные варианты, и связанные с проституцией в том числе. Но этого я делать не могла. Я видела девчонок, спившихся за несколько месяцев, готовых на что угодно ради бутылки. Меня тоже не раз звали в компанию, но я всегда отказывалась – уж лучше искать еду в помойках у ресторанов.
Ближе к весне у нас сложилась компания. Тогда в центре города было много пустующих подвалов, в одном из них мы и разместились. Это была уже практически домашняя жизнь. Зарабатывали мы, сдавая цветные металлы. На арбатских помойках большая конкуренция, поэтому мы ездили по всему городу. Вообще зарабатывали довольно прилично, ну для нашего положения, во всяком случае.
Когда стало совсем тепло, мы «поехали на дачу» – поставили палатку в одном из глухих углов Тимирязевского парка. Там был ручеек, и с утра казалось, что мы действительно живем где-нибудь за городом. Я иногда проезжаю мимо на электричке, смотрю из окна и не верю своим глазам: вот она, наша долина, совсем ничего не изменилось!
Вернулась домой второго сентября. Матушка моя вообще подвержена сменам настроения, и я до сих пор не могу постичь, как это у нее происходит. Летом я уезжала из Москвы, а в конце августа вернулась. Подумала, что надо позвонить: может, обстановка уже изменилась… Выяснилось, что, действительно, я была права. Матушка разревелась в трубку, сказала: «Танюха, приходи, мы тебя так долго ждали». Я вернулась, но ее настроение довольно быстро поменялось. Ну, по крайней мере, какое-то время у меня была крыша над головой.
ВЫНОСЛИВАЯ ДЕВОЧКА
На самом деле это были очень насыщенные полгода, я даже, наверное, могу назвать их самыми счастливыми. Трудно на улице было первый месяц, но особенно тяжело – первые две недели. Потом организм подстроился. Я девочка выносливая, очень многому научилась за эти полгода. Проблемы тоже приобрела, конечно, в основном со здоровьем: когда в начале марта спишь в палатке на земле, это не очень способствует хорошему самочувствию (у меня с тех пор есть некоторые проблемы с позвоночником), но все остальное, как ни странно, пришло в норму – очень много двигаешься, все время на воздухе опять же. (Смеется.) Я никогда за всю жизнь не была такой сильной, как тогда. И, как ни странно, я чувствовала себя человеком, хотя бомжей, конечно, никто за людей не считает. А я чувствовала себя очень живой. Я вообще бродяга по натуре, а тогда еще принадлежала исключительно себе. А до этого я была очень домашней девочкой, скорее, правда, поневоле: меня не выпускали гулять во двор, мне нельзя было нигде задерживаться. Я была очень послушной, практически паинькой. Мне всегда все запрещалось. Видимо, поэтому мою просьбу остаться на ночь в общежитии моя матушка восприняла как непослушание. А это был просто здравый смысл.
Со временем это превратилось в такой полуэпос, кусок «хиппанской» юности. Я никогда не делала секрета из того, что жила на улице; все мои друзья знают про это, вот даже нахожу возможным фотографироваться для этого материала. Я не афишировала ничего, но и не скрывала: мне нечего стыдиться, в этой истории никакой моей вины нет. Я оказалась на улице – ну так это с каждым может случиться. Здоровый человек может ногу потерять ни с того ни с сего, что ж теперь – вычеркнуть его из жизни? Если бы мне дали возможность что-то исправить… нет, я бы не стала трогать этот кусок жизни, разве только вырезала бы из него пару действительно страшных моментов. Я очень многое про себя поняла тогда, хотя бы то, насколько человек живуч, насколько трудно его сломать, если он сам этого не хочет.
Как я сейчас отношусь к бомжам? Точно так же, как и раньше. Бомжи ведь очень разные. Я лично знаю человека, который является бомжем при двух высших образованиях, одно из которых юридическое. К опустившимся, пропитым алкашам отношусь точно так же, как и все: я понимаю, что очень хочется согреться, в том числе и таким образом, но в случае с людьми, живущими на улице, это абсолютно фатальная штука: раз начав, ты не остановишься никогда. 90% процентов бомжей, начавших пить, – обреченные люди, через год они становятся просто овощами. Я знаю только одну девочку, которой очень повезло: она была наркоманкой, и нашелся кто-то неравнодушный – помог ей. Но это один такой случай на сто тысяч. Ты ведь можешь рассчитывать только на себя. Ты можешь быть грязным, немытым, но если при этом сохраняешь ясность ума, то ты все можешь изменить.
Бывают ли друзья у бомжей? Бывают, конечно. Все мои по-настоящему близкие, хорошие друзья – они как раз из того периода. Это не обязательно те, кому негде было жить, это и те, кто мне просто помогал тогда.
Что касается самого страшного, чего не хотелось бы помнить, – это только один эпизод, который мог травмировать очень сильно, если б я к тому моменту не обладала уже каким-то запасом прочности. 99% людей после такого оказываются в психбольнице. Надо помнить, что бомж женского пола – очень уязвимое существо, особенно для сотрудников милиции, которые всегда берут числом… Все обошлось. Правда, несколько лет еще преследовало.
Драться вот приходилось регулярно, но, слава богу, я оказалась на улице после секции тяжелой атлетики. У бомжей свои войны – за еду ли, за возможность помыться… На моей стороне всегда были здоровье и трезвость. Трезвость – важный фактор, особенно если в большинстве случаев твой соперник плохо держится на ногах.
А от милиции надо просто бегать: эти люди облечены неограниченной властью и тебя-то уж точно никто не защитит от них. Ладно бы просто паспорт проверяли – у меня был паспорт с московской пропиской, а одежда грязная – так я, например, с дачи еду, из электричек в воскресенье люди и погрязнее выходят. Но ведь на бомже можно сорвать все негативные эмоции. Можно самоутверждаться сколько тебе будет угодно. Поэтому лучше даже в диалог не вступать.
ВОЗМОЖНОСТИ ПОМОГАТЬ
Что касается благотворительности – ну я не могу назвать это благотворительностью в прямом смысле. Я пытаюсь по мере возможности как-то помогать бездомным, в основном четвероногим – собакам. И вот мимо некоторых котов, как выяснилось, тоже не могу пройти: живет у меня теперь мохнатое, маленькое, четырехмесячное…
Я кормлю собак, как-то пристраиваю их, если есть финансовые возможности (у меня рядом с работой много бездомных животных – там промзона). Собаки ходят друг к другу в гости, а потом некуда девать щенков, вот я и пытаюсь как-то их пристраивать. Пока не очень в этом преуспела, только собственное здоровье подорвала. (Смеется.)
А мать я прощу только в одном случае – если она отдаст мне одну из своих трех квартир. У моих родителей пять комнат на двоих, а мы всей моей семьей занимаем неполные девять метров в квартире родственников мужа. У них двушка, в одной комнате живет сестра мужа с семьей, а в другой мы. Мне кажется, это неправильно как-то. Нечестно.
Опубликовано: Cosmopolitan Россия — Март 2008
Авторы: Вера Полозкова, Нелли Шульман