Порой кажется, что если мама настоятельно рекомендует вернуться домой к 22, а папа просит позвонить после универа,то они ограничивают
нашу свободу, не уважают наше личное пространство и мешают нам жить так, как мы хотим. Однако, все познается в сравнении…
Именно для этого сравнения мы и решили рассказать непростую историю нашей героини.
Амаль, 18 лет
Я родилась в простой палестинской семье, в маленькой деревне. Все, что у нас было — огород, несколько оливковых деревьев, куры и три козы. В современном мире мы считаемся нищими. Но мы никогда не голодали: братья работали на сборах урожая. Я была шестым ребенком, самым младшим.
У меня есть еще три сестры и два брата. Когда-то Валид и Амир были моими героями. Я смотрела на них и думала: как прекрасно быть мужчиной.
Мне казалось, изначально Бог награждает тех, кто принадлежит сильному полу, делает их мудрее, сильнее, благороднее. И главное-дарует им свободу. А свободы достойны только самые-самые. В раннем детстве я была счастлива. Мне было дозволено бездельничать до полудня, играть, мечтать. Я любила забираться на подоконник выходившего во двор окна и наблюдать оттуда, как работают сестры. Они нагибались, пахали землю.
Много шутили и веселились-обливали друг друга из шланга, и до меня доносились брызги этого «взрослого» смеха. Мне очень хотелось однажды присоединиться к ним…
Папа с мамой не были строги со мной до 5 лет. У всех родителей нашей деревни в этот момент возникают трудности: надо решать-отдавать
девочку в школу или нет. У нас считается: чем более образованна барышня, тем у нее меньше шансов выйти замуж. Родители решили, что я
доучусь до третьего класса, потом пойду работать. А там и до замужества недалеко…
Уроки я посещала с удовольствием. Мне нравилось, когда учительница рассаживала нас на ковре и читала разные книжки. Дома книг не было.
Только Священный Коран. В школе, да и в семье мне постоянно рассказывали о том, как надо правильно жить. В соседнем государстве Израиль,а также на севере Палестины есть плохие, развратные девушки -они не чтят своих родителей, курят сигареты, пьют вино, встречаются с мужчинами. Эти женщины настолько отвратительны и неблагородны, что идут всегда против воли отца: начиная сучебы в университете и заканчивая работой в разных компаниях, где любая женщина превращается в проститутку. Между делом родители рассказывали, что у нас есть родственники на севере-они живут именно так. Их дочь Луна, моя ровесница, не работает в огороде, а занимается всякими развратными делами:
посещает кружок, строит из себя актрису. В общем, мне внушали, что такжить нельзя. Мама говорила, если я буду продолжать часами сидеть на подоконнике и мечтать, из меня никогда не выйдет толк. Я не смогу стать хорошей женой. Поэтому я пыталась всем угождать: лишний раз приготовить папе с братьями кофе, лишний разубраться, лишний раз прополоть огород. Я старалась изо всех сил -хотелось быть «хорошей».
В девять лет мое обучение в школе закончилось. К тому моменту я научилась разве что писать, читать и делить в столбик. Родители решили,
что основные интеллектуальные навыки уже приобретены и я могу полностью заняться физическим трудом. Я примкнула к сестрам. Мы просыпались с рассветом, шли кормить животных, поливали сад. Часов в восемь к нам присоединялась бодрая мама, и мы бежали готовить завтрак для отца и братьев. Иногда мы ели все вместе, но порой на мужчин набрасывался такой голод, что приходилось довольствоваться объедками. Папа с утра всегда был в хорошем расположении духа. Он шутил, перекрикивал телевизор, разговаривал с Валидом и Амиром. Нам не было дозволено участвовать в этих беседах. Амир говорил, это не для «женского» ума. Мы тихо, еле слышно прокрадывались в огород или на поле. Потом надо было быстро стряпать обед, снова приводить дом в порядок. Валид был достаточно спокойным, а вот Амир мог вдруг ни с того ни с сего раскидать вещи по комнате или снести с полки какую-нибудь вазу. Так он успокаивался, когда нервничал. Мне или одной из сестер приходилось бы стро все за ним убирать. И не дай Бог высказать свое недовольство! Как-то моя сестра тихо возмутилась, это услышал папа. Он впился вФатиму взглядом, а потом приказал подойти к нему. Папа схватил ее за волосы и швырнул. Она ударилась о шкаф. Еле поднялась…
Мне тоже доставалось. Однажды я разбила блюдо с творогом, и отец ударил меня по лицу. Поскольку я была самой маленькой, тут же подлетела мама, тихо извинилась перед отцом и утащила меня в комнату. Там она долго успокаивала меня, обнимала. В одиннадцать у меня наступила первая менструация, и мама подарила мне хиджаб. Я больше не могла гулять поулицам без сопровождения братьев, не могла показывать свои волосы, не могла сидеть на подоконнике и мечтать… я стала женщиной. Невестой.
Платок мне не нравился. Многие девчонки им гордились, но мне в нем было неудобно-я могла незаметить приближения машины или как меня окликают. Но потом привыкла. Привыкают все. Со временем на меня стали заглядываться мальчики. Парни у нас грубые — они спокойно отпускают обидные замечания или хватают за руки. Приходилось отбиваться. В ту пору мама все чаще и чаще заводила беседы о замужестве. Она говорила, что невеста обязательно должна быть послушной. Дома каждая девушка учится потакать мужчинам, чтобы потом умет ухаживать за мужем. Мама говорила: чем больше меня бьет отец, тем лучше я становлюсь. Фатму били премного раз, она частенько ходила вся в кровоподтеках. Именно поэтому, думалось мне, ее так ценит жених. Фатма собиралась выйти замуж… Однажды, когда сестру готовили к свадьбе, я вдруг услышала дикий крик: оказывается, согласно традиции, перед церемонией невесте удаляют волосы со всего тела. Делается это при помощи специального воскообразного отвара, который причиняет дикую боль. Но это еще не самое худшее: например, девочкам из бедуинских семей, как я узнала от мамы, удаляют клитор. Раньше такой обычай был и у нас, но в последние 20 лет все изменилось. Оказывается, эту процедуру проходила моя бабушка. Обрезание должны были сделать и маме, но ее отец отговорил жену от этого.
Дедушка вообще был хорошим. Жаль, что он умер, когда мне было 3 года. На свадьбе я радовалась вместе со всеми. И только невеста казалась несчастной. Ее выдали замуж за Ясина, он слыл страшным садистом. Однажды он зарубил на улице бродячую собаку… После их свадьбы я почти ничего не слышала о Фатме. И не потому, что она не заглядывала в родительский дом, просто не было времени с ней пересечься.
Но когда мне было 15, череда одинаковых жарких дней прервалась… Однажды к нам в дом пришел гость по имени Сани. Он прибыл с севера.
Какой-то дальний родственник, седьмая вода на киселе. Помню нашу первую встречу: я увидела высокого юношу с огромными зелеными глазами, светло-бежевой кожей и чернильными волосами, которые чуть-чуть спадали на лицо. Его облик был каким-то иностранным, отдаленным — таких лиц в наших краях не встретишь. Оказалось, ему 17. Он учится в школе, собирается поступать в университет на политолога. Нашу первую совместную трапезу я не забуду никогда: Сани смотрел на меня долго-долго, изучая каждую черту. Я была совсем еще ребенком и впилась в него глазами из любопытства-как сувенир из дальних стран, он казался мне каким-то нереальным, загадочным. В результате мама даже сделала мне замечание.
По дороге на кухню она шепнула: «Как ты смеешь так нахально смотреть на мужчин?»
Папа устроил для родственника отличные каникулы: водил его гулять, заставлял нас с мамой готовить деликатесы. Через 2 дня приехал брат Сани-Иман, совсем взрослый парень, студент-медик. При родственниках папа стал болтливым, добродушным. Он не кричал и не бил нас, и мы уже почти отвыкли от побоев. Однажды Сани подошел ко мне в саду.
— Ну как? Как работается? -Нормально,-отвечаю.
— Мои сестры все в учебе.
Я вспомнила, что родители говорили о тех девчонках, которые учатся, но виду не подала.
Мы проболтали еще какое-то время за оливковой рощей. И на протяжении всей нашей беседы я испытывала одновременно и какой-то
непередаваемый восторг, и жуткий ужас-я знала, что, если кто-нибудь из моей семьи узнает о нашем разговоре, мне не сдобровать…
Так мы с Сани стали общаться и изо всех сил скрывать наше общение.
В какой-то момент Сани сказал, что я ему нравлюсь и мы поженимся. Я этого совсем не хотела, но позволила себя поцеловать. Это было,
наверное, самое смелое решение в моей жизни. И хотя кроме этого невинного поцелуя между нами ничего не было (мы просто часами гуляли в оливковой роще и разговаривали), я чувствовала себя настоящей преступницей.
Как-то раз Валид возвращался с работы и увидел, как мы с Сани выходим из рощи. Это был особый день для меня-Сани с братом собирались
уезжать. Брат сделал вид, будто не заметил нас…
Папа с мамой проводили родственников до автобусной остановки. Я сидела на подоконнике и ждала их возвращения. Было ясно: мне конец. Когда родители вернулись, они не обмолвились со мной и словом. Мы ужинали в тишине. Даже сестры молчали. Все уставились на меня и тихо ели. Я не могла ничего прожевать. Ночью я разбудила сестер: хотелось понять, что происходит. Но девочки меня проигнорировали. Только в поле, после очередного молчаливого завтрака, сестры сказали, что родители думают теперь, как меня наказать. Я стала защищаться: ведь ничего между мной и Сани не произошло, и вообще-он мой родственник. Через три дня я снова вышла в поле на работу, но там вместо сестер встретила брата. Амир стоял с флаконом какой-то жидкости.
— Меня послал отец. Ты должна выпить это.
По запаху я поняла: это было средство для истребления насекомых. Я попятилась назад. Амир схватил меня, и тут же подлетел Валид. Они буквально влили яд мне в рот. Жидкость была горячей, как огонь. Теряя сознание, я видела, что папа стоял где-то неподалеку… Проснулась я в больнице. Все болело. Надо мной стояли медсестра и еще какая-то женщина. Они разговаривали между собой на иврите-я почти ничего не понимала. Хотелось встать, но адская боль пригвоздила меня к постели. Из руки торчала трубка. Почему я здесь? Неужели меня пожалели? Оказалось, нет. Я так до сих пор толком и не поняла, как оказалась в больнице. Из слов медсестер я поняла, что вроде какие-то люди нашли меня умирающей в поле и привезли в израильскую больницу-незнаю почему.
Состояние было диким. Я лежала молча дня два. Разглядывала потолок, периодически отключалась. Мне делали много разных процедур, но я не замечала их. Я вообще ни на что не реагировала. Помню, в соседней палате была такая картина: пришел отец и избил дочь. Подлетела израильская медсестра, потом — соцработница, стали уговаривать девочку уйти в специальный центр. А девочка даже не поняла, что случилось: мол, ну бьют меня, и что с того? Однажды ко мне пришла служащая социального центра. Хотела помочь:
— Амаль, ты попала в непростую ситуацию. Родители заходили за тобой, но мы решили их не впускать. Тебя хотели убить. Но в данный момент мы можем тебе помочь. Только если ты наберешься смелости.
Я была потрясена. Оказывается, эти «лживые» израильтяне и «развратные» современные арабские девушки никакие не монстры. Они заботливые, терпеливые, спокойные. Они ухаживали за мной так, как будто я маленький ребенок. А главное -со мной говорили. В жизни я не получала столько внимания. До меня не сразу дошло, что с этого момента моя жизнь перевернется. Я вообще старалась не думать о будущем. Согласись я отправиться обратно в родительский дом, меня бы там убили. А с другой стороны — что меня ждет тут, в Израиле? Вдруг отец найдет меня? Или меня убьют местные жители? Мне были необходимы чья-то помощь, чей-то совет -вы можете представить, каково это-девушке в 15 лет, которая ничего, кроме своего огорода, в жизни не видела, оказаться в такой ситуации? Меня терзали ужасные мысли и страхи.
Я согласилась на разговор с психологом. Так я познакомилась с Радией. Она оказалась умнейшей женщиной. Тоже была арабкой, тоже носила хид-жаб, ноу нее было все: карьера, образование и, главное, свобода! Я рассказала ей обо всем. Радия обещала помочь. Она хорошенько разузнала все про Сани и моих дальних родственников. Я потом узнала, что, когда Радия им позвонила и рассказала обо всем, что со мной произошло, они очень расстроились и решили, что все это случилось по их вине. Поэтому сами предложили взять временную опеку надо мной. Из больницы меня забрали Сани с отцом. Таких мужчин я в жизни не встречала! Они так сочувствовали мне, так заботились. Сани постоянно извинялся за то, что произошло, и в какой-то момент обнял меня крепко-крепко при своем отце. Я рефлекторно отскочила-я не понимала, что такое вообще может быть. В результате я временно переехала жить в семью к своим троюродным дяде и тете-родителям Сани. Им удалось поговорить с моими мамой и папой, и всю эту историю «замять»: пустили слух, что я вышла замуж за Сани и живу теперь под израильским городом Хайфой. В этом есть доля правды-мы с Сани, конечно, не поженились, но какое-то время встречались. Он водил меня в кино и кафе. Не знаю, был ли это настоящий роман — мы даже не держались за руки. Наверное, то, что между нами было, больше всего похоже на спасение: Сани помог мне начать новую жизнь. Потом он уехал учиться в другой город, я тоже снова пошла в школу. Теперь я оканчиваю последний класс и всерьез задумываюсь о своем будущем. Прошло 3 года, которые полностью перекроили меня,-из девчонки-жертвы я превратилась в сильную девушку. Я живу в небольшом палестинском городке, учусь, помогаю дяде с тетей по хозяйству. Сижу с маленькими детьми, и мы отлично ладим. Мне кажется, из меня выйдет неплохая учительница.
Иногда думаю: если б меня не пытались убить родители, я была бы сейчас женой какого-нибудь старика, служила бы ему как рабыня, терпела унижения и издевательства. Но, к счастью, со мной произошло то, что произошло, и жизнь сложилась иначе: теперь я обычная девочка, которая читает книжки, смотрит телевизор, пользуется компьютером. Родители не звонят. Сестры тоже. Братья-тем более. Но, несмотря на это, я чувствую, что страх все-таки жив во мне-где-то очень глубоко внутри. Он наступает и отступает. Он посещает меня каждый день.
Комментарий психолога
История Амаль — это история не столько о мусульманских традициях, сколько о человеческих страхах, которые все еще остаются у многих. О страхах перед свободой, не только своей, но и свободой других. По этой истории ни в коем случае нельзя судить о мусульманстве. Мусульманская культура действительно очень патриархальна, женская роль-заниматься домом, а мужская — делать все, чтобы семья процветала. Но ведь и многие православные семьи живут так же. И нет ничего плохого в том, что женщина выполняет роль жены и матери, хранительницы очага. Трудности возникают тогда, когда происходит подмена понятий, когда в отношениях появляется «должна» или «должен». Тогда не остается места выбору, возникают страх и боль, а жизнь превращается в борьбу. Сложно говорить о том, насколько большую роль в истории Амаль играет ее принадлежность к мусульманскому миру, ведь жестокость в наказании детей, увы, есть и в европейской культуре. К тому же Амаль жила в глухой деревне, в замкнутом пространстве и ограниченном социуме, в котором такие люди, как ее отец и мать, неправильно понимая и трактуя ценности мусульманства, привыкли слепо следовать веками сложившимся диким для европейского менталитета религиозным традициям и стереотипам, постоянно оглядываясь на мнение соседей. Но никакой религией нельзя объяснить человеческую жестокость, которая лежит вне этих категорий.
Комментарий эксперта
Шамиль Аляутдинов, имам Московской Мемориальной мечети на Поклонной горе.
Эта история кажется мне неправдоподобной. Что касается образа женщины в исламе, то мы все так же тащим за собой стереотипы
советских времен: паранджа, многоженство, отсутствие прав женщин. В действительности в исламе все обстоит иначе. Женщины обычно не отличаются от мужчин в возможности быть целеустремленными и добивающимися всего в земном и в вечном. Просто на определенном этапе их жизни, с 20 и до 40 лет, больший акцент ставится на развитие и сохранение внутрисемейной гармонии, на рождение и воспитание детей.
При ответственном подходе к поддержанию и совершенствованию профессиональных навыков в указанный период после 40 лет перед женщиной- мусульманкой откроются перспективы дальнейшего профессионального роста, реализации себя в науке, культуре, бизнесе. Для этого есть все возможности, причем у каждой. Если говорить о женщинах-мусульманках начиная со времен пророка Мухаммада, то они всегда занимались домашним хозяйством в доме своего мужа. Забота о домашнем очаге и детях-это хорошая традиция. Жена не обязана, но ей следует этим заниматься, а муж, в свою очередь, должен быть благодарен ей за это, выполняя свои обязанности и стараясь быть для нее лучшим. Мусульманские каноны не обязывают жену заниматься домашним хозяйством, ухаживать за мужем и детьми, но платы за ведение домашнего хозяйства она требовать у мужа не может. «Современная» мусульманка еще до конца не сформировалась с точки зрения внутреннего и внешнего комфорта, а также наличия гармонии со всем тем, что окружает ее.
Источник: Журнал «YES!» (ИЮЛЬ 2011)