25 лет прошло после аварии на Чернобыльской АЭС. В «запретной зоне» сейчас проживает около 150 человек. какова их жизнь на сегодняшний день.
Двухполосное шоссе из Киева на север пустеет с каждым километром; ноябрьское солнце лениво поднимается над желто-зелеными деревьями. Всего полтора часа на машине — и вот уже будочка КПП со шлагбаумом. За ней — 30-километровая «зона отчуждения» вокруг Чернобыльской АЭС. Милиционер проверяет документы, сверяет со списком. Разрешение на въезд в «зону» выдает Министерство по чрезвычайным ситуациям Украины, получить его непросто. В последние годы сюда потянулись не только журналисты и ученые, но и любители приключениЙ. Одно киевское турагентство продает путевки в заброшенный город Припять в трех километрах от АЭС, дневной тур стоит примерно зоо долларов. За год в «запретной зоне» бывает около 10 000 посетителей — как ученых, так и туристов.
Четверть века назад, 26 апреля 1986 года, здесь произошла крупнейшая авария за всю историю атомной энергетики — взрыв разрушил один из реакторов станции. 25 лет здешняя природа была предоставлена сама себе — и вот уже через трещины заброшенных дорог прорастает трава. Город Припять, в котором до аварии жило 50 000 человек, разрушается. Обрушиваются монолитные, строенные на века дома; деревья пробивают крыши. В лесу появились рыси; лошади Пржевальского подходят к людям… Отсутствие жителей сделало из запретной зоны большой радиационный заповедник.
Здесь нет никакой потусторонней романтики, о которой писали когда-то братья Стругацкие в «Пикнике на обочине». Нет двухметровых грибов и зверей-мутантов; многие из тех, кто ждет от поездки в «запретную острых ощущений, оказываются разочарованными.
На первый взгляд может показаться, что рядом с Чернобыльской АЭС никто не живет. Но это предположение обманчиво. В Чернобыле на домах светятся табло. Только цифры показывают не время, а уровень радиации. В Чернобыле живет примерно три тысячи человек, обслуживающих запретную зону. Они приезжают сюда по пропускам сотрудников.
Но есть и те, кто проходит через границу запретной зоны по другим пропускам. В графе «место работы» там написано обслуживающий персонал. Украинские власти выдали около 130 таких пропусков. Самоселы это люди, самовольно вернувшиеся в свои дома рядом со станцией через год-другой после взрыва. Сами они не любят, когда их называют «самоселами». Ведь они просто вернулись домой после того, как было выселено из 30-километровой зоны вокруг АЭС 125 000 человек. В 1988 году вернувшихся было 1280 человек, сегодня — в десять раз меньше.
Эти люди живут в деревнях с относительно благополучным радиационным фоном: Куповатое, Оташев, Опачичи, Парышев, Ладыжичи, Теремцы, Рудня-Ильинецкая. Некоторые самоселы живут и в самом Чернобыле, в 16 километрах от АЭС. Уровень радиации там колеблется от 20 до 70 микрорентген в час при допустимой норме 30 микрорентген в час. Есть отдельные радиоактивные пятна; радиационный фон зависит от погоды, направления ветра и времени года.
30-километровая зона вокруг Чернобыльской АЭС объявлена «зоной безусловного отселения», жить здесь запрещено. Но, как это часто бывает, местная администрация смотрит на самоселов сквозь пальцы; есть даже специальный отдел, который занимается этими людьми.
Для стариков время остановилось. Где-то там, за границей «зоны», — скандалы и выборы, украинская политика и экономический кризис. А здесь — все как 25 лет назад.
Татьяна Николаевна Хрущ толкает перед собой тележку с навозом и не хочет ни фотографироваться, ни разговаривать: у нее своих дел полно. Татьяне Николаевне 73 года. Она вернулась в Чернобыль и устроилась работать уборщицей в администрации Зоны отчуждения. Здесь же и осталась жить. Квартиру, полученную при отселении, отдала одному из сыновей: «Зачем мне квартира? Все равно дома лучше. Где родился — там надо и умирать», — говорит она.
Татьяна Николаевна родилась в восьми километрах от Чернобыля. Она не хочет жить в большом городе. «Лесов нет, ягод-грибов нет, там чернозем, а на черноземе не растет», — говорит она.
Почти у всех стариков, живущих в запретной зоне, есть квартиры в городах, полученные после выселения. Одни их сдают, другие отдали детям. Тамара Николаевна, наоборот, забрала к себе в Чернобыль 35-летнего сына-инвалида Сергея. Он плохо говорит, воспитывался в интернате для психоневрологических больных, никогда не ходил в школу, не умеет писать и читать. Неприспособленный к жизни в городе, Сережа здесь на своем месте: он колет дрова и носит воду, копает огород и топит печь.
Если пройти дальше по дороге в глубь Чернобыля — будет дом Василия Петровича, который не хочет называть свою фамилию. Ему 56 лет, он бывший прапорщик милиции. Можно смело идти на стук топора — хозяин колет дрова. Василий приехал в Чернобыль в 1990 году работать. Потом вышел на пенсию и не смог жить «на пятом вернулся с женой сюда. За последние семь лет он выкорчевал на участке лес, разбил огород и завел пчел.
На улице тепло и солнечно, около плюс 20, цветут поздние цветы, да и пчелы еще не спят, лениво летают вокруг. То, что вырастает на огороде — картошку, свеклу, морковь, укроп, петрушку, клубнику, — ест не только он с женой, но и их взрослые дети, живущие в городе. Поэтому весь урожай обязательно проходит радиационный контроль: как и остальные самоселы, Василий Петрович собирает пробы урожая и отвозит в лабораторию предприятия «Экоцентр», где определяют степень загрязнения. Анализ занимает три дня и проводится раз в год.
Сопровождающий нас дозиметрист подносит дозиметр к деревянному дому. Значение нормальное — 25 микрорентген в час. На другом — 40, а возле пустующего дома в тридцати метрах напротив — целых 112. «Может, ветер принес радиоактивную пыль, может, прошла там техника, участвовавшая в ликвидации» — говорит Василий Петрович. Брошенные тяжелые машины на гусеничном ходу стоят на поле чернобыльского стадиона, и дозиметр сопровождающего при приближении к ним пищит.
Здесь запрещено ловить рыбу и есть грибы и ягоды. грибов и ягод в запретной зоне нет, в одних местах содержание радионуклидов превышает допустимые нормы лишь в два раза, в других — в 600 раз. Но местные жители и рыбу ловят, спрятавшись от милицейского патруля в кустах, и грибы собирают. Патруль ходит каждый день, в Чернобыле работают около четырехсот милиционеров.
Но все эти продукты они не отправляют детям — от греха подальше. Грибы собирают в местах, где содержание радионуклидов в грибах минимально. Раз в год самоселам раздают специальные карты, на которых обозначены места, где грибы радиоактивны. В конце концов, не перевоспитывать же пожилых людей, привыкших в одиночку решать более серьезные вопросы, чем какие-то грибы.
Именно неощутимость радиации, невозможность угадать, какое место опасно, а какое — нет, делает радиацию привычным явлением. Самоселы думают о ней не больше, чем о дожде.
Большинство самоселов старше 50 лет, треть из них — старше 80. «За последние три года среди них наблюдается рост заболеваний эндокринной системы и онкологических», — говорит Екатерина Ганежа, начальник спецмедсанчасти номер 16 в Чернобыле. По ее словам, самоселы не любят обращаться к врачам, особенно когда речь заходит о стационарных обследованиях или лечении в больнице. Из-за этого не всегда можно точно и полно диагностировать их болезни, особенно онкологические. Поэтому эти заболевания встретишь в статистике не так часто.
Василию Петровичу не нужно большое хозяйство, но люди здесь привыкли к работе, работой и живут. Местные жители похожи друг на друга: невысокие, легкие в кости, работающие на земле до старости. Даже болезнь у них одна и та же: артрит. А с ним сидеть на печи нельзя, и затасканный лозунг «Движение — жизнь» здесь имеет буквальное значение. Их жизнь зависит не от часов, а от сельскохозяйственного цикла, времени года, движения солнца в небе.
Бабе Маше, из скромности тоже не называющей фамилию, в этом году исполнится 84 года. Овдовела она давно и строила свой большой светлый дом сама еще 30 лет назад. Сюда и вернулась в 1988-м, к местам, где жила много лет. Туда, где погиб при ликвидации последствий аварии ее сын Володя, когда ему было 32 года. Его портрет висит над входом в «залу».
Люди в этих краях привыкли рассчитывать только на себя. Поэтому никого не удивляет, что старушка ростом полтора метра выложила каменными плитами дорожку к своему дому. Живущая одна, она обрабатывает 30 соток огорода: «Я рада, что вернулась. Огородик обработанный, и картопля, и буряк, и морковочка. Лучок и укроп зелененькие. И все нормально — говорит она, быстрыми движениями накрывая на стол, ставя чайник, рассказывая про свой быт. Кур она больше не держит: расплодившееся за четверть века зверье сводит усилия птичников на нет. Под рукомойником блестит чешуя: накануне бабушка ходила рыбачить на берег Припяти, поймала карпа и зажарила.
Семья ее дочери приезжает постоянно, им и сгружает баба Маша мешками картошку да морковь. «Сначала брать боялись, а теперь едят», —рассказывает она.
Как и во всех избах, на видном месте фотографии родных. Столичного вида блондинка — дочь; в спортивной форме — внук; зять за рулем автомобиля; сын, сын, сын… Фотографии недавнего времени диссонируют с вышитыми полотенцами, пирамидами из подушек под тюлем, с самим укладом дома, не менявшимся десятилетиями.
Баба Маша помнит день аварии на АЭС. «Мы на огородах стояли и видели, как дыма клубок был. А потом передали: взорвалась атомная. Ну, думали, взорвалась, и ладно. А оно видите как.. — >
4 мая 1986 года жителей эвакуировали. Но на новом месте они не прижились. И начали возвращаться, идя партизанскими тропами, прячась от патрулей. Многие из них пережили здесь войну и помнят партизанские тропы. Первое время они скрывали свое пребывание в домах, топили печи по ночам, чтобы не был заметен дым. Позже они добились «нейтралитета» с властями. Государственных органов в жизни самоселов фактически нет: власти их не трогают, и эта ситуация вполне устраивает обе стороны.
За четверть века многие умерли, многие уехали — к детям, в города. Каждый новый глава местной администрации пытался собрать самоселов в одном селе, но старики, с таким трудом вернувшиеся сюда, не поддавались никаким уговорам.
Некоторые из них «вернулись» только после смерти: просили своих детей похоронить себя в Чернобыле. И те нанимали машины, рабочих, везли памятники… «Конечно, проще было похоронить в Киеве, но мама просила говорят они.
ГОРНИЦА БАБЫ МАШИ идеально прибрана. У пирамиды подушек, прикрытых кружевом, поблескивает мобильный телефон, «мобилка» — как говорят на Украине. Другой канал связи с цивилизацией — телевизор, который подарила дочь. По «мобилкам» старики звонят детям и друг другу: пусть ближайший жилой дом в пяти километрах, новости здесь распространяются мгновенно.
И работающие в Зоне обязательно забегут — наколоть дров и выпить чаю, и те старики, которым пройти десять километров — обычное дело, зайдут проведать соседей. Самоселов становится все меньше и меньше. Год назад умерла легендарная баба Ганна, сохранявшая боевой дух до преклонных лет: могла отобрать у коршуна курицу; за год до смерти избила падкого до курятины волка.
Обычно скотину и кур держат супружеские пары: вдвоем легче управиться с хозяйством. Почти все дома, где хозяева живы, а на стене белой краской написано «Живет хозяин!», чистые и аккуратные. Возможно, соблюдение привычного уклада и жесткая дисциплина продлевает годы жизни живущим в изоляции новоселам.
«Я про АВАРИЮ НА АЭС НЕ СЛЫШАЛ, РАБОТАЛ НА ТРАКТОРЕ, — говорит 75-летний Иван Ильченко, оперевшись на грабли. — Приехала жена и говорит: «Пропало все! Люди Через три дня и им объявили: «Собирайтесь». Они взяли с собой документы и провиант, а дом просто закрыли на ключ.
Огромный рыжий кот вопросительно смотрит на гостей. Вид у кота диковатый. Местные кошки могут убить и съесть не только мышь, но и курицу, и зайчонка. Кошек каждый год рождается много, но переживут зиму только те, кто прибьется к людям. Остальных съедят зимой волки.
Хозяйка зовет в дом. На печи стоит пакет кошачьего корма, на стенах — фотографии детей и внуков. «В следующем году у нас золотая свадьба, — говорит хозяйка, заваривая чай. — Тогда, дед, и будет у нас карточка, как я в журнале видела: деду 100, а бабе 98».
Супруги вернулись через год после аварии, по настоянию жены. «Говорил дядько — куда иголка, туда и нитка, — Иван Федорович достает тушенку и самогон.
Старики показывают фотографии детей и внуков. Детьми гордятся, знают наизусть спортивные достижения внука, перечисляют языки, на которых говорит внучка. «А машина у них «Мерседес Отличная машина — дрова можно возить, картошку с огорода, буряки». Свои квартиры они отдали детям, в сельском доме им и спокойнее, и увереннее. Быт налажен, дом покрашен, на заборе сохнут вымытые банки — под соленья и варенья.
В опускающемся тумане мелькает серое пятно — волк; на дереве сидит тетерев. Скоро проснутся ночные звери, которые все ближе подходят к домам. Когда умрут или уедут последние самоселы, чернобыльские деревни окончательно исчезнут. Возьмет свое природа, поглотит опрятные хатки, закроет бурьяном огороды. Лишь через десятки, а то и сотни лет будет заселяться эта земля. А может быть, потянутся сюда новые самоселы, уставшие от городов. Вернулись в Чернобыль черные аисты. Когда-нибудь вернутся и люди.
ЗА КАДРОМ.
«В запретной зоне вокруг Ченобыльской АЭС поражает скорость, с которой природа стряхивает с лица земли следы человека, — рассказывает корреспондент GEO. АЛМАТ МАЛАТО8, побывавший в Чернобыле по заданию редакции в конце прошлого года . — Если не знать о том, что эти края радиационно опасны, то теплым осенним днем Чернобыльский район может показаться раем, хотя бы из-за отсутствия насекомых и «чистого» воздуха, на котором отлично спится. Удивительно и отношение сотрудников администрации Чернобыльского района к старикам-новоселам — почти родственное. Сами старики, которых, казалось бы, ни что не удерживает в рамках привычного образа жизни сельского труженика. Но они все так же жестко регламентируют свою жизнь солнечным циклом и временами года, содержат в идеальном
порядке свои крошечные хозяйства, хотя никто не осудит, если порастет их двор бурьяном. Самоселы Чернобыля — яркий пример того, что в любых условиях человек может остаться человеком».
По материалам журнала «GEO» апрель 2011