Меню Рубрики

О чем писали в Советских журналах в 1946 году (ч.3)

ЦВЕТУЩИЙ КРАЙ

На юге Советского Союза, там где Черное море омывает берега Грузии, расположен цветущий уголок нашей Родины. Лето здесь жаркое, влажное, зима очень теплая. На обильно орошенной дождями плодородной земле, под лучами южного солнца бурно развивается вечнозеленая растительность.

Кавказские горы защищают побережье Грузии от холодных северных и северо-восточных ветров. Зимой здесь цветут розы, в то время как совсем недалеко за горным хребтом в Новороссийске бушует холодный ветер — норд-ост и стоящие в порту суда, обдаваемые брызгами моря, нередко превращаются в глыбы льда.

Благодатный край — Западная Грузия, район влажных советских субтропиков. За годы Советской власти здесь создано крупное субтропическое хозяйство. Научные работники — охотники за растениями из отдаленных частей земного шара, из Индии, Цейлона, Формозы, Чили, Бразилии, Южной Африки и далекой Австралии привозили сюда новые растения. Много труда затратили ученые, агрономы и колхозники для того, чтобы заморские растения привыкли к новым климатическим условиям, привились на новой почве.

В новую пятилетку каждый район Советского Союза внесет свой вклад в дело повышения благосостояния нашей страны.

Что же дадут Родине субтропики Грузии?

СОВЕТСКИЙ ЧАЙ

D конце XVII века русский посол в Монголии Василий Старков прислал D Московскому царю подарокг диковинный заморский напиток — чай. Василий Старков посылал чай неохотно, считая его нестоящим, пустяковым подарком. Однако чай понравился московскому царю, боярам и куйечеству и от них перешел и к другим слоям населения. Привычка пить чай стала обычной. Но чай был дорог и не всем доступен. Это и неудивительно. Прежде чем попасть в Россию, чай проделывал длительное путешествие Родина чая — Китай. Из чайных районов Китая, по рекам и каналам чай свозился на джонках — китайских лодках — в торговые города. Оттуда его на мулах везли до китайского города Калгана, а затем на верблюдах через пустыню Гоби в город Кяхту на русско-монгольской границе. На весь путь уходило 6—7 месяцев. Иногда чай проделывал длинное морское путешествие через Индийский океан, Средиземное и Черное моря в Одессу. В царской России потребляли только заграничный чай, за который приходилось платить ежегодно огромные деньги.

И вот советские ученые выяснили, что природные условия наших влажных субтропиков вполне пригодны для разведения чая. В Грузии было создано крупное чайное хозяйство, разбиты большие плантации чая, построены фабрики для переработки чайного листа.

Чайное растение — многолетний кустарник. В конце апреля или начале мая, когда на кустарнике появляются первые листья, сборщики чая срывают 2—3 верхних молодых, сочных листочка. Через некоторое время развиваются новые побеги, и производится второй сбор. К концу лета поспевают листья для третьего, а осенью и для четвертого сбора. Сбор чайного листа — работа очень срочная и трудоемкая. Чем скорей чайный лист доставят на фабрику, тем лучше будет его’ качество. На фабрике чай завяливают, делают лист мягким, пригодным к дальнейшей переработке. После завяливания лист в специальных машинах скручивают, его клетки разрываются, на поверхности выступает сок. Затем лист подвергают так называемой ферментации. Это естественный химический процесс, особого рода «заквашивание», после которого чай приобретает свойственный ему запах и вкус. Затем готовый чай сушат’и упаковывают к отправке.

Целебные плоды.

В законе о пятилетнем плане сказано, что для повышения материального уровня трудящихся в нашей стране будет создано изобилие продуктов. В больших размерах будет развиваться в наших субтропиках и чайное хозяйство. В 1950 году чайные плантации Грузии раскинутся на территории в 57,5 тыс. гектаров. 17900 тонн зеленого чайного листа поступят для переработки на чайные фабрики. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

ЦЕЛЕБНЫЕ ПЛОДЫ

Г) ечь идет не только об апельсинах, мандаринах, лимонах. Цитрусовых плодов насчитывается 22 различных вида. Есть цитрусы, которые пока очень мало известны нашему населению. Таковы, например, грейпфрут, цитрон, командорская груша и другие фрукты. Плоды цитрусов обладают замечательными целебными свойствами. Они содержат в себе большое количество витаминов, очень нужных для организма человека.

В субтропиках Грузии цитрусы появились давно. Но в царской России они не получили- широкого распространения и их разводили только отдельные любители. В 1913 году в Грузии было всего лишь 160 га цитрусовых посадок. Партия и правительство решили сделать цитрусовые плоды доступными для всех трудящихся нашей страны. Эта задача выполняется.

Цитрусы, особенно апельсины и лимоны, очень чувствительны к внезапному понижению температуры. Советские ученые провели большую работу, подбирая особые сорта фруктов, не боящихся кратковременных похолоданий. Это позволило продвинуть цитрусы из района города Поти подальше к северу на свободные места.

Особенно хорошо привился у нас японский мандарин Уншиу. На холмах Грузии он чувствует себя лучше чем на родине в Японии. При правильном уходе одно мандариновое дерево дает до 700 плодов ежегодно. Привились в наших субтропиках также лимоны и апельсины. Работники совхозов и колхозники заботливо охраняют их от понижения температуры, расставляя между деревьями в холода специальные керосиновые грелки. Появилась новая культура грейпфрут—вкусный и питательный плод, который употребляется не только в сыром виде, но и идет в переработку для приготовления консервов и мармелада.

Совхозы и колхозы Грузии дали в 1940 г. 424 миллиона цитрусовых плодов. Во время войны зимою 1942—1943 года неожиданно ударили невиданные в Грузии морозы и нанесли большой урон цитрусовым насаждениям. Специальное постановление правительства наметило меры к ликвидации последствий стихийного бедствия. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

В настоящее время площадь цитрусовых культур в Грузии достигает 18 тысяч гектаров. В ближайшее пятилетие будет создано еще 11 тыс. гектаров новых цитрусовых плантаций. Под посадку апельсинов будет отведено 3 тыс. гектаров и 3 тыс. гектаров под лимоны. В больших размерах расширятся плантации грейпфрутов.

В субтропических садах Грузии, кроме цитрусовых, выращиваются еще и другие прекрасные плоды. Оранжево-красная, похожая на помидор, очень сладкая хурма, совсем новый для нас фрукт-фейхоа с нежной мякотью, вкусом напоминающий ананас и землянику, дынная груша, муш-мала и другие.

ЧТО ВЫ ЗНАЕТЕ О ТУНГЕ? Всего несколько десятков лет тому назад тунг был известен только на его родине. А теперь нет почти ни одной промышленной страны, которая не была бы заинтересована в этом растении.

Что же ценного в тунге? Тунг — небольшое дерево, родом из южных районов Китая. Семена тунговых плодов содержат большое количество масла, обладающего ценными техническими свойствами. На тунговом масле приготовляют краски и лаки, которые высыхают очень быстро, в течение нескольких часов, и отличаются исключительной прочностью, блеском и стойкостью против действия воды и различных кислот. Металл, покрытый лаками из тунгового масла, -не боится ржавчины. На тунговом масле приготавливают специальные электро-изоляционные лаки. Тунговое масло идет для приготовления клеенки, линолеума, тормозных лент, изоляционного материала и различных резиновых изделий.

Нуждаются в тунговом масле и многие военные отрасли промышленности. Всего современная техника насчитывает до 900 различных областей применения тунгового масла.

На землях Западной Грузии плантации тунгового дерева занимают свыше 13 тыс. гектаров. Пятилетний план обращает большое внимание на развитие этой единственной в своем роде культуры.

АРОМАТЫ СУБТРОПИКОВ

О фироносы — растения, из которых ■ добывают пахучие эфирные масла. ^ Они нужны промышленности, изготовляющей мыло, духи, одеколон; в большом количестве эфирные масла идут для пищевой промышленности. В душистом мыле, в нежно-пахнущей конфекте есть ароматные масла эфироносных растений. Многие эфироносы дают ценные лекарственные вещества.

Родина эфироносов — самые теплые части земного шара: Средняя и Южная Африка, Центральная Америка, Индия, Индокитай.

Кто не видел красивого цветка герани в цветочных горшках на окнах комнат. В субтропиках же геранью засажены огромные поля. Герань косят как траву и отправляют на фабрику, где в специальных котлах из нее добывают ценное гераневое масло. Мировых поставщиков гераневого эфирного масла только два —Алжир и тропический остров Мадагаскар. Благодаря трудам ученых в Советском Союзе вырабатывается в достаточном для нашей промышленности количестве собственное гераневое масло. Наше гераневое масло лучше заграничного, особенно по нежности запаха, напоминающего розу.

Рядом с геранью на полях влажных субтропиков растет и другой эфиронос — роза. Из ее лепестков извлекают розовое масло. Это очень трудоемкая работа. Для получения одного килограмма розового масла надо переработать 3500—4000 килограммов лепестков.

На плантациях субтропиков растет и пришелец из далекой Индии. Это невзрачное на вид растение — лимонное сорго. Из лимонного сорго добывают вещество, которое имеет запах лимона, а при химической переработке приобретает… нежный запах фиалки.

Наши субтропики богаты еще многими растениями, цветы которых дают эфирные масла с нежным запахом. Это вербена, тубероза, мимоза, магнолия. Ароматические вещества этих растений входят в состав одеколонов и духов.

Закон о пятилетнем плане намечает большое расширение посевов эфироносных растений, — ценного сырья для нашей промышленности.

ВЕЛИКАНЫ РАСТИТЕЛЬНОГО ЦАРСТВА D советских влажных субтропиках растет эвкалипт — великан раститель-D ного царства. У себя на родине в Австралии, в благоприятных условиях он достигает высоты 120 метров. В его листьях содержится эфирное масло, в котором нуждается медицина. Но ценность эвкалипта не только в этом. Он дает прекрасную твердую древесину. Эфирные масла, которые находятся в древесине, предохраняют ее от гниения, и она может пролежать в земле до 25 лет, не теряя своих свойств.

Из древесины эвкалипта изготовляют шпалы, телеграфные столбы, балки, мосты. Но особенно полезен эвкалипт для оздоровления заболоченных малярийных местностей. Его огромная корневая система как мощный насос вбирает в себя воду и осушает местность. Листья эвкалипта, издающие сильный запах мяты или лимона, смотря по породе дерева, освежают воздух. Малярийный комар не выносит запаха эвкалипта и летит прочь от его насаждений.

В субтропиках Грузии уже имеется 7 миллионов эвкалиптовых деревьев. В течение ближайшего пятилетия количество эвкалиптовых деревьев будет увеличено в четыре раза — до 28 миллионов. Народное хозяйство получит в достаточном количестве ценную древесину. Одновременно будут осушены и оздоровлены большие пространства заболоченных и пока неиспользуемых

Рядом с эвкалиптом растет другой вечнозеленый великан — камфарный лавр. Камфара, которую добывают из этого дерева, исключительно ценный медицинский и технический продукт. В медицине камфара употребляется при ранениях, при тяжелых болезнях как средство, усиливающее сердечную деятельность. В чемодане врача скорой помощи, в сумке военного врача обязательно находится камфара. Камфарное дерево дает также техническую камфару—вещество, идущее для производства целлулоида. Кинопромышленность требует очень много камфары для производства киноленты. Поэтому по пятилетнему плану намечается дальнейшее расширение насаждений камфарного, дерева.

Из Индии и Японии перенесено к нам еще одно интересное растение субтропиков — бамбук. Нет, пожалуй, ни одного растения, которое обладало бы такой быстротой и силой роста, как бамбук. За пять недель молодой бамбук может вырасти до 18 метров. Ростки бамбука, развиваясь, могут пробить даже бетон. На чайной фабрике в Чакве был случай, когда росток бамбука появился на бетонной площадке, пробив слой бетона толщиной в несколько сантиметров.

Из бамбука изготовляют мебель и другие изделия. Область применения бамбука все более расширяется. Бамбук незаменим для изготовления легких и крепких лыжных палок. Поэтому он нужен Красной Армии и для развития в нашей стране физкультуры и спорта. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

За последние 13 лет плантации бамбука выросли у нас в 6 раз. В новой пятилетке плантации бамбука увеличатся еще на 3 тысячи гектаров.

ЛЮБИТЬ И ЗНАТЬ НАУКУ.

Разгромив врага, советский народ приступил к залечиванию ‘ран, нанесенных нашей стране войной, и к работе над дальнейшим развитием всех отраслей нашего народного хозяйства. Принятый Верховным Советом СССР Закон о пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства СССР на 1946—1950 гг. рисует грандиозную картину социалистического строительства великой советской державы. В этой невиданной по масштабам работе огромная и почетная роль принадлежит советской науке.

Выступая перед избирателями 9 февраля 1946 года, товарищ Сталин сказал:

«Я не сомневаюсь, что если окажем должную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны.»

Эта уверенность основана на многочисленных примерах из прошлого и настоящего нашей науки, доказывающих ее зрелость и способность решать любые задачи, выдвигаемые народным хозяйством и нуждами обороны страны.

Блестяще оправдалось предвидение’ величайшего русского и мирового ученого Ломоносова, который еще 200 лет назад утверждал:

Что может собственных Платонов И быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать.

Это наша родина дала человечеству Попова — знаменитого физика, изобретателя радио. Гениальное открытие Попова не только обогатило мир всемогущим средством связи, но и легло в основу новейшего достижения радиотехники — радиолокации, незаменимого способа мгновенного обнаружения и определения расстояния до удаленных видимых и невидимых, движущихся и покоющихся предметов, в том числе самолетов, военных кораблей.

Это наша Родина дала человечеству Менделеева — великого химика, открывшего основной закон химии, носящий его имя периодический закон. Гениальное открытие Менделеева не только вскрыло главные закономерности превращения веществ в природе, но и послужило путеводной звездой для исследователей, овладевающих неисчерпаемыми запасами атомной энергии.

Это наша Родина дала человечеству Жуковского — выдающегося ученого, основателя авиационной науки. Гениальные труды Жуковского послужили фундаментом всех достижений современной авиации.

Это наша Родина дала человечеству Циолковского — замечательного ученого и изобретателя, создавшего теорию реактивного движения. Гениальные работы Циолковского стали отправным пунктом для конструирования сверхскоростных реактивных самолетов и поразивших мир реактивных орудий.

Сила советских ученых в том, что они работают не в одиночку, как это вынуждены были делать Попов, Менделеев, Жуковский, Циолковский в старой дореволюционной России. Советские ученые работают в мощных научных коллективах — наших многочисленных академиях наук, университетах, институтах. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Журнал «Знание — Сила» призван помочь учащимся ремесленных- училищ и молодым рабочим ознакомиться со всеми новейшими достижениями советской и мировой науки, лежащими в основе прогресса современной техники. В этом номере нашего журнала напечатана статья «Радар в бою», показывающая одно из применений радиолокационной техники. В дальнейшем мы расскажем нашим читателям о сущности радиолокации, об атомах и энергии атомного ядра, о реактивном движении и других выдающихся достижениях науки и техники нашего времени.

Исключительное значение передовой науки во всех областях жизни современного общества ставит перед советской молодежью особенно ответственные задачи. Наша молодежь должна сегодня ознакомиться с основами современной науки, чтобы уметь завтра использовать ее достижения.

РАДАР В БОЮ.

Проводя опыты с радиоволнами, ученые установили, что они частично отражаются от всякой электропроводящей поверхности. Это и послужило основой всей радиолокационной, или, как ее называют в Англии и Америке, радарной техники. Слово «радар» составлено из начальных букв четырех английских слов, которые в переводе означают: радиообнаружение и определение расстояния до цели.
Ниже мы печатаем очерк о боевом применении радарной техники.

0 1 мая 1916 года в Северном море, 1 вблизи Ютландского полуострова, английский и немецкий флоты скрестили свое оружие. Двести шестьдесят боевых кораблей всех классов, от линкоров до подводных лодок, приняли участие в этом сражении. Оно произошло вовсе не потому, что противники стремились помериться всеми своими силами. Наоборот, они избегали решающего единоборства.

И все же, вопреки воле флотоводцев, Ютландский бой стал историческим фактом. Теперь это нас глубоко поражает, но в то время почва еще не созрела для великого изобретения — радиолокации, и случай, неосязаемый и нелепый случай управлял многими важными событиями. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Очень любопытно происхождение Ютландского боя.

Два года отсиживался на хорошо защищенных базах немецкий флот под командованием адмирала Шеера. В то время этот флот был многочисленным и сильным, но все же уступал в своей мощи английскому. Немцы боялись рисковать своими кораблями, и целых два года на море не было более или менее серьезных столкновений.

Наконец Шеер решился. Он задумал весь свой флот вывести в открытое море. С его точки зрения это был очень остроумный замысел: англичане, конечно, не сообразят, что все силы Шеера будут собраны в одном месте, они пошлют часть своего флота и попадут в ловушку. Их корабли будут раздавлены превосходящими силами немцев, и это послужит началом разрушения морской мощи Великобритании. Так думал Шеер.

Действительно, англичане никак не могли вообразить, что весь флот Шеера отважится выйти за пределы минных полей. Но их разведка своевременно донесла командующему британским флотом адмиралу Джелико, что немцы задумали какую-то серьезную операцию.

В чем заключалась эта операция, Джелико знать не мог, но уже самый факт необычной активности немецкого флота заставил его насторожиться. Наконец-то, решил Джелико, представляется возможность встретиться хотя бы с частью немецких сил! И он тоже решил раздавить противника всей мощью своего флота. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Таким образом, в ночь на 31 мая 1916 года все силы англичан — так называемый гранд — флит («большой флот») адмирала Джелико — и все силы немцев — так называемый «флот открытого моря» адмирала Шеера — вышли навстречу друг другу.

Когда наступило утро 31 мая, в просторах Северного моря шли «близорукие» корабли. Их зрение ограничивалось пределами прямой видимости, и два флотоводца пребывали в неведении о том, что ежеминутно может произойти встреча не только отдельных эскадр, но и всех сил флота.

Правда, противники были настороже, они напряженно искали друг друга, но они могли разойтись встречными курсами, если бы не воля слепого случая.

В 14 часов 15 минут 31 мая легкие корабли эскадры английских линейных крейсеров заметили в восточном направлении на расстоянии 10 миль неизвестное торговое судно. Оно стояло на месте, и из его труб густыми клубами валил дым.

Пароход был стареньким, несомненно «купцом», видимо принадлежащим какой-либо нейтральной стране.

Один из английских легких крейсеров отделился от своей эскадры и полным ходом направился к незнакомцу. Нужно было его освидетельствовать и убедиться в том, что «купец» не используется немцами для шпионских

Вот тут-то и завязался узел грандиозного сражения, и невзрачный па-роходишко навсегда вошел в историю.

Сблизившись с «купцом», английские моряки увидели неподалеку от него трубы и мачты военного корабля. Этот корабль оказался одним из двух немецких эскадренных миноносцев, также заметивших на горизонте примечательный пароходишко и, в свою очередь, решивших освидетельствовать его.

Миноносцы отделились от своей эскадры легких крейсеров, и, быстро настигнув «купца», предложили ему застопорить машины. «Купец» лег в дрейф, и в это же самое мгновенье к месту действия подоспели англичане.

Больше уже о «купце» никто не думал, свою историческую роль он сыграл до конца. Зато в течение последующих четырех минут произошло следующее: артиллерия английского крейсера ударила по немецким миноносцам. Те ответили тем же и вызвали поддерживающий огонь дальнобойных орудий немецкого крейсера «Эльбинг». К месту столкновения подошел второй английский крейсер, но, обгоняя все перепитии огневой дуэли, в эфир помчались радиоволны. Немецкие и английские радисты сообщали по начальству о том, что внезапно обнаружены корабли противника …

Обнаруженные корабли оказались всего лишь разведывательными эскадрами обоих флотов, но кто мог знать об этом? Сравнительно небольшое количество замеченных кораблей вводило в искушение, подогревало воинственный азарт адмиралов. Вот когда можно создать перевес сил и с самого начала решить задачу!

И вот уже немецкие линейные крейсера адмирала Хиппера спешат на помощь разведчикам, не подозревая о том, что с другой стороны к месту боя подходят английские линейные крейсера адмирала Битти.

Так начиналась баталия. В 15 часов 45 минут эскадры линейных крейсеров вступили между собой в бой. С первых же выстрелов Хиппер и Битти поставили перед собой одну и ту же цель: завлечь друг друга под удар главных сил. Джелико и Шеер еще; не видели друг друга. Они спешили к месту событий, и каждый из них тешил себя мыслью о том, что его линейный флот окажется той гирей, которая перетянет чашу весов и решит судьбу сражения. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Какие узкие горизонты были у флотоводцев в эпоху, когда радиоволны были лишь средством связи, а авиация переживала свой младенческий возраст!

В 17 часов 45 минут Джелико mwiyj чает донесение: «Замечен линейный флот противника»’. Вот это сюрприз!

Еще более неприятное ошущение испытывает адмирал Шеер, внезапно очутившийся перед лицом главных сил британского флота.

Наконец-то обстановка полностью проясняется; теперь нет места непредвиденным обстоятельствам, теперь исход боя решит искусство воинов.

Так ли это?

В Ютландском бою это было не совсем так. Стихия природы властно вмешивалась в тактику, путала карты флотоводцев, приковывала к себе мысли адмиралов, капитанов, артиллеристов.

С самого же начала столкновения линейных крейсеров видимость на востоке заметно ухудшилась. Как раз в этом направлении находились корабли Хиппера. Они как призраки ныряли в тумане -и лишь на короткое время обнаруживали себя противнику.

На западе же видимость была превосходной. Английская эскадра четко проектировалась на горизонте, и немцы имели возможность хорошо целиться.

Противники открыли огонь почти одновременно. В этом был жестокий просчет англичан. Их подвела погода: из-за1 плохой видимости артиллеристы, вооруженные оптическими приборами, неправильно определили расстояние до противника, и английские корабли молчали, в то время как они должны были стрелять. Их орудия были даль-нобойнее немецких. Огромное преимущество! Но погода не дала его использовать, и в первом раунде Ютландского боя военное счастье начало склоняться к немцам. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Если бы Ютландский бой ограничился только столкновением линейных крейсеров, то немцы могли бы быть довольны исходом сражения. Но, к месту событий подходили главные силы обеих сторон, и, к несчастью для Шеера, решительное столкновение становилось неизбежным.

В 18 часов 15 минут гранд-флит- начал боевое развертывание и через четверть часа немецкий флот ощутил удары большой силы. Вот уже выходят’ из строя немецкие линейные крейсера «Лютцев» и «Зайдлиц», тяжелое повреждение получает линкор «Кенинг».

Немцы благословляют погоду. Видимость становится все хуже и хуке. Шееру приходит мысль:, его флот делает «поворот все вдруг». Перед этим маневром немецкие миноносцы устремляются вперед и ставят дымовую завесу.

Джелико ослеплен. Он не видит противника, и можно понять раздражение английских моряков: со всей своей разрушительной техникой они становятся беспомощными, как слепые котята.

Искусственный туман рассеивается, но противник уже находится вне достигаемости английских орудий.

Между тем Шеер ломает голову. Что будут делать англичане? Теперь он тоже не видит противника. В течение нескольких минут он ведет свой флот одним курсом, затем повертывает на восток. Еще через некоторое время немецкий флот оказывается в центре дуги британских кораблей. Шеер вновь нарывается на главные силы англичан.

Что делать? К счастью для немцев, видимость не улучшилась. День склоняется к вечеру; к тому же захо-ходящее солнце меркнет в облаках дыма, извергаемого трубами сотен военных кораблей. Не может быть и речи об организованной стрельбе. И все же положение Шеера отчаянное. Удары линкоров Джелико иногда довольно точны. Некоторые немецкие корабли получают тяжелые повреждения. Шеер вновь дает сигнал «поворот все вдруг». Снова минные флотилии немцев ставят дымовую завесу, и снова Джелико — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Проклятый дым!…

В 20 часов 7 минут зашло солнце. Вскоре наступила ночь. Луны не было. Позднее в своем отчете Джелико писал: «Я сразу же оставил мысль о ночном бое между линейными кораблями; во первых, вследствие большого количества минных кораблей, а во вторых, вследствие невозможности отличить свои корабли от кораблей противника. Кроме того, результат ночного боя в современных условиях зависит в значительной мере от чистого случая…»

Снова случай. И что только не делали люди, чтобы изгнать этот «чистый случай» с арены ночного боя! Они напрягали все свое чутье, чтобы угадать мысли невидимого противника. Они хватались за самую совершенную технику в условиях ночи — прожектор. Световые лучи шарили по ночному небосклону и ныряли в море в поисках далеких кораблей.

По вспышкам выстрелов люди старались угадать, кто стреляет; по писку и хрипам в эфире они пытались определить, кто говорит.

Но сколь жалкими были результаты всех этих условий! Неистовый случай безнаказанно свирепствовал в ночной мгле. Он отводил противников друг от друга и превращал своих во врагов. Корабли кидались в атаку, и моряки с замиранием сердца ждали взрыва. Может быть, взлетят на воздух свои…

Иногда противники угадывали друг друга, но ошибались в классах кораблей. Тогда жар боя накалялся до предела. Миноносец очертя голову бросался на линкор, не подозревая о своей дерзости. Крейсер сворачивал с курса, и один корабль ударял корпусом в другой.

Вот к небу взметнулись языки пламени. Удачное, попадание! Кто горит? Враг. И снова’ залпы. Стреляют немцы и англичане. Те и другие добивают горящий корабль. Вслепую бродили корабли в туманном Северном море, и, порой наталкиваясь друг на друга, обменивались свирепыми ударами.

Джелико было труднее: не видя противника, он стремился не упустить его.

Шееру было легче: он попросту хотел удрать под покровом ночной темнбты. И это ему удалось. Ютландский бой окончился вничью.

ТЛ вот сцова ночь, еще более густая, * 1 чем двадцать семь лет назад. Такую бы ночь адмиралу Шееру.»..

Только три-четыре часа в сутки над Баренцовым морем держатся серые сумерки. Все остальное время —

Контр-адмирал Эрих Бей ведет стальную громаду «Шарнхорста». Такой бы линкор адмиралу Шееру!…

Лично Гитлер отдал приказ Эриху Бею вывести «Шарнхорст» на морские пути. Задача: скрытно сблизиться с конвоем каравана союзников и атаковать его в наиболее светлое время полярной ночи.

Трех-четырех часов хватит на то,чтобы разметать или уничтожить легкие корабли конвоя. И тогда гигантский караван судов, идущий в СССР, станет жертвой, если не самого линкора, то немецких подводных лодок.

Гитлер решил рискнуть последним линкором — победа на море, как воздух, нужна Германии. Может быть, успех «Шарнхорста» поднимет упавший дух немецких вооруженных сил, стоявших перед поражением…

Ну, а если возникнет смертельная угроза- над последним линкором Германии? Но разве такую же угрозу не предотвратил адмирал Шеер?

Так почему же Эрих Бей не вос-■ пользуется полярной ночью, не привлечет ее в свои союзники? Плохая видимость позволит ему незаметно ускользнуть от удара и быстро добраться до открытых якорных стоянок в Альтен:фиорде. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

В сумерки 25 декабря над Баренцевым морем летели самолеты. До чего же они состарили Шеера и Джелико! Какие широкие горизонты открыли они флотоводцам наших дней!

«Шарнхорст» еще находился в Альтен-фиорде, но уже авиоразведка донесла Эриху Бею курс следования далекого каравана и какие боевые корабли входят в состав конвоя.

Вот бы авиацию Джелико и Шееру! Как знать, возможно и не было бы Ютландского боя.

Но, может быть, и в Баренцовом море случай сыграет свою роковую

В ночь на 26 декабря 1943 года «Шарнхорст». покинул Альтен-фиорд. Линкор шел в полной темноте, но контр-адмирал Эрих Бей твердо знал, что встреча с англичанами неотвратима. Никаких случайностей, все учтено: курс каравана и «Шарнхорста», скорость английских кораблей и «Шарнхорста», время и место вероятной встречи.

Правда, Эрих Бей знал не все. Ему не было известно, что в дальнем прикрытии конвоя следовал отряд кораблей адмирала Фрезера и что в состав этих кораблей входил новейший английский линкор «Герцог Йоркский». Сплоховала авиоразведка. Немецкие самолеты ограничились тем, что обнаружили конвой и не выяснили до конца обстановку. Адмирал Фрезер прикрывал конвой двумя отрядами. Первый — под командованием вице-адмирала Бер-нетта — состоял из трех крейсеров, шедших поблизости от каравана.

Вторым отрядом командовал лично Фрезер. Он находился на борту линкора «Герцог Йоркский», эскортируемого четырьмя эсминцами и. крейсером «Ямайка». Отряд Фрезера был умышленно разделен от кораблей Бернетта расстоянием в несколько десятков миль. Пусть противник пребывает в заблуждении относительно действительных сил, охраняющих караван.

Около 9 часов 30 минут 26 декабря 1943 года «Шарнхорст»’ подходил к острову Медвежий. Попрежнему было темно, однако весь экипаж немецкого линкора находился в состоянии полной готовности. Контр-адмирал Эрих Бей готовился к бою.

Англичане ничего не подозревали. Легкие корабли конвоя шли в это время на параллели острова Медвежий, и расстояние между ними и «Шарнхорстом» неумолимо сокращалось. Линкор незаметно подкрадывался к своим жертвам, и ночное Баренцово море честно хранило тайну Эриха Бея.

Но вот в какое-то неуловимое мгновение все стало ясным, будто бы мрак арктической ночи прорезала вспышка яркого света. На крейсере «Бельфаст», который входил в группу вице-адмирала Бернетта, пробили боевую тревогу. «Бельфаст» увидел врага.

Это было похоже на сказку, и если бы адмирал Джелико находился в этот момент на крейсере «Бельфаст», он не поверил бы своим глазам.

В одной из рубок корабля, связанной телефонными проводами с артиллерийскими башнями, несколько моряков напряженно всматривались в небольшой зеленоватый экран, на котором можно было бы показывать миниатюрные кинофильмы.

Внезапно на экран легло туманное пятно, будто невидимая рука швыр-. нула его из пустоты, Это был сигнал, пришедший из эфира. Он выхватил «Шарнхорст» из мрака, разоблачая тайну Баренцова моря.

Непосвященный, вероятно, растерялся бы, увидев перед своими глазами странную туманность, и оказался бы в положении человека, который впервые пытается разобраться в сигналах азбуки Морзе. Но те, кто смотрели на экран, умели читать чудесные письма, и через некоторое время вице-адмирал Бернетт получил донесение, что обнаружен «Шарнхорст», что он находится на расстоянии в 31 километр от «Бельфаста» и держит курс на конвой к острову Медвежий. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Еще через некоторое время обстановка в районе ночной встречи резко изменилась. Корабли конвоя получили приказ свернуть на север. Крейсера Бернетта, усиленные несколькими эсминцами из состава конвоя, устремились занять положение между конвоем и приближающимся «Шарнхорстом». «Герцог Йоркский» изменил курс и вместе с сопровождающими его кораблями направился к мысу Нордкап, отрезая «Шарнхорст» от берегов Норвегии.

Попрежнему царила тьма над Баренцевым морем, но как уверенно чувствовали себя корабли, как не похожи они были на тех, кто, как слепцы, ощупью бродили в историческую ночь Ютландского боя.

… После того как англичане обнаружили «Шарнхорст», прошло 30 минут. Если бы лучи солнца на мгновенье осветили полярное утро, то английские моряки могли бы невооруженным глазом увидеть очертания немецкого линкора. Но полярное утро пришло без солнца, и люди, поднятые по боевой тревоге, тщетно напрягали свое зрение.

В 9 часов 30 минут тридцать две вспышки блеснули в темноте. Это был первый удар тридцати двух орудий английских крейсеров. За ним последовал другой, третий… Протяжный гул поднялся над Баренцевым Морем. Это было похоже на учебную стрельбу, но без мишеней. Стреляли в пустоту.

Дальномерщики бездействовали. Странное состояние, особенно для тех, кто впервые участвуют в ночном бою. Может быть, бьют наугад? А как же корректировать огонь? Как узнать судьбу снаряда? Как определить «перелет», «недолет» и наконец желанную «вилку»?

Адский удар разрыва поднял водяную гору вблизи крейсера «Норфольк». «Одиннадцатидюймовый», определили бывалые. И вот уже яркий свет льется сверху и как на гигантском экране вспыхивают английские крейсера. Искусственное солнце сияет в небе. Одно, другое… Немцы дали серию осветительных бомб. И снова темнота. Снова фонтан от 11-дюймового снаряда. «Шарнхорст» отстреливается.

На «Норфольке» — восьмидюймовые орудия, более сильные, чем на остальных крейсерах. Повидимому, он ближе других подошел к невидимому противнику. Здесь, так же как и на «Бельфасте», в одной из рубок, связанной телефонными проводами с артиллерийскими башнями, внимательные наблюдатели всматриваются в экран, «Норфольк» бьет, второй залп, третий…

Вдруг один из наблюдателей резким движением подался вперед. На экране мелькнул желанный кадр: «Есть попадание…»

«Шарнхорст» вздрогнул от тяжелого разрыва. Правда, удар восьмидюймового снаряда пришелся по пустому месту. Бронированная палуба линкора устояла. Но все же Эрих Бей испытал неприятное чувство. Встреча с крейсерами была для него полной неожиданностью.

После короткого колебания немецкий адмирал решил не ввязываться в серьезный бой. Меткий выстрел «Норфолька» укрепил это решение. Лучше дать понять противнику, что он испугался. Пусть англичане думают, что «Шарнхорст» отказался от операции.

Эрих Бей хитрит. Он увеличивает скорость и непрерывно меняет курс корабля. «Шарнхорст» отворачивает в сторону, уклоняется назад, потом снова идет на северо-восток, обходя крейсера и приближаясь к конвою с другого направления.

Наблюдатели на крейсерах «Норфольк» и «Бельфаст» видят, как туманное пятно на экране блекнет, затем исчезает, снова появляется и наконец пропадает окончательно. «Шарнхорст» потерян. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Вице-адмирал Бернетт приказывает дать полный ход. Он решил придерживаться направления, по которому скользило на экране туманное пятно. Крейсера еще ближе прижимаются к конвою в ожидании удара с другой стороны.

Немощный день поднимался над Баренцовым морем. Арктическая тьма сменялась тусклым рассветом. К 12 часам глаз уже видел далекие горизонты. Еще через полчаса противники увидели друг друга.

Эриху Бею хитрость не удалась. Три крейсера и четыре эсминца стали на пути «Шарнхорста». Правда, мощь линейного корабля позволяла вступить в бой даже с целой эскадрой. Но теперь надо быть осмотрительным, теперь можно ожидать торпедных ударов со стороны эсминцев.

И снова загрохотало, заохало Баренцево море. Снова водяная гора взметнулась перед «Норфольком», и вскоре разрыв огромной силы потряс корабль до основания. В «Нор-фольк» попал снаряд. Это было счастливое попадание, ибо корабль не разлетелся на куски. Он мог держаться на волне и даже стрелял. Но «Нор-фольк» уже не был полноценной боевой единицей.

… В течение нескольких часов «Шарнхорст» пытался оторваться от англичан. Он уходил все дальше и дальше на восток.

Первое время у немецких моряков создалось впечатление,, что противник оставил мысль о решительном преследовании. Крейсера и эсминцы вели себя неуверенно. Они, видимо, боялись сблизиться на дистанцию действительного огня и шли так далеко, что временами исчезали из поля зрения. Затем, словно спохватившись, они снова приближались к «Шарнхорсту». Так продолжалось довольно долго.

дут игру. В чем ее смысл?

Эрих Бей принимает решение: игру пора кончить. Пусть операция не удалась, зато и англичане упустили крупную дичь. Одним своим существованием «Шарнхорст» и впредь будет держать нервы противника на взводе.

Эрих Бей отдает приказание и «Шарнхорст» берет курс к норвежским берегам.Мощные потоки энергии вырывались из параболических рефлекторов судовых радаров линкора «Герцог Йоркский». Мгновенными импульсами, измеряемыми миллионными долями секунды, исчезали они в пространстве. Это были волны, которые, казалось, восстали против самой природы радио. Они не излучались по всем направлениям подобно волнам широковещательных станций и почти полностью сохранили всю мощь своей энергии в радиусе десятков километров.

Это они — волны радара — «увидели» «Шарнхорст» и дали возможность английским крейсерам своевременно подготовиться к бою. Да и теперь все надежды адмирала Фрезера были связаны с точной работой радиолучей. Найдут ли они в темноте арктической ночи «Шарнхорст»?

Найдут… Не могут не найти…

Антенна-рефлектор радара подобно прожектору концентрирует радиоволны и как скорострельный пулемет бьет ими по цели. Огромные по мощности, но ничтожные по длительности импульсы радара образуют невидимый луч, от которого не спрятаться кораблю. Мощные сгустки энергии обязательно отразятся от корабля. Со скоростью света вернутся они обратно и, пройдя через сложнейшую аппаратуру, превратятся в светящееся пятно. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Вот и сейчас наблюдатели на линкоре «Герцог Йоркский» заметили на экране пятно. По своим очертаниям оно напоминает то самое пятно, по которому на «Бельфасте» узнали «Шарнхорст». Но теперь наблюдатели не утратили своего спокойствия. В чем же дело? Почему они не быот тревогу? Неужели только потому, что пятно на экране радара дружески «подмигивает» им? Да, чувствительные радиоаппараты на крейсере «Ямайка» ощутили радиообстрел радара своего линкора и немедленно подали ему опознавательный сигнал. Этот сигнал складывался на экране радара с его отраженными лучами, и «подмигивание» пятна означало: это друг.

Немецкий адмирал Эрих Бей тешится несбыточными надеждами. Ему не уйти от новой роковой встречи с англичанами. Пусть он завидует судьбе адмирала Шеера и той ночи, которая спасла «флот открытого моря» германской империи в 1916 году. Теперь ночь бессильна, и «нелепый случай» изгнан с арены действий. Теперь судьбу «Шарнхорста» решает невидимый луч радара.

… В 16 часов на экранах радаров линкора «Герцог Йоркский» снова появилось туманное пятно — это был «Шарнхорст».

L/» ак только вице-адмиралу Бер-1 * нетту стало известно, что немцы отказались от операции и направились восвояси, к норвежским базам, он немедленно отдал приказание всем кораблям активно преследовать врага. Контр-адмирал стремился привлечь к себе внимание противника. В этом случае «Герцог Йоркский» имел шанс подойти к «Шарнхорсту» незаметно.

Повидимому, расчет Бернетта был безошибочным. Немцы действительно ожидали удара только с одной стороны. Они не догадывались о том, что незримые радиоволны подводят к ним с другого направления мощную эскадру адмирала Фрезера.

Радиооператоры на английском линкоре обнаружили «Шарнхорст» в тот момент, когда он находился за пределами возможностей дальнобойной артиллерии. Измерительная шкала на экранах радар-установок показала, что туманное пятно «Шарнхорста» легло между сороковым и пятидесятым километром. Это было слишком далеко.

Выходя на параллельный курс и одновременно сближаясь с противником, адмирал Фрезер решил открыть огонь с предельно близкой дистанции. Удастся ли это сделать? Английские моряки с волнением всматривались в темноту. Они знали, что с каждой минутой расстояние между кораблями сокращалось. Туманное пятно на экранах радар-установок становилось все более отчетливым и близким. Вот уже 20 километров осталось до «Шарнхорста». Не пора ли? Нет, адмирал Фрезер все еще выжидает. Он хочет действовать наверняка. Операторы радара считают — 15… 13… 12 километров.

Управляющий огнем вычислил прицел и передал свой приказ на центральный пост. Оттуда приказ поступил на орудийные башни, и жерла орудий повернулись на рассчитанный курсовой угол. Не видя вражеского корабля, наводчики производили свои действия, руководствуясь указаниями операторов радара.

11 километров…

Клубы оранжевого огня вырвались из орудийных башен английского линкора, и громовой удар прокатился в темноте Баренцова моря. «Герцог Йоркский» дал первый залп.

Для всего экипажа немецкого линкора, от матроса до адмирала, огонь англичан оказался ошеломляюще неожиданным. Казалось, что противник поднялся на поверхность из глубины моря, и сама ночь обрушила на «Шарнхорст» вихрь огня. Стреляли оттуда, где по глубокому убеждению Эриха Бея, не могло быть вражеских кораблей.

Растерянность, почти паника охватила немецких моряков. Сам Эрих Бей пришел в себя после того, как на «Шарнхорсте» разорвались несколько тяжелых снарядов. Они произвели на корабле серьезные разрушения, но мощная броня немецкого линкора защитила все его жизненно важные части. «Шарнхорст» мог стрелять из всех своих орудий и даже не потерял скорости хода… — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Эрих Бей быстро отдал приказание,

рядов мгновенно прояснило обстановку. Раздумывать было некогда… Оказалось, что под носом у «Шарнхорста» находится английский линкор, да и не только линкор. Скорее огонь!…

Спустя 10 минут после первого залпа линкора «Герцог Йоркский» одиннадцатидюймовые орудия «Шарн-. хорста» ответили мощным ударом. Воздух наполнился оглушительным грохотом, ревом, едким дымом. Огненные линии снарядов прорезали ночное небо…

В этот момент осветительные снаряды, посланные англичанами с другой стороны, с крейсера «Бельфаст», разорвались прямо над «Шарнхорстом».

Теперь артиллеристы линкора «Герцог Йоркский» своими глазами увидели серовато-зеленый корпус «Шарнхорста», поражавшего своей огромной длиной. Очередной залп английских снарядов, казалось, угодил в самую середину корабля. Гигантский столб воды на мгновение скрыл «Шарнхорст» от глаз. Но это было только мгновение … «Шарнхорст» устоял. В ярко белом сиянии осветительных снарядов отчетливо можно было заметить зеленоватые отблески на корме гиганта. Это был признак хорошего попадания. Вскоре со всего корабля повалил густой дым. Но что это — дымовая завеса или пожар?

Настала полная темнота. Теперь только чудесные экраны радаров могли показать картину боя…

«Герцог Йоркский» продолжал стрелять. Вот возле самого пятна «Шарнхорста» на экран пришло отражение от какой-то массы. То был всплеск воды, поднятый снарядами. Расстояние между отражением всплеска и пятном «Шарнхорста» показало артиллеристам величину недолета. Они ввели поправку, и через две минуты операторы радара зафиксировали прямое попадание. Следом за ним еще попадание и еще один, уже третий по счету, верный удар…

До чего же живуч «Шарнхорст»! Он продолжает огрызаться всей мощью своей артиллерии.

Угрожающий визг тяжелого снаряда дошел до слуха моряков на английском линкоре. На этот раз не избежать попадания. И действительно, немецкий снаряд угодил в переднюю мачту, и дождь осколков засыпал палубу. К счастью, жертв не было, и мачта устояла. «Герцог Йоркский» будто и не почувствовал удара врага.

Однако «Шарнхорст» ускользает… Это отчетливо заметно по движению пятна на экранах радар-установок. Оба гиганта идут на предельной скорости, но, повидимому, «Шарнхорст» более быстроходен, чем английский линкор. Пока не поздно, огонь и еще

Операторы радара доносят адмиралу Фрезеру еще об одном попадании. Неужели и на этот раз английские снаряды не причинят «Шарн-хорсту» существенного ущерба?

18 часов 25 минут. Теперь стрелять бесполезно. Отражения всплесков на экранах радар-установок убедительно показывают, что немецкий линкор вышел за пределы действительного

Странная тишина воцаряется над Баренцовым морем. Но как узнать о состоянии «Шарнхорста»? Какие раны получил он в результате многочисленных попаданий четырнадцатидюймовых снарядов английского линИ все-таки эти раны, повидимому, серьезны. В 18 часов 45 минут английские эсминцы, сопровождавшие «Герцог Йоркский», вышли в торпедную атаку и установили, что «Шарнхорст» уже не в состоянии дать свою прежнюю скорость. Теперь «Герцог Йоркский» имеегг возможность догнать немецкий линкор.

Снова машины на полный ход и снова операторы радара сбрасывают со счета километры, разделявшие два линкора.

На что же надеется командир «Шарнхорста» — немецкий контрадмирал Эрих Бей? Ночь, непроглядная ночь. должна спасти последний линкор Германии. Молчат орудия, и обманчивая тишина укрепляет веру немецкого адмирала.

Пустые надежды! «Шарнхорст» удрал от огня артиллерии, но его цепко держат радиоволны, за ним следят на всех боевых кораблях англичан, и ни одно движение гиганта не ускользает от сказочного ока радиолокаторов. Пройдут минуты, и Эрих Бей вернется к неприглядной действительности. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

… Около 19 часов на линкоре «Герцог Йоркский» услышали взрывы огромной силы. Это английские эсминцы, подошедшие к «Шарнхорсту» на предельно близкое расстояние, выпустили торпеды. Три из них попали в цель.

Но и на этот раз мощные противоторпедные переборки сохранили плавучесть немецкого линкора. Он продолжал жить. Его орудия обрушили частый огонь на эсминцы, выходившие из атаки. Один из них получил серьезные повреждения, другие отделались счастливо.

Торпедная атака была мгновенной, и бой шел накоротке. Он прекратился так же внезапно, как и начался, и снова наступила тишина. Но на этот раз передышка была недолгой.

В 19 часов 01 минута адмирал Фрезер приказал открыть огонь башнями главного калибра линкора «Герцог Йоркский». Операторы радара настолько точно засекли цель, что не было никакой необходимости прибегать к помощи осветительных снарядов. Не видя противника, артиллеристы английского линкора били наверняка.

В какой-то момент экраны радаров показали целую серию прямых попаданий, и вскоре английские моряки услышали взрывы. Повидимому, у немцев рвались боеприпасы.

Еще через некоторое время в ночном море поднялись языки пламени. Теперь уже своими глазами можно было видеть агонию «Шарнхорста». Бронированный гигант горел. Он уже почти не отстреливался и, потеряв управление, медленно циркулируя, склонялся на восток. Теперь это уже не был боевой корабль, и в 19 часов 32 минуты «Герцог Йоркский» прекратил огонь.

По приказу адмирала Фрезера, крейсер «Ямайка» вырвался вперед и почти в упор дал по «Шарнхорсту» торпедный залп: Немецкий Линкор перевернулся на бок. От носа до кормы он был объят пламенем.

Но вот пламя исчезло, и полярная ночь снова вступила в свои права. Все было кончено. Пятно «Шарнхорста» сошло с экранов радар-установок.

ИСТОРИЯ ОДНОГО ОТКРЫТИЯ,

ОТКРЫТИЕ ДОКТОРА ЛУНИНА D один из дней 1880 года знаменитый физиолог профессор Бунге пригласил в свой кабинет доктора Лунина, русского ученого, работавшего в его лаборатории в городе Базеле.

— Я слышал, что вы намерены изучать составные части пищи животных? — спросил он.

— Да, я хочу выяснить, какие вещества необходимы животным для жизни и роста, — ответил Лунин.

Профессор. Бунге пожал плечами.

— Но ведь это уже установлено вполне твердо, — ска-

Профессор назвал Лунину книги, в которых подробно излагается роль составных частей пищи — белков, жиров, углеводов, солей и воды. Несколько книг были написаны самим профессором Бунге.

Лунин поблагодарил профессора. Да, он знает эти книги. Ему известны взгляды современных ученых. И все же он хочет проверить: действительно ли в пище есть все вещества, необходимые для жизни животных?

Профессор Бунге не стал спорить. Русский ученый был предоставлен самому себе.

В комнате, где работал Лунин, появились две клетки с мышами. Обитателям одной клетки Лунин ежедневно давал цельное коровье молоко. Это была самая здоровая пища, ибо организм матери вырабатывает молоко специально для выкармливания детей. В нем есть все необходимые для жизни и роста животных вещества. Ученые были уверены, что они знают каждую составную часть молока. В справочниках Лунин прочитал, что в каждом килограмме цельного коровьего молока содержится 39 граммов жиров, 32 грамма белков, 51 грамм углеводов, 7 граммов солей и 871 грамм воды. Мыши охотно принимали молоко и развивались, как на воле.

Пищу для обитателей второй клетки Лунин готовил специально. Он сам делал молоко из сливочного масла, сахара, солей и других веществ. И у него получался напиток, похожий на настоящее коровье молоко. Сходство было не только внешним. В искусственном молоке Лунина содержалось ровно столько жиров, белков, углеводов, солей и воды, сколько их было в настоящем молоке.

Мыши не заметили обмана. Они охотно теснились вокруг блюдечка с искусственным молоком и поглощали его так же быстро, как выпивали коровье молоко их соседи. Но уже через две недели в поведении мышей из второй клетки произошла перемена. Сначала они стали более, вялыми. Затем начал пропадать аппетит. Они уже не набрасывались с прежней жадностью на блюдечко с молоком. Мыши стали худеть, а еще через несколько дней Лунину пришлось извлекать из клетки умерших животных. Вскоре во второй клетке не осталось в живых ни одной мыши.

А в первой клетке все до единой мыши были совершенно здоровы и попрежнему устраивали веселую возню при появлении блюдечка со свежей порцией коровьего молока.

Лунин много раз повторял свой опыт. И всегда получал тот же результат. Мыши прекрасно выживали, когда их кормили настоящим коровьим молоком, но они погибали, питаясь искусственным молоком.

В 1881 году Лунин напечатал статью о своих опытах. Он написал в ней: «Очевидно, в естественной пище — такой, как молоко, должны присутствовать в малых количествах, кроме известных главных составных частей пищи, еще и неизвестные вещества, необходимые для

Руководитель лаборатории профессор Бунге больше не удивлялся «чудачеству» русского ученого. Он понял, что тот напал на след какого-то великого открытия в той самой области, которая профессору казалась изученной до последнего уголка.

Профессор Бунге поручил своему сотруднику доктору Зокину также заняться работой в этой области. Однако прошло десять лет, прежде чем тот смог опубликовать свои результаты. За это время произошел ряд событий, которые, на первый взгляд, никакого отношения копытам доктора Лунина не имели.

«оковы НОГ»

D ряд ли доктор Такаки, главный санитарный инспектор D японского флота, знал про опыты русского доктора Лунина. Ему было не до судьбы мышей, питавшихся искусственным молоком. Его внимание целиком поглощало изучение причин частых вспышек эпидемии страшной болезни, ежегодно выводившей из строя около одной трети всех японских моряков.

Болезнь подкрадывалась к человеку незаметно. Сначала моряки только жаловались на плохой аппетит и падение работоспособности. Они оставляли несъеденными свои порции за обедом и валились от усталости после таких работ, которые в другое время выполняли легко, без всякого напряжения. К этому присоединялись боли в ногах и усиленное сердцебиение.

Постепенно усталость увеличивалась, появлялась слабость в ногах. Походка становилась неуверенной, словно на ноги были надеты тяжелые оковы. Настроение больных падало, чему способствовало ухудшение зрения и слуха. Вместе с резким похуданием наблюдалось падение температуры тела и появление одышки. Целые участки тела теряли чувствительность. Иногда начиналось опухание рук, ног и других частей тела, а затем следовали параличи — отнимались руки, ноги. В шестидесяти, а нередко и семидесяти случаях из ста больные в конце концов умирали от паралича сердца.

Эта болезнь на востоке — в Японии, Китае, Южной Индии, Индонезии — известна более тысячи лет. За появление слабости в ногах ее называют «бери-бери», что значит «оковы ног». Перед санитарным инспектором Такаки встала задача — изгнать бери-бери из японского

Трудно устранить болезнь, не зная ее причины. Доктор Такаки стал тщательно изучать бери-бери. Вскоре ему показалось, что он напал на след. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Он подметил, что болезнь начинается с потери аппетита. Человек отказывается от пищи — в этом, думал Такаки, причина всего остального. От чего начинает худеть, теряет силы, а уже потом следуют нервные, сердечные, желудочные и иные заболевания — истощенный организм вообще легко подвержен любой болезни.

Отчего можно потерять аппетит? Очевидно, — решил Такаки, — от чрезмерного однообразия пищи. Если кормить человека изо дня в день одной и той же пищей, она невольно приедается настолько, что пропадает желание есть. Главной пищей японских моряков был рис — любимое национальное блюдо японцев. Морякам подавался самый лучший — белый, гладко отполированный рис, и они охотно ели рисовые блюда до тех пор, пока рис не приедался им до потери аппетита.

Впрочем, Такаки допускал и другую мысль. Может быть, дело не столько в потере аппетита, сколько в неполноценности риса как питательного вещества? В рисе белковых веществ не так много, он состоит главным образом из углевода, крахмала. Не появляется ли бери-бери из-за недостатка белков?

Как бы то ни было, — думал Такаки, — но и в том и в другом случае вывод только один — перевести моряков на смешанную пищу. Пища лишится однообразия и станет богаче белковыми веществами.

Такую замену Такаки и произвел в 1882 году. Результат был поразительный. Страшная болезнь бери-бери пошла в японском флоте на убыль, а затем и совсем почти исчезла.

Доктор Такаки целых три года наблюдал результаты своей работы. Месяцы шли, а вспышки эпидемии бери-бери во флоте не повторялись. В 1885 году Такаки опубликовал свои наблюдения. Причина бери-бери — в недостаточном белковом питании, — таков был его главный вывод.

Доктор Такаки считал, что это он изгнал бери-бери из японского флота. Однако другие врачи не согласились с

Бери-бери — такая же заразная болезнь, как чума, холера, тиф, — говорили они, — потому что бери-бери почти всегда появляется как массовое заболевание, эпидемически. Значит, и причина бери-бери не в плохом питании, а так же, как у чумы, холеры, сыпного тифа — заражение особыми микробами, которые передаются от одного человека к другому. С заразными болезнями борются улучшением санитарного состояния. Прекращение эпидемий бери-бери во флоте—результат санитарных улучшений, а не изменения пищи моряков.

Действительно, санитарные улучшения в японском флоте проводились как раз в те самые годы, когда доктор Такаки добился замены рисовой пищи моряков смешанной пищей. И не было возможности решить, что же именно победило бери-бери. Теория заразного происхождения болезней была хорошо известна врачам. Теория белковой недостаточности и однообразия пищи, выдвинутая доктором Такаки, была новой и непривычной.

Конечно, самым лучшим способом проверить, кто же прав —врачи или Такаки, было бы перевести моряков снова на однообразную рисовую пищу, не отменяя санитарных улучшений. Но люди —не мыши, на них нельзя производить опыты, нельзя рисковать их здоровьем, хотя бы и для пользы науки. Такаки не смог строго доказать свою теорию. Врачи от нее отказались.

Победила теория заразного происхождения бери-бери. Но бороться с заразной болезнью, не зная, какими микробами она возбуждается, почти невозможно. И бери-бери продолжала оставаться бичем восточных стран.

В ТЮРЕМНОЙ БОЛЬНИЦЕ

D 1890 году на борьбу с бери-бери выступил г ^ ский ученый доктор Эйкман, главный врач тюремной больницы на острове Ява.

Бери-бери была частым гостем в голландских тюрьмах на острове Ява, и доктору Эйкману то и дело приходилось направлять арестантов в тюремный госпиталь.

Как то раз, проходя по тюремному двору, доктор заметил любопытную картину. На площадке, где обычно бродили куры, несколько кур вели себя странно. Одна из них сидела на согнутых лапках, запрокинув голову назад и плотно прижав ее к спине. Другая лежала плашмя в неестественной позе, с вытянутыми вдоль туловища лапками. Несколько птиц бродили медленной, дрожащей, шатающейся походкой. А одна курица билась в припадке судороги. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Эйкман подошел поближе. Куры сделали попытку удрать от него, но лишь немногим удалось это сделать. Эйкман нагнулся и установил, что у лежащих на земле кур—типичный паралич ног и крыльев.

Что-то знакомое напомнило врачу поведение кур. И вдруг его осенило: да ведь это же настоящая бери-бери, та самая бери-бери, которой страдает добрая половина всех заключенных тюрьмы!

Доктор был взволнован. Он первый наблюдал бери-бери у домашних животных.

Его открытие давало новую возможность для изучения болезни. На больных животных можно проверить такие методы лечения, которые сразу на людей переносить невозможно.

Отчего заболели куры? Очевидно, они заразились от больных людей, решил Эйкман. Но как? Больные во дворе не гуляли и, следовательно, непосредственно заразить птиц не могли. Эйкман вспомнил, что кормили кур остатками пищи больных, состоявшей главным образом

Эйкман купил несколько здоровых кур. Половину их он стал кормить остатками риса, собранными из мисок больных бери-бери. Остальные куры получали совершенно такой же рис, но взятый прямо из кухни.

Если куры действительно заражаются от больных,— говорил Эйкман, — то заболеет только половина.
Но результат опыта оказался совершенно неожиданным. Задача, казалось, была решена.

Но когда доктор справился, что же это за сорт, ему ответили, что красный рис — просто плохо очищенный от оболочки самый обыкновенный рис.

Неужели ничтожное количество рисовой шелухи имеет такое большое значение? — подумал ученый.

Он взял здоровых кур и стал кормить их белым полированным рисом. Когда все куры имели явные признаки болезни бери-бери, он разделил их на три части и одних перевел на питание неочищенным рисом, других — плохо очищенным красным рисом, а третьим к белому полированному рису стал добавлять рисовые отруби.

Все куры выздоровели в несколько дней!

Доктор Эйкман был поражен.

Выходит, — говорил он, — что, стараясь кормить людей самым лучшим, гладко полированным белым рисом, мы тем самым вызываем у них болезнь бери-бери.

Рис — главная пища жителей острова Ява. Эйкман навел справки и узнал, что, действительно, там, где главной пищей жителей служил белый рис, больных бери-бери было гораздо больше, чем в местностях острова, население которых питалось не совсем очищенным, красным рисом.

Очевидно, в очищенном рисе, — решил Эйкман, — есть какие-то ядовитые вещества, отравляющие организм и вызывающие бери-бери. А в рисовых отрубях находится противоядие.

Эйкман попробовал выделить противоядие. Он залил рисовые отруби водой, дал постоять несколько дней, а затем слил воду и полученным настоем напоил больных кур. Все куры выздоровели.

Все. ясно, —• заключил Эйкман. — Противоядие растворимо в воде и перешло ип отрубей в раствор.

В 1897 году доктор Эйкман опубликовэл свою работу. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Он опроверг теорию заразного происхождения бери-бери. Он заменил ее теорией отравления ядом из очищенного риса.

ПЕРВЫЙ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ ЛУНИНА

Пока на далеких островах Японии и Индонезии врачи боролись с восточной болезнью бери-бери, в базель-ской лаборатории профессора Бунге продолжались работы, начатые русским доктором Луниным.

Сотрудник профессора Бунге — доктор Зокин, по примеру Лунина, кормил животных смесями очищенных веществ. Давая мышам только воду, белки, соли, углеводы и жиры, он довел их почти до смерти. Только тогда он стал добавлять им немного молока. Через день состояние мышей заметно улучшилось, и вскоре все они выздоровели.

Зокин стал опробовать продукты, помимо молока. Он перебрал множество продуктов. Успех пришел, когда он взял кусочек яичного желтка. Как и от молока, умирающие животные стали поправляться и далее развивались нормально.

«В яичном желтке также присутствуют неизвестные вещества, необходимые для жизни», заявил Зокин в статье, напечатанной в 1891 году, через десять лет после того, как русский ученый Лунин своим открытием заставил знаменитого профессора Бунге от насмешек над ним пепейти к повторению и продолжению его работ.

Постепенно работы Лунина и Зокина получили широкую известность. Но выводы их шли настолько вразрез с установшимися взглядами, что даже авторитет профессора Бунге не мог заставить большинство ученых придать им серьезное значение. Слишком невероятным казалось, что ничтожные количества каких-то таинственных примесей так же важны животному, как десятки граммов белков, жиров, углеводов и солей. И на открытие Лунина почти все смотрели, как на курьез.

НЕУДАЧА ЭИКМАНА

Прожив несколько лет на острове Ява, доктор Эйкман возвратился в Голландию и сделался профессором гигиены Утрехтского университета. Но и в Голландии он не бросил изучение бери-бери. Он привлек к работе своих учеников. И вот один из них, по фамилии Грийнс, в 1901 году неожиданно выступил против учителя.

— Не правильнее ли предположить, — заявил Грийнс,— что бери-бери вызывается не присутствием в рисе особых ядов, а наоборот, отсутствием каких-то полезных, необходимых для жизни веществ?

Профессор Эйкман принял вызов.

— Мои опыты ясно показали, — возражал он, — что противоядие, извлеченное мною из рисовых отрубей быстро обезвредило яд из чистого полированного риса и спасло умиравших кур.

— Но почему вы считаете, что в отрубях именно противоядие? — продолжал спорить Грийнс. — Выделить из риса яд вам не удалось. Очевидно, его там и нет. А в отрубях содержится не противоядие к несуществующему яду, а именно те необходимые для жизни вещества, которые в самом рисе отсутствуют.

Профессор Эйкман еще несколько лет потратил, пытаясь выделить яд из очищенного риса, но безуспешно. Только тогда он сдался. Он отказался от своей теории о ядах, как причине заболевания полиневритом. Он написал 1906 году: «В рисовых отрубях имеется вещество, отличное по своей природе от белков, жиров, углеводов и солей, которое необходимо для здоровья и отсутствие которого вызывает полиневрит».

Но сказать что-нибудь определенное об этом веществе Эйкман не мог.

ТЕПЛОВЫЕ ЛУЧИ.

В самом начале прошлого века английский астроном Ф. Гершель сделал открытие, поразившее всех ученых.

Гершель взял призму и переломил с ее помощью солнечные лучи так, что они распались на семь цветных полос. Затем он навел эту искусственную радугу на доску с небольшим отверстием. Доску можно было передвигать таким образом, чтобы отверстие приходилось против красной, синей, зеленой, желтой или еще иной части радуги. Доска задерживала все лучи, кроме тех, что проникали сквозь отверстие. Эти лучи падали на шарик термометра. И вот Гершель стал внимательно следить за показаниями термометра, освещенного лучами разного цвета. При этом он убедился, что красные лучи греют в два с четвертью раза сильнее зеленых и в три с половиной раза сильнее фиолетовых лучей. Он заключил об этом потому, что ртуть в термометре, освещенном красными лучами поднималась за 10 минут гораздо выше, чем в том же термометре за этот же срок, если тормометр освещался зелеными или фиолетовыми лучами.

Но вот Гершель сдвинул свою доску еще больше. Теперь уже вся радуга лежала на доске. Шарик термометра погрузился в темноту, а ртуть… ртуть в тонкой стеклянной трубочке неожиданно поползла наверх. Казалось, что к термометру поднесли раскаленный уголек или кружку с горячей водой. Но это было не так. Десятки раз повторял свой опыт Гершель и неизменно убеждался в том, что при полном отсутствии видимых лучей происходит сильное нагревание. Темнота греет! Правда, греет не всякая темнота. Если сдвинуть доску с отверстием еще дальше, на два или три сантиметра, то ртуть начнет спускаться. Теплота скрывается где-то рядом с красным концом радуги. Значит, решил Гершель, кроме видимых световых лучей, к нам от Солнца идут и невидимые лучи, обладающие сильным тепловым действием.

Эти невидимые лучи во всем подобны обыкновенным лучам света. Они так же как свет преломляются, проходя сквозь стеклянную призму.

В наши дни тепловые лучи уже очень хорошо изучены. Мы знаем, что они действительно подобны световым лучам и отличаются от них только длиной волны. Как и свет, тепловые лучи выделяются нагретыми телами и сами нагревают тела, которые их поглощают. Железная болванка в нагревательной печи сначала накаляется и начинает греть — это от нее исходят невидимые тепловые лучи. При дальнейшем нагревании болванка начинает светиться — это к тепловым лучам присоединяются более короткие, видимые глазом лучи света.

Тепловое излучение обогревает наши комнаты. Тепловые лучи пронизывают мировое пространство, мчатся к нам от Солнца. Если бы их не было, то на Земле было бы светло, но очень холодно. Значит, невидимые тепловые лучи играют в нашей жизни очень большую роль. Со свойствами тепловых лучей вы можете познакомиться при помощи несложных опытов.

Оавяжите глаза вашему товарищу и подведите его к печке. Он сразу скажет, топится ли печка или нет. Он сразу почувствует ослабление тепла, если между огнем и его лицом вы поместите какой-нибудь экран, например, фанерный лист. Теперь развяжите товарищу глаза, а перед его лицом поместите кусок стекла: сквозь стекло он увидит пламя, но тепла не почувствует. Значит, тепловые лучи плохо проходят сквозь стекло, прозрачное для видимых лучей. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Тепловые лучи могут отражаться, как и видимый свет. Возьмите кусок блестящей жести и положите его у печки. Жесть отбросит тепловые лучи, как зеркало отбрасывает видимый свет. И даже в стороне от огня вам будет тепло. Но отразить тепловые лучи обыкновенным зеркалом вам не удастся: его посеребренная, отражающая поверхность скрыта под стеклом, а мы уже знаем, что стекло почти не пропускает тепловые лучи.

Могли ли передвигаться по суше гигантские травоядные ящеры-динозавры, которые жили на Земле миллионы лет назад? Эта загадка давно мучила палеонтологов — ученых, изучающих вымерших животных и растения по их ископаемым остаткам. Одним из самых крупных представителей отряда динозавров был бронтозавр. Громадное тело этого крупнейшего из когда-либо существовавших позвоночных достигало почти 22 метров в длину. Массивный корпокоился на четырех мощных ногах, похожих на ноги слона. Сравнительно крошечная голова сидела на очень длинной шее; хвост был почти такой же длины, как шея. До самого недавнего времени ученые спорили о том, могли ли бронтозавры, которые, повидимому, свободно передвигались в воде рек и озер, также свободно гулять по суше, как современный бегемот. Были ли достаточно крепки его ноги; чтобы нести громадный вес животного, достигавший 30 тонн? Этот спор был решен открытием окаменевших следов бронтозавров, обнаруженных в Техасе.

Огромные следы остались в разбухшей породе. Позднее они окаменели. Чтобы их раскрыть, пришлось удалить несколько слоев осадочных отложений, которые берегли эти следы в течение веков. Ученые определили, что это следы семи громадных бронтозавров, которые проходили здесь сто двадцать миллионов лет назад.

ЛАМПОВАЯ СУШИЛКА

Лет десять тому назад на крупных американских автомобильных заводах стали появляться странные сооружения. Представьте себе довольно длинный тоннель, изнутри сплошь усеянный электрическими лампами — лампами накаливания. Свежепокрашенные кузовы автомашин на ленте конвейера медленно двигаются сквозь такой тоннель. Особенно удивительно то, что хотя внутри тоннеля все залито светом ламп, никто туда не заглядывает. Свет ламп пропадает зря, но тоннели сооружались, конечно, не зря. Кузов, пройдя тоннель, становится совершенно сухим. Слой краски на кузове высыхает в тоннеле быстро и становится очень прочным.

Тоннель с лампами накаливания оказался прекрасной сушилкой. Она расходует во много раз меньше энергии, чем обычная воздушная сушилка, где сушка производится нагретым воздухом. В ламповой сушилке воздух нагревается сдеабо, и это, пожалуй, одно цЭ главных преимуществ таких сушилок.

Но ведь, чтобы высушить какой-либо предмет, необходимо его нагреть. В лампе накаливания нить раскалена до очень высокой температуры, но между нитью и слоем краски на автомобильном кузове — целый ряд препятствий: азот, наполняющий колбу лампы, стекло колбы лампы и, наконец, воздух. А надо, чтобы тепло от нити до краски дошло без больших потерь. Здесь могут быть два способа: один похожий на разговор по обычному телефону, а другой на разговор по радио. В обычном телефоне разговор передается электрическим током по проводам, и если провод оборвется, разговор также прервется. Иное дело радио. Здесь разговор передается при помощи радиоволн без всякого промежуточного провода.

Первый способ передачи тепла, так сказать «телефонный», сводится к нагреву промежуточных тел: нить нагревает газ в колбе лампы, газ нагревает стекло колбы, стекло колбы нагревает воздух, и уже воздух нагревает краску. Ясно, что большая часть тепла тратится на нагрев не краски, а всех промежуточных тел.

По второму способу раскаленная нить испускает волны, очень похожие на радиоволны (только сверхкороткие). Эти волны почти без потерь проходят сквозь газ, стекло и воздух и поглощаются только в слое краски. При этом краска нагревается и сохнет быстрее, чем при «проволочном» способе.

Правда, на деле тепло переходит обоими способами одновременно, но высокая температура нити лампы накаливания делает основным, так сказать, «радиоспособ». В случае нагретой печки картина была бы обратная — у печки наибольшую роль играет «проволочный» способ передачи тепла. , Можно подумать, что от лампы накаливания тепло передается видимыми лучами. Действительно, свет лампы накаливания вызывает нагрев освещенных предметов, но основное, тепловое действие таких ламп передается невидимыми, инфракрасными лучами, испускаемыми раскаленной нитью. Оказывается в лампах накаливания восемь десятых всей подводимой электроэнергии превращаются в эти инфракрасные лучи, называемые еще иначе тепловыми лучами. Поэтому так хороши сушилки с лампами накаливания.

Да, очень расхвалили лампы накаливания в качестве источника тепла. Но ведь они изобретались совсем не для этой цели. И они применяются главным образом не для сушки, а для освещения. Вот если подойти к лампе накаливания с этой точки зрения, то дело приобретает другой оборот. Как мы уже говорили, в лампе накаливания восемь десятых энергии расходуются на невидимые лучи. Прибавьте к этому еще одну десятую на «проволочный» способ передачи тепла. И вот на долю видимых лучей остается всего одна десятая расходуемой энергии. В некоторых новейших конструкциях ламп накаливания эта доля немного больше, но разница не слишком велика.

Дело обстоит, однако, еще хуже. Видимые лучи бывают разных сортов — красные, оранжевые, желтые, зеленые, голубые, синие и фиолетовые. На человеческий глаз сильнее всего действуют желтозеленые лучи и значительно слабее красные и фиолетовые. В видимом же свете лампы накаливания больше всего красных лучей и мало зеленых. Это еще уси» ливает невыгодность лампы накаливания как источника света.

Наконец, нанесем лампам накаливания последний удар. Известно ли вам, как мало свет ламп накаливания похож на дневной свет? Лампа накаливания, зажженная днем, очень неприятна своим желтовато-красным светом. Вечером — этот недостаток не так бросается в глаза: свет лампы не с чем сравнивать. Однако каждый видел, как вечером освещение лампами накаливания искажает все цвета окрашенных предметов. Синяя материя кажется черной, зеленые тона становятся грязными и тусклыми. Наоборот, все красные и оранжевые тона кажутся слишком яркими и соч-

Такие резкие искажения особенно тяжело ощущают текстильщики и художники. По существу, в текстильном производстве ни браковку сырья, ни окраску тканей, ни, наконец, браковку готовой продукции производить при свете ламп накаливания нельзя. Иначе при дневном свете окажется, что расцветка ткани не имеет ничего общего с тем, что требуется. Рисуя при свете ламп накаливания, художники прибегают ко всяким ухищрениям,- «скидкам» и «накидкам» на освещение. Но все равно дневной свет безжалостно разоблачает все их ухищрения и часто заставляет переделывать работу заново.

Смотреть в музее картины, особенно пейзажи, при свете ламп накаливания — все равно, что взять оранжевую краску и щедро помазать ею все картины. Результат такого «исправления» картин очевиден.

Если лампы накаливания столь плохи, то почему же их до сих пор так широко применяют? Причина одна, но достаточно убедительная — не было ничего лучшего!

Только в последнее время положение начинает резко меняться. У ламп накаливания появился грозный конкурент.

ВЕЩЕСТВА-ПЕРЕВОДЧИКИ

Между электрической лампой накаливания и допотопной лучиной гораздо больше сходства, чем это кажется на первый взгляд. И в лампе накаливания и в лучине свет испускается твердыми телами, нагретыми до высокой температуры. Разница только в способе нагрева и в. температуре. В пламени лучины за счет сгорания раскаляются мельчайшие угольки (копоть), в лампе накаливания при прохождении электрического точа раскаляется вольфрамовая нить. Температура нити очень высока — около 3000°. Чем выше температура, тем больше света и тем белее свет (например, разогретая заклепка). Но вольфрамовая нить не выдерживает дальнейшего повышения температуры и быстро перегорает. Разработка более тугоплавных веществ для нити не дала хороших результатов, и ученые решили, что надо искать совсем другие пути для создания хорошего источника света.

Вспомнили о «холодном свете», то есть свечении без нагрева. Так светятся светлячки и стрелки светящихся ручных часов. Особенно полезной для построения хорошего источника света оказалась одна разновидность холодного света, носящая сложное название — фотолюминесценция. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Может быть, вы иногда замечали, что на солнце керосин или машинное масло начинают отливать голубоватым светом. Этот голубоватый свет вызван невидимыми ультрафиолетовыми лучами солнца. Ультрафиолетовые лучи хоть и не видны глазом, но обладают очень сильным действием. Летом достаточно немного «перележать» на солнцепеке, чтобы спина покрылась волдырями и кожа начала слезать целыми лохмотьями. Это делают ультрафиолетовые лучи. Они-то и превращаются в керосине или в машинном масле в голубые лучи. Есть такая краска — родамин, раствор этой краски под действием синих или зеленых лучей светится красным светом. Особенно сильным свечением обладает раствор другой краски — флуоресцеина, дающий под действием синих или фиолетовых лучей яркозеленое свечение. Если 1 грамм флуоресцейна развести в 100 млрд. литров воды, то такой раствор еще будет обладать заметным зеленоватым свечением. Это позволило применить флуоресцеин для разрешения одной из географических загадок, мучавших ученых долгое время.

Каждое сухое лето река Дунай исчезает в своем верхнем течении, впитываясь пористой почвой Юрских гор. Значительно южнее, на расстоянии многих километров, начинается река Аахе, впадающая в Боденское озеро и принадлежащая к Рейнской системе рек. Однажды в Дунай были вылиты 10 литров раствора флуоресцеина, и вскоре по свечению обнаружили флуоресцеин в воде реки Аахе. Так установили, что Дунай и Аахе соединены между собой под землей.

Все описанные вещества похожи на людей-переводчиков. Переводчик, например, переводит французские слова на русский язык, флуоресцеин «переводит» синий свет на зеленый.

Наиболее глубокие исследования фотолюминесценции выполнил академик С. И. Вавилов. Академиком С. И. Вавиловым и его учениками открыты основные законы, управляющие сложным процессом превращения одних лучей в другие.

Среди веществ-спереводчиков» или люминофоров (светоделателей) наиболее замечательны вещества, превращающие невидимые ультрафиолетовые лучи в видимые. К числу таких веществ принадлежат соединения магния с вольфрамом, цинка с бериллием и кадмия с бором.

Соединение магния с вольфрамом — вольфрамат магния — дает пбд действием ультрафиолетовых лучей голубовато-зеленое свечение. Цинк — бериллиевое соединение — не светится, пока в него не введен один процент марганца, но как только марганец введен, он начинает давать ярко-оранжевое свечение. Борат кадмия, также содержащий марганец, дает розовато-красное свечение.

Все три вещества без ультрафиолетового освещения имеют вид просто белых порошков. Но стоит осветить их ультрафиолетовыми лучами, как каждый из них вспыхивает своим цветом.

Источником ультрафиолетовых лучей может служить кварцевая лампа, наполненная парами ртути. При прохождении электрического тока сквозь пары ртути возникает много ультрафиолетовых лучей. Они поглощаются стеклом, но хорошо пропускаются кварцем. Если размеры кварцевой лампы небольшие, но сквозь нее идет большой ток, то она сильно разогревается, давление паров ртути сильно возрастает и лампа, кроме невидимых ультрафиолетовых лучей, дает много очень неприятного зеленоватого видимого света. Такие лампы применяют врачи в физиотерапевтических кабинетах. Наоборот, если размеры лампы значительны, а ток невелик, температура лампы не ■ намного превышает температуру человеческого тела и давление паров ртути остается низким. Тогда лампа дает очень мало видимых лучей, но зато почти половина всей подводимой электроэнергии превращается в невидимые ультрафиолетовые лучи.

ЛАМПЫ ДНЕВНОГО СВЕТА

ТЛз нескольких порошков, светящихся * 1 разными цветами под лучами кварцевой ртутной лампы низкого давления, можно подобрать смесь, дающую свет, близкий к дневному. Покрыв всю поверхность лампы этой смесью, мы получим холодную лампу «дневного света». Но делать лампу из кварца дорого, а главное — не нужно. Можно сделать лампу из стекла, но слой порошка нанести не снаружи, а на внутреннюю поверхность колбы. Тогда ультрафиолетовые лучи будут падать непосредственно на порошок и превращаться порошком в видимые лучи, проходящие без всяких помех сквозь стекло. Сначала электроэнергия превращается в ультрафиолетовые лучи, затем ультрафиолетовые лучи превращаются в видимые. К сожалению, при каждом превращении часть энергии теряется.

За превращение электроэнергии в ультрафиолетовые лучи приходится «платить» примерно половину энергии. Но особенно велика плата за перевод ультрафиолетовых лучей в видимые. Порошок берет примерно семь десятых энергии. Вся эта энергия превращается в бесполезное тепло.

Несмотря на такие большие потери, холодная лампа дневного света примерно в три о аза выгоднее лампы накаливания. Объясняется это главным образом тем, что в свете дневных ламп гораздо больше зеленых лучей, чец в свете лампы накаливания. Мы уже говорили, что человеческий глаз сильнее всего реагирует на зеленые лучи. Увеличив в смеси содержание оранжевого порошка, можно получить так называемые «белые» лампы, обладающие более теплым светом чем «дневные». «Белые» лампы одновременно экономичнее «дневных», так как дают еще больше света. Белые лампы расходуют электроэнергии в четыре раза меньше

На бумаге все это выглядит довольно просто. Однако на деле разработка ламп с светящимися порошками — люминесцентных ламп — оказалась достаточно сложной технической задачей. Не так легко получить порошки, обладающие достаточно ярким свечением. Даже ничтожные загрязнения, составляющие буквально сотые доли процента, уже сильно снижают или, как говорят физики, «тушат» яркость их свечения. Особенно страшный враг холодного свечения (минесценции) — железо. Поэтому работа химиков над созданием новых люминофоров на девять десятых заключается в разработке методов очистки. Изготовление самого люминофора отнимает гораздо меньше времени.

Готовый) люминофор надо нанести равномерным тонким слоем на внутреннюю поверхность длинной и узкой стеклянной трубки. Задача — тоже не из легких. Кисточкой здесь не покрасишь. Решение оказалось неожиданным и изящным. Мелкораз-молотый люминофор взбалтывают в какой-либо легколетучей жидкости. Получается смесь, похожая на молоко. Это молоко всасывают в трубку и затем выливают обратно. Жидкость быстро испаряется, и стенки трубки оказываются покрытыми равномерным тонким слоем порошка. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Наконец, из трубки с порошком изготовляют лампу. Для этого в концы трубки впаивают стеклянные ножки с вольфрамовыми электродами. Из лампы выкачивают воздух, вводят газ аргон и маленькую каплю ртути и заплавляют тонкую стеклянную трубочку, соединявшую Лампу с насосами, откачивавшими воздух. Лампа почти готова. Остается укрепить на концах два цоколя своеобразной формы с контактами для включения в цепь. К сожалению, просто включить люминесцентную лампу в сеть, подобно обычной лампе накаливания, нельзя. Для каждой люминесцентной лампы требуется специальное включающее устройство. Но это усложнение — оправдающее. Как известно, автомобиль тоже сложнее

Неправильно было бы говорить/что люминесцентные лампы могут всюду заменить лампы накаливания. Но безусловно, их широкое использование произведет настоящую революцию в технике освещения.

Наиболее разительны результаты применения люминесцентных ламп дневного света. На московской текстильной фабрике им. Калинина провели очень любопытный опыт. Сортировка мериносовой шерсти — тонкая операция, ее поручают самым опытным работницам. При этом сортировать удается только при дневном свете. При свете ламп накаливания нельзя различить слабых желтоватых оттенков в краске шерсти. Зимой рабочее время, когда достаточно светло, составляют два-три часа в день. Представляете, как мала пропускная способность таких сортировок! И вот сделали попытку организовать сортировку шерсти при свете ламп дневного света. Вначале работницы недоверчиво отнеслись к этой затее. Но вскоре убедились, что при этих лампах сортировать, пожалуй, даже лучше, чем при настоящем дневном свете. Ведь днем то тучка найдет, то солнышко выглянет — все это меняет освещение на сортировочном столе. А лампа светит всегда ровным светом. Введение ламп дневного света позволит в несколько раз повысить пропускную способность сортировок.

Такой же эффект дает применение люминесцентных ламп везде, где приходится иметь дело с окраской или с контролем окрашенных изделий.

С большим волнением работники лаборатории, разрабатывавшей лампы дневного света, ждали оценки своих ламп художниками. Первый опыт был проведен в Третьяковской картинной галлерее.

В этот зал вносили многие известные картины, и знатоки живописи во главе с академиком И. Э. Грабарем придирчиво сравнивали вид картин при свете ламп и при настоящем дневном свете. Был для физиков один тревожный момент. На знаменитом портрете композитора Мусоргского работы Репина, отвороты халата имеют сложный сиреневый цвет. Физикам показалось, что свет дневных ламп искажает цвет отворотов. Из осторожности они промолчали. Промолчали и художники, но, как выяснилось, по другой причине. Когда картина была вынесена на дневной свет, отвороты сохранили свой цвет. Художники, в отличие от физиков, просто сразу уловили, что никакого искажения при лампах дневного света не возникло. Правда, пришлось применить смесь из ламп дневного света и ламп белого света. Оказалось, что необходима небольшая добавка более теплого белого света.

Говоря о прекрасных цветовых качествах люминесцентных ламп, никогда не следует забывать и об их высокой экономичности. Снижение расхода электроэнергии на освещение» втрое, связанное с применением таких ламп, дело не маленькое.

Для Советского Союза такая экономия равносильна постройке нескольких новых крупнейших электростанций.
В настоящее время Московский электроламповый завод подготовляет пуск первого цеха по производству люминесцентных ламп. 

ТЯЖЕЛЫЙ.

9 мая — праздник Победы — день всенародного торжества. Год назад была победоносно завершена Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашист-

Большевистская партия, наш Сталин привели советский народ к всемирно-исторической победе над гитлеровской Германией.

Праздник победы — день немеркнущей славы Родины, всех ее сынов и дочерей.

В этот день они с гордостью и с любовью обращают свой взор к родной Красной Армии. В борьбе с сильным и коварным врагом воины Красной Армии покрыли свои имена бессмертной славой.

Миллионы и миллионы героев — так говорят о Красной Армии люди на всех языках. Так будут говорить о Красной Армии в веках.

Мы знаем — с пустыми руками шел солдат на фашиста-захватчика. Не только большим своим сердцем были сильны советские воины, вставшие на защиту Родины. В их руках была грозная боевая техника, ковавшаяся без устали советскими людьми. Красная Армия не знала недостатка в артиллерии, танках, самолетах, винтовках, боеприпасах.

В числе многочисленных видов вооружения Красная Армия получала большое количество танков. „Известно, что наша танковая промышленность в течение последних трех лет производила ежегодно в среднем более 30 тысяч танков, самоходов и бронемашин» (Сталин). Среди всех этих боевых машин на весь мир прославились советские тяжелые танки — гроза врагов, гордость Красной Армии, родное детище наших ученых и техников.

Вы видите на рисунке тяжелый танк одной из последних конструкций трижды лауреата Сталинской премии, Героя Социалистического Труда Ж. Я. Котина.

Этот танк, представляющий собой боевую гусеничную машину, вооружен мощной пушкой (1) и несколькими пулеметами (2). Его важные жизненные части таковы: вооружение, броневой корпус и броневая вращающаяся башня (3), двигатель (4), ходовая часть (5), трансмиссия (6), привода управления (7) и всякого рода снаряжение и оборудование (электро- и радиоприборы, переговорное устройство, приборы наблюдения и запасные части).

Танк — очень тяжелая машина, но благодаря мощному двигателю и гусеницам он может ходить по бездорожью и преодолевать, в известных пределах, подъемы, рвы, окопы, стенки и другие препятствия.

Бронь танка делает его неуязвимым от ружейного и пулеметного огня противника, от осколков снарядов, мин, авиабомб и одиночных ручных гранат, и относительно неуязвимым от огня противотанковых и артиллерийских батарей.

ПЛАМЯ ПОД ВОДОЙ.

Ослепительно яркое пламя вольтовой дуги, как ее называют, образуется при прохождении сильного электрического тока через воздух или другой газ. Это пламя, достигающее температуры 6000—7000°, легко расплавляет и даже заставляет кипеть, обращаясь в пары, все

При электрической сварке ток пропускают между стерженьком из стальной проволоки — электродом — и металлом, который сваривают. Образующаяся между ними дуга плавит одновременно как электрод, так и кромки шва. Шов заполняется расплавленным металлом, который, остывая, соединяет в одно целое всю конструкцию. Для улучшения горения дуги и повышения качества сварки, электрод покрывается обычно специальными составами — обмазками, Так происходит при обычной сварке на открытом воздухе.

В 1932 году меня заинтересовал вопрос: нельзя ли производить дуговую электросварку под водой?

Первые опыты были поставлены в сварочной лаборатории Московского электромеханического института инженеров транспорта. Для этого был взят небольшой железный бачок (глубиной всего Уг метра) с проточной водой. При опытах сварщик надевал длинные резиновые перчатки и погружал кисти рук в воду. После некоторых неудач, почти неизбежных во всяком новом деле, удалось впервые осуществить электрическую сварку в воде.

Как же осуществляется горение под водой? Ведь вода тушит огонь!

Опыты показали, что электроды, применяемые для подводной сварки, надо покрывать обмазкой особого состава, пропитанной лаком, парафином и другими веществами, не пропускающими воду. Обмазка сохраняет электродный стержень сухим под водой. Это необходимо для устой- . чивого горения.

Сама дуга оказывается «сухой» благодаря любопытному физическому явлению. При горении под водой дуга испаряет и разлагает воду, причем образуется горючий газ —водород. Он поднимается пузырьками на поверхность воды И он же окаймляет дугу со всех сторон. В этом своеобразном газовом пузыре дуга остается «сухой». Она горит в газе и не соприкасается с водой. Если вода прорывает газовый пузырь, то дуга потухает.

Пламя дуги так горячо, что плавит металл под водой почти столь же легко, как и на воздухе. Поэтому «подводная» дуга, как и «сухопутная», производит прочную сварку. Если усилить ток в дуге, то она может насквозь проплавлять и разрезать листы и балки из металла.

В 1932 году новый способ сварки и резки был испробован на практике. Подводная электросварка применялась при подъеме парохода «Борис», затонувшего в Черном море, а также при исправлении повреждений подводной части парохода «Уссури» и при снятии с камней ледокола «Сибиряков». Но особенный размах получили сварочные работы под водой во время великой Отечественной войны. В результате военных действий разрушались железнодорожные мосты, топились и получали тяжелые повреждения морские и речные суда. Их нужно было восстанавливать, ремонтировать и возможно скорее вводить в строй.

Вот, например, разрушенный железнодорожный мост. Металлическое пролетное строение его сброшено с опор в воду. X

Восстановительные работы, как правило, начинаются с наведения временного моста, который дает возможность возобновить движение поездов. Затем приступают к извлечению из воды разрушенного моста.

Поднять пролетное строение крупного моста целиком часто бывает невозможно из-за слишком больших размеров и веса. Металлическую ферму необходимо предварительно разделить на несколько частей. Разделить можно тем же способом, которым был разрушен мост, а именно — применяя взрывчатые вещества. Но для этого нужны сильные заряды взрывчатки, что часто бывает недопустимо: сильный подводный взрыв может повредить временный мост, наведенный на месте разрушенного. Кроме того, под действием подводных взрывов металл сильно коробится, и его приходится почти целиком отправлять на переплавку.

Электрическая же резка дает возможность разделить пролетные строения на части чисто и аккуратно. Извлеченный из воды металл оказывается пригодным для постройки новых мостов.

Подводная электрорезка с успехом применялась при восстановлении крупных железнодорожных мостов на Дону, Днепре, Припяти, Западной Двине, Волхове и других реках.

Не менее важное значение имеют подводная сварка и резка металла для морского флота.

До войны повреждения подводной части кораблей исправлялись путем постановки корабля в док. После выпуска из дока воды корабль оказывается на воздухе. Тем самым открывается свободный доступ к подводной части судна. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Но постановка корабля в док и затем вывод из него требуют много времени и обходятся дорого. Во время войны доков часто нехватало, а в некоторых районах их и совсем не было.

Подводная сварка и резка дали возможность организовать в широких размерах новый вид судоремонта — силами водолазов, без постановки судна в док. Это позволяло исправлять многие повреждения подводной части кораблей наплаву, иногда прямо в открытом море.

Сотни кораблей нашего славного Военно-Морского флота самостоятельно исправляли полученные в боях повреждения и в кратчайшие сроки возвращались в строй, нанося новые удары по врагу.

Подводный судоремонт сохраняет свое значение и для мирного времени как очень удобный и дешевый способ исправлять многие повреждения кораблей прямо наплаву, без постановки в док.

Весьма значительную роль играют подводная электросварка и резка металла и при подъеме затонувших кораблей. Для облегчения подъема корпус судна приходится разрезать под водой на части.

ПРОПАВШАЯ ПЛАНЕТКА

D ночь на 1 января 1801 года Пиацци в Палермо открыл новую планету. LJ И потерял ее. Палермо •— этс итальянский город. Пиацци — итальянский астроном. Дело было так: наблюдая звездное небо, Пиацци обратил внимание на одну слабую звездочку. Она была так слаба, что при самом лучшем зрении ее невозможно было увидеть.

Но человек вооружил свой глаз. На вооружении глаз имеются, например, очки, лупы и зрительные трубы, телескопы. Рассказывают о таком случае.

Как-то дети Липперсгея играли стеклами очкрв. Стекла имелись у них потому, что Липперсгей был очковых дел мастером. Происходило же дело в Голландии более четырехсот лет тому назад.

Случайно ребята взглянули на колокольню сразу сквозь два стекла, которые они держали одно за другим на некотором расстоянии друг от i друга. И увидели чудо: колокольня выросла и приблизилась. Ребята показали это отцу, и так пришла ему мысль. построить зрительную трубу.

Рассказывают еще иначе. Какой-то иностранец заказал Липперсгею отшлифовать два стекла. Получив их, заказчик ушел; уходя, он смотрел сквозь оба стекла, держа их на некотором расстоянии друг от друга. Заинтересованный этим, Липперсгей проделал то же с двумя другими подобными стеклами. И увидел необыкновенное: отдаленные предметы показались близкими и большими. Тогда Липперсгей укрепил стекла в трубе, и получился зрительный инструмент.

Так ли это было на самом деле, неизвестно. Оба рассказа, вероятно,— выдумка, сказка. Во всяком случае — один из них. Но одно достоверно: в 1608 году Ганс Липперсгей представил голландскому правительству трубу, «чтобы далеко видеть».

Вслед за ним и Яков Андриансцон, другой изобретатель, представил трубу, в которую можно было увидеть «невидимое простым глазом». Удивительные трубы попали в Италию, где жил знаменитый физик и астроном Галилео Галилей. Узнав о них, и он построил зрительную трубу… Кто же изобрел ее? И как она была изобретена?

Это так и осталось неясным… Ясно лишь то, что в начале XVII века возник чудесный инструмент, которому обязаны вся астрономия и все астрономы мира.

Галилей установил удивительную трубу на колокольне и охотно показывал желающим невидимое: далекие дороги, села, корабли в море. Это было необыкновенным событием! Народ был поражен великим чудом.

Когда Галилей направил трубу вверх, она сразу же раскрыла многие секреты неба. Она показала человеку то, что тысячелетиями природа держала от него в строгой тайне.

Загадочный лик Луны издревле рисовался воображению человека не то лицом неведомого существа, не то непонятной картинкой. В трубу люди увидели на Луне долины и освещенные солнцем горы, горные цепи и тени от них.

По черному ночному небу извивается бледная, размытая полоса, будто сказочные великаны пролили молоко. За это ей и дали в древности название, которое сохранилось до сих пор: Млечный путь. И его тайну раскрыла зрительная труба. Он оказался скоплением, подобно песчинкам на берегу морском, мириад мельчайших звезд, различить которые невооруженный глаз не в состоянии.

В трубу человек увидел множество отдельных звезд, о существовании которых никто не подозревал. И еще многое, очень многое другое открыла людям труба.

Астрономические трубы все улучшались. Поработал н.ад совершенствованием ночезрительной трубы и наш великий сородич Михаил Васильевич Ломоносов. Делались все новые открытия. Теперь у астрономов имеются огромные телескопы с замечательными стеклами. Рядом с ними их далекая прабабушка — труба Галилея — показалась бы детской игрушкой…

Но она была первой; она была чудом для своего времени. Как первая она сослужила великую службу, и в этом ее великое значение.

Новую планету Пиацци открыл, конечно, в телескоп. Невооруженный глаз мог бы обнаружить ее только в случае, если бы она была по крайней мере раз в двадцать ярче.

Дело было так. Звездочка показалась Пиацци подозрительной — он стал следить за нею. И его подозрения оправдались: она и впрямь оказалась планетой — новой, еще никому не ведомой планетой.. Но почему Пиацци обратил внимание именно на эту слабую звездочку, каких на небе много тысяч? И почему он решил, что она не звезда, а планета? 

На наших советских танках бронетанковые и механизированные войска Красной Армии прошли большой и славный победный путь от Сталинграда до Берлина.

Вооруженные силы Советского Союза, во главе которых стоит Генералиссимус Сталин — гордость нашего народа. Советские люди хотят видеть свои вооруженные силы еще более могучими, чтобы гарантировать Родину от всяких случайностей и стоять на страже мира. Поэтому пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства СССР на 1946—1950 г. г., как одну из своих важнейших задач ставит дальнейшее повышение обороноспособности СССР и оснащение вооруженных сил Советского Союза новейшей военной техникой. 

Потому что она двигалась: прежде чем потерять ее, Пиацци заметил, что она меняет свое место меж звезд. Расположение же звезд, как известно с.давних пор, не изменяется. Мы всегда видим одни и те же узоры из звезд — созвездия. Такими они были тысячелетия назад, такими останутся они в течение тысячелетий и впредь.

Правда, есть исключения. Уже давно, очень давно человек заметил, что пять звезд ведут себя необычайно: они движутся, как бы блуждают среди других. За это их и прозвали еще в древности планетами, что значит по-русски «блуждающие».

Однако эти «небесные странники» отличаются от неподвижных звезд не только тем, что они блуждают. Много тысячелетий они вообще оставались загадкой. Но телескоп показал, кто они такие. Оказалось, что они — вовсе не звезды, даже не похожи на них… Только издали, с Земли, они кажутся звездочками.

Человек не знал, почему он» блуждают и почему остальные звезды неподвижны. Да и вообще не знал, что такое звезды. Он по-детски думал, что это блестящие точки, приколотые к небу для украшения…

А телескоп все показал! И человек узнал, что звезды —такие же огромные, раскаленные, светящие шары, как Солнце. Они — солнца, а наше Солнце — звезда, самая обыкновенная звезда… Выглядит же Солнце большим и ярким потому, что оно намного ближе остальных звезд к нам.

Вот на столе лежат в полуметре друг от друга пылинка и горошинка. Это — модель Земли и Солнца в правильном масштабе. Ближайшую звезду — то-есть другую горошинку, пришлось бы поместить в другом городе в 135 километрах от стола.

Неудивительно, что на таких невообразимых расстояниях звезды выглядят только точками! И неудивительно, что они кажутся издали неподвижными, хотя все они летят со скоростями в десятки километров в секунду. Должны пройти десятки тысяч лет, чтобы невооруженный глаз мог заметить перемену в их расположении на небе. Другое дело — планеты. Они удалены от нас «всего» на десятки и сотни миллионов километров. Не подумайте, что это далеко: в масштабе нашей модели все планеты — пылинки и песчинки — уместились бы в той же квартире, где стол с горошинкой. Все они кружатся около Солнца, составляя его семью.

Но они в тысячи и миллионы раз меньше Солнца. При этом планеты — не раскаленные и светящие шары, как Солнце и звезды, а холодные и темные, вроде Земли. Ведь и Земля наша — только планета… На звезды же планеты похожи потому, что их освещает Солнце. Если бы мы попали на какую-нибудь из них, то и Земля, освещенная Солнцем, показалась бы издали только светящейся точкой — звездочкой.

Пиацци не только понял, что незнакомая звездочка — планета, но и увидел, как мала она: и в телескоп она казалась крохотной. До середины февраля Пиацци следил за ней, а затем заболел. Во время болезни он и потерял ее.

С большими планетами это не могло случиться. Даже самую маленькую из них — Меркурий — которая в 18 раз меньше Земли, и ту можно увидеть невооруженным глазом. Удается это, правда, все же редко, да и то лишь жителям Юга: большей частью Меркурий теряется в лучах Солнца, к котором.у он очень близок. Их разделяют всего 58 млн. километров, тогда как земля удалена от Солнца на 150 млн. километров.

Если трудно увидеть Меркурий, то зато .прекрасно видна Венера. Она выглядит самой яркой и крупной белой звездой. Но и Венера — не звезда, а планета — такая же планета, как Земля, только немного меньше Земли.

Венера удалена от Солнца на 108 млн. километров.

Следующая по счету от Солнца планета очень хорошо известна вам: ее имя… Земля. Можно подумать: «Кто же не знает планету Землю?»;

Однако много тысячелетий люди не знали, что Земля — планета. Они думали, что Земля — главное тело в мире, что она неподвижна, что она — в середине мира, а вокруг нее вращаются и Солнце, и планеты, и все звезды.

Оказалось как раз обратное: ни Солнце, ни планеты, ни звезды вовсе не вращаются вокруг Земли; оказалось, что не Солнце вращается вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. Земля оказалась обыкновенной планетой*— такой же, как другие, и притом далеко не из больших. Правда, следующая планета — Марс — всё еще меньше Земли: ее поперечник равен 6800 километрам, а поперечник Земли — 12 750 километрам.

Марс дальше от Солнца, чем Земля. Еще дальше от Солнца Юпитер — в пять раз дальше, чем Земля. Один оборот вокруг Солнца Земля совершает в год, а Юпитер — в 12 наших лет. Но не это и даже не размеры Юпитера замечательны. Замечательно вот что: у Юпитера 11 лун. Представьте себе, как выглядело бы наше ночное небо, если бы у Земли было столько лун!

Невооруженному глазу луны Юпитера недоступны. Первым человеком, который узнал о них, был Галилей: он увидел в свою трубу четыре самые большие луны.

Последняя из известных с древних времен планет — Сатурн. У него тоже есть замечательная особенность. Она не в том, что и Сатурн очень велик — он в 760 раз больше Земли — и не в том, что и у Сатурна много лун — их девять. Особенность Сатурна в другом: эта планета окружена тремя широкими плоскими кольцами. Они так велики, что Земля могла бы катиться по ним, как футбольный мяч по шоссе. К сожалению, они не видны невооруженным глазом, зато неплохо бывает виден сам Сатурн, хотя он и выглядит обыкновенной звездой, каких на небе много.

Таковы загадочные «небесные странники».

В ХУШ, XIX и XX веках телескопы показали еще три планеты — в каждом веке по одной. Они очень далеки от нас, так что невооруженному глазу они не видны. Но они большие. Церера же — так, по старому обычаю, назвал и Пиацци свою планетку именем одной из сказочных богинь древних римлян — действительно очень маленькая: длина ее поперечника равна всего 652 километрам. Это значит, что Церера в 7500 раз меньше Земли.

Перед болезнью Пиацци написал другим астрономам о своем открытии. Но из-за войны (французский император Наполеон совершал в ту пору поход на Египет) почта работала тогда плохо. Поэтому об открытии Пиацци астрономы узнали только в конце лета. Но Церера не ждала, пока наладится почта: она далеко ушла и скрылась в лучах Солнца. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Так Пиацци потерял ее. Ее орбита — путь, по которому движется небесное тело — известна не была. Поэтому обнаружить затерявшуюся среди бесчисленных звезд планетку было делом безнадежным. Легче отыскать иголку в стоге сена. Находка Пиацци казалась навеки утерянной. Только чудо могло вернуть ее глазам человека. И такое чудо произошло.

В печати появилось замечательное сообщение: человек, никогда не видевший Цереру, описал ее орбиту; указал когда, — в каких местах неба она должна быть; дал способ, с помощью которого по немногим наблюдениям можно узнавать форму планетных орбит.

1 января 1802 года, то-есть ровно через год после открытия Цереры, астроном Ольберс нашел ее. Она оказалась именно там — в точности там, где было предсказано.

Кто же этот чародей-предсказатель? И каким волшебным орудием выловил он из тьмы звезд маленькую планетку? Его имя — Карл Фридрих Гаусс. А орудие его — обыкновенный листок бумаги…

Правда, на нем было написано кое-что —то, чего никто другой, до Гаусса, написать не смог.

На листке стояли цифры и формулы: по немногим наблюдениям Пиацци Гаусс вычислил орбиту Цереры — нашел, когда и где она должна быть. Он решил задачу, которая была не под силу далеко не всякому математику. Действительно Гаусс был одним из величайших математиков в мире.

LJ еобыкновенный способ «поимки» Цереры привел ученых в такое восхищение, П что Мало известный Карл Фридрих Гаусс сразу занял почетное место среди величайших математиков и астрономов всех времен. И когда Ольберс открыл еще два астероида — так называют иногда малые планеты — Палладу и Весту, Гаусс и их орбиты вычислил. Обе планетки послушно, в точности двигались по путям, разгаданным математиком. Затем телескоп «поймал» четвертый астероид—Юнону, и больше их не оказалось.

Но этим дело не кончилось. Телескопы совершенствовались, астрономы продолжали работать. Прошли десятки лет, и опять начались открытия малых планет. Никто не мог бы прежде подумать, что их так много, И не будь способа Гаусса, вычисление их орбит было бы таким трудным, что всех их давно растеряли бы.

Малые планеты действительно очень малы. Только у немногих из них поперечники равны сотням километров; у остальных — десяткам и даже всего нескольким километрам. Церера — самый большой астероид.

Астероиды гораздо дальше от Солнца, чем Земля: редкой вереницей кружатся они около него между орбитами Марса и Юпитера.

Как из рога изобилия, сыпались все новые открытия малых планет. Их насчитывали уже десятки. Затем и десятков стало много. Уже нехватало имен сказочных богинь древности. Начали давать вообще женские имена. Но и их нехватило бы: открытия следовали одно за другим — пошли уже сотки…

Давали астероидам имена в честь великих людей, ученых, государств, королев. .. Так появились малые планеты «Виктория» и «Евгения» — в честь английской королевы и французской императрицы: «Россия», «Австрия», «Германия» — в честь государств, учеными которых они были открыты: «Це-раския» и «Глазенапия» — в честь русских астрономов Цераского и Глазе-напа; «Амундсения» — в честь норвежского полярника Амундсена, открывшего Южный полюс. Советские астрономы один из астероидов, открытых ими назвали «Владиленой» — в честь Владимира Ильича Ленина.

Наконец, счет достиг тысячи — пошли «юбилейные» номера. Юбилейными планетами увековечили память тех ученых, чьи имена связаны с открытием первых астероидов. Вот они: малая планета № 1000—«Пиацция»; № 1001 — «Гауссия»; № 1002 — «Ольберсия».

Но уже раньше стали просто нумеровать астероиды, указывая открывшие их обсерватории, например, «№ 748 — Симеиза», № 762 — Пулкова». Пулково близ Ленинграда и Симеиз на Южном берегу Крыма — названия мест, где находятся астрономические обсерватории. Сейчас известно уже более 1500 малых планет. 

ХОЖДЕНИЯ ПО РЕМЕСЛАМ

(НЕВЫДУМАННОЕ О ПРОШЛОМ)

Нелегкая жизнь была у пролетария-подростка в царской России вообще, а особенно в тогдашнем, захолустье. Учиться он не мог, даже в редких ремесленных училищах требовали плату; индустриальных предприятий, как правило, в захолустье не было, обучаться мастерству приходилось у хозяйчиков-кустарей, годами работать бесплатно, подвергаться произволу, издевательствам

A tj кого он мог тогда искать защиту? Развитого рабочего движения, единственной опоры пролетария, захолустье’ не знало. В трудных случаях подросток мог полагаться только на свои ноги, но уход от одной беды не спасал его от другой, караулившей на каждом шагу.

Наша молодежь, не испытавшая горя капиталистической каторги, не всегда ясно представляет, как трудно жилось в молодости старшим поколениям рабочего класса. А знать это надо, чтобы еще’больше дорожить благами современной жизни, дарованными Великой Октябрьской революцией. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Публикуя свои рассказы п прошлом, В Н. Игишев делает полезное дело. Рекомендую их юным читателям журнала «Знание-Сила».

А. СЕРАФИМОВИЧ

Мне сейчас за сорок, у меня седеющая борода, тридцать три болезни, а все-таки каждый раз, когда я вижу на мостовой раскатанную ребятишками ледяную полоску мне хочется разбежаться и залихватски прокатиться на подошвах валенок. Я называю это отголосками неизжитого детства, которого у меня почти не было. Были только редкие периоды, когда я вырывался из объятий нужды и горя, становился на считанные недели, месяцы самим собой —- ребенком; тогда меня беспрерывно порывало на шалости, но так как меня никто не воспитывал, мои шалости непременно перерастали в озорство, а оно портило мою жизнь, и без того тяжелую.

Первые наши поиски золотых россыпей на приисках кончились плачевно. Изнурительный труд в забое не прокормил семью. Заработков даже нехватало на гнилую муку, громко именовавшуюся сеянкой пятого сорта. За лето мы проели последнее наше достояние—старого саврасого. Возвращались на станцию на чужой подводе, с надеждой на какой-нибудь счастливый случай.

И отцу, квалифицированному слесарю, «повезло». Смотритель зданий предложил должность участкового трубочиста. Время от времени, вычистив трубы в самом поселке, он должен был шагать по шпалам от будки до будки, от поста до казармы дорожного мастера с нехитрыми принадлежностями трубочиста.

Предложение ущемляло профессиональное самолюбие отца, но оно было единственным выходом из мучительного тупика.

— Пойду, — решил он. — А Володьку отдадим учиться. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Для меня настала счастливая пора, я так мечтал об учебе.

Поселковое железнодорожное училище было двухклассным с пятилетним курсом обучения, а я имел за плечами только полторы зимы, проведенные за партой церковно-приходской школы. В какой класс, на какое отделение проситься? Родители, по неграмотности, в мои дела не вмешивались, все я должен был решать сам. Подаю заявление на третье отделение первого класса, авось кривая вывезет. Назначили день приемного испытания. Шел я на этот экзамен с чувством обреченного. Шуточное дело, не окончивший убогую сельскую школу, отважился претендовать на третий класс такого заведения! Я не брал тогда в расчет своего «самообразования» — нескольких прочитанных книг по сельскому хозяйству, псалтыря, «Жития святых» и десятков писем, написанных по просьбам неграмотных деревенских старух.

На экзамены меня донимали больше других, задавали вопросы, которые даже не числились в программе испытаний.

Результат ошеломил меня, я был принят сразу на четвертое отделение второго класса.

— Будешь у меня учиться, вундеркинд, — ласково сказала Анна Николаевна Мышкина, вскоре полюбившая

Мне страшно хотелось узнать смысл загадочного слова, но я не спросил из боязни показаться невеждой.

Дома, вскочив на завалинку, через открытое окно я громко объявил матери:

— Покупай вундеркинду готовальню!

Новые слова мне так понравились, что с этих пор я не переставал потрясать домашние умы и сверстников своей образованностью, каждый раз принося что-нибудь новое. «География, рейсфедер, геометрия, перпендикуляр!» — так й сыпалось с моих уст. Сверстники стали даже бояться меня и перестали вызывать на уличные игры. Да и сам я забыл про улицу, ее заслонила книга. Я скоро перечитал все, что было в скромной школьной библиотеке, при содействии Анны Николаевны записался в клуб для взрослых. Книги открывали передо мной необозримые горизонты, прежде неслыханные страны, народы, знакомили с великими событиями и людьми прошлого, манили все новыми и новыми знаниями. Счастливое было времечко!

Учился я с увлечением, на пятерки по всем предметам. Был только один урок, который не увлекал меня и навевал даже скуку — «закон божий». Законоучитель, отец Алексей это чувствовал и невзлюбил меня. Я платил ему шалостями, не подозревая, к каким последствиям приведут меня мои проделки.

Стоял, помню, ясный морозный день. Лучи солнца, прорываясь сквозь сито воздушной изморози, миллионами мельчайших искринок падали на причудливый узор обледеневших стекол. В классе было очень тепло и уютно. Шел’третий урок — последний перед большой переменой, когда можно было перекусить принесенным калачом и досыта наиграться в перья. Отец Алексей по алфавиту спрашивал заданный урок об «Алексее-божьем человеке». Я отвечал третьим, отвечал хорошо, так как знал приключения угодника еще по «Житиям святых». Священник, против обыкновения, громко похвалил меня и велел сидеть смирно. А у меня, как назло, не было интересной книги, которая помогла бы дотянуть оставшееся до перемены время. Ерзая по парте, я лихорадочно думал, что предпринять, чтобы занять себя.

— «Ба, да ведь у меня в шубенке папиросы! — вспомнил я. — Самая пора покурить». Этот порок я вывез с прииска.

Подымаю руку:

— Разрешите выйти.

— Ну, иди, — разрешил священник.

Вешалка находилась сразу за дверью, фактически она никем не охранялась — единственная сторожиха находилась чаще у себя в подвале. А уборная была по ту сторону двора. Я бросился к шубенке, висевшей в самом дальнем углу, и бросился не через проход между вешалками, а напрямик, между учительскими шубами, висевшими в первом ряду. И когда лез, зацепил поповскую шубу, она грозно скатилась на мою голову. Пушистый мех лисы приятно коснулся моих щек. Я подхватил шубу, чтобы ее повесить на место, но тут в шальной голове мелькнула озорная мысль примерить шубу. «Буду или не буду походить на священника?»

. Священник был из рослых, а я мал, полы шубы вздувшимся кругом легли у моих ног.

Напротив вешалки, в углу, стояло большое зеркало для девочек. Мне захотелось поглядеть на себя. Но смотреться в одной шубе не имело смысла, и я нахлобучил поповскую шапку.

Собственный вид мне очень понравился.

— «А не пройтись ли во всем облачении в уборную?»

Колебался я недолго, сунул в шапку папиросы и смело пустился в путь.

Шагая, я жалел, что меня не видит кто-нибудь из мальчишек. Как было бы здорово занести руку перед ошарашенным сверстником для благословения, а потом сунуть ее в губы для поцелуя. Увы, на дворе было пусто!

Я не достиг еще и середины двора, хак дверь другого парадного широко распахнулась и на ее пороге появился сам Василий Павлович, заведующий училищем.

Повидимому, я был очень смешон — в глазах учителя сверкнули искорки смеха, но он их тут же погасил.

— А ну-ка, сюда, отец протопоп. Как твоя фамилия? — Шапка наполовину закрывала мое лицо.

Мои ноги приросли к мерзлой земле.

Тогда он сам приблизился ко мне, протянул руку к шапке, но едва приподнял ее, папиросы и спички выскользнули оттуда к его ногам.

— А, — удивился он еще больше. — Вот так вундеркинд, не ожидал!

Я стоял ни жив, ни мертв.

— Ну, иди разоблачайся, да прямо в учительскую, будем разбирать. — И пошел своим путем.

Сторожиха, перепугавшаяся за шубу, ловким пинком вытолкнула меня из лисьего меха и принялась чистить запачканные снегом полы.

Мне предстояло быстро решить, что делать. Итти в учительскую не имело смысла. «Все равно выгонит, — думал я,— так стоит ли перетерпевать лишние треволнения! А как же быть с учебниками?» Тут мое сердце сжалось. Неужели так просто расстанусь я с обжитой партой, с училищем,- с книгами. Горько заплакав, я припал к своей шубенке. Вскоре жалобно тилинкнул звонок в руках сторожихи, медлить было уже нельзя, позор изгнания угрожал стать публичным. И я, схватив шубенку, бро-

А через два часа, прозябший в бессмысленных скитаниях по улицам поселка, открыл дверь аптекарского магазина братьев Гамберг.

— Вы не нашли еще мальчика в магазин? — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Долговязый франтоватый хозяин оглядел меня с головы

до ног.

— А ты почему озабочен нашим магазином?

— Хотел бы поступить к вам мальчиком.

— Вот как! А что ты умеешь делать?

— Умею читать, писать, считать на счетах.

— Да? А что ты читаешь, грамотей?

— Все, даже про Шерлока Холмса. — Это мне казалось тогда верхом начитанности.

— Ну, у меня такой глупостью заниматься не придется. Станешь хорошо служить, будущий злодей, сделаю из тебя когда-нибудь провизора.

Я не знал что за зверь провизор, но слово мне понравилось.

— Конечно, я буду стараться, а что мне придется делать?

— Утром ты будешь приходить в шесть часов. Ты это можешь?

— Сначала ты покормишь Кадо вчерашним супом. — Из-за прилавка, услышав свою кличку, вышел огромный дог. — Вот его… Потом ты открываешь ставни и топишь печи, их только три. Ты умеешь топить печи?

— А что тут уметь, наложить дров…

— И выпалить их на воздух, так?

— Закрою трубу, когда…

— Когда? — не давал он выложить все имеющиеся у меня сведения по печному вопросу. — Я не хочу угорать и не хочу мерзнуть, поэтому буду сам учить тебя топить печи…

— «Подумаешь, — профессор!» — подумал я, глядя на франта.

— Дальше. Что у нас дальше? Да, в семь часов просыпается Елизавета Карловна. К этому часу нужно приносить свежей воды, а в восемь сопровождаешь ее на базар… В десять я открываю магазин, он должен быть к этому часу прибран, как невеста к венцу. А когда я, бог даст, начну торговать, ты моешь аптекарскую посуду, готовишь обед Кадо, распаковываешь товар, когда он есть. В остальное время учишься фармации и коммерции.

Не скажу, что объявленный хозяином распорядок дня мне очень понравился, но другого выхода не было. Домой после школьной катастрофы я мог явиться только пристроенным человеком.

— Хорошо, хозяйн, я…

— Не хозяин, а Илья Семенович…

— Хорошо, Илья Семенович, я постараюсь… А сколько я буду получать у вас в месяц?

— Ты хочешь в месяц, пусть будет в месяц! —Тут он откинул голову, устремил глаза к потолку, что-то зашептал, будто решал неимоверно трудную арифметическую задачу. —Три рубля без рациона.

Я соображал: за три рубля в месяц, на его харчах работать можно. А вот при чем тут рацион, что это за штука? Если это аптекарская форма, то на какие шиши мне ее сшить?

— Ну, что же ты молчишь, будущий Ник Картер?

— Рацион, говорите, мой?

— Я сказал ясно…

— А что это такое? — сказал я, краснея.

— Грамотей, это харчи!

— На своих харчах! — невольно восклицаю я.

— А что ты хочешь, ловкач? На чужом хлебе постигать тайны фармации.

Он произносит это с таким негодованием, что я начинаю стыдиться сорвавшегося восклицания, и тороплюсь согласиться.

Фармация! На первый взгляд самое невинное занятие, а кто бы мог думать, сколько жестоких трудностей она таит в себе. Прогоревшие печи пожирали поленницы дров, а тепла не давали. И как ни точно я выполнял хозяйские, ежечасно менявшиеся инструкции, выходило так, что в холоде и перерасходе дров оставался виновным только я.

Свежая вода потреблялась Елизаветой Карловной бочками, точно это была не рыженькая суетливая мамаша трех крикливых чад, а по меньшей мере станционный маневровый паровоз с прохудившимся тендером. И что странно, чем больше я доставлял воды, тем грязнее становилось в квартире.

Донимала меня и аптекарская посуда. Ступки и банки из-под мазей совершенно не отмывались, как я ни старался. Моя рубашка в неделю покрылась сальным слоем чуть не в палец. Каждый заказывающий мазь мне казался тогда смертельным врагом всех осваивающих фармацевтическое искусство.

Мои единственные штаны около ящиков с товарами вскоре украсились цветистым созвездием заплат. Чтобы скрыть от посторонних глаз их убогость, мне вменили в обязанность перед каждым выходом в магазин надевать коленкоровый халат хозяина. А выкроить на новые из трех рублей при своем рационе не было никакой воз-

Через месяц я уже не снимал халата, от былых штанов на мне держались только швы.

Я не жалел сил и времени ради процветания фирмы, но всего не успевал сделать. А супруги Гамберг будто только для того и существовали, чтобы следить за моими промахами и разрывать меня на части.

— Мальчик, чтоб ты исдох, где моя корзина? — кричала из. квартиры Елизавета Карловна.

— Владимир, почему опять дымит печь? — надрывался в магазине хозяин. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

— Боже мой, он таки сведет нас всех с ума! — вплетала свой голос и хозяйская теща. — Подумайте, он забросал дровами девочкин горшочек!

Но это было еще ничего, — в полутемной комнате, в лабиринтах между ящиками, меня поджидал дог. Этот не рычал, не гавкал, а тихой сапой хватал за ягодицы.

Кадо как бы венчал пирамиду фармацевтических испытаний.

И что странно, я не мог пожаловаться на него даже в молитвах господу богу. Пес был из великанов, а рубцов и обрезков отпускалось хозяйкой микроскопически мало, отчего он постоянно голодал. А с моим появлением собачий паек еще сократился, так как лучшие куски я вылавливал и съедал при варке.

Дог был умен, все видел и все понимал. Вначале,

когда я варил, он не сводил с меня тоскующих собачьих глаз, либо жалобно взвизгивал, а потом видя, что его мольбы не помогают, пустил в дело зубы. Но хватал, как я теперь думаю, не всерьез, только для острастки, иначе я не смог бы нести этот крест страданий четыре сяца, несмотря на все мое долготерпение. И когда пес укусил меня по-настоящему, до крови, я не выдержал. Дрожащими руками открыл шкафчик для ядов, схватил пузырек стрихнина и высыпал содержимое в собачью чашку. Дог, не дожидаясь супа, ткнул носом в порошок. Все было кончено. Повертев мордой, он заскулил, как скулят собаки перед смертельной опасностью. И все мое озлобление прошло в один миг.

— Прости, Кадо, но я тоже не камень и тоже хочу есть, — сказал я, смахивая непрошенные слезы.

Пес понимающе посмотрел на меня и полез умирать под ящики.

Я сунул руки в рукава куртки и подался к выходу. Так я снова оказался на

улице, не смея показаться домой. «Что делать? — думал я с отчаянием, — как уйти от самого себя?» Отправился на вокзал с тайной надеждой проникнуть в вагон, чтобы поезд унес из заколдованного круга.

Появился я в родном поселке только через год. Гам-бергов здесь уже не было. Из расспросов узнаю, к своему удивлению, что пес и не думал издыхать. В спешке я схватил тогда не стрихнин, а кокаин, не причинивший вреда собаке.
(Продолжение следует)

Пламя под водой.

Во многих случаях в корпусе часто бывает необходимо проделать люки, чтобы водолаз мог проникнуть внутрь для обследования корабля. Перед подъемом судна к бортам его привариваются проушины, к которым крепятся тросы, завариваются пробоины, чтобы можно было откачать воду из корпуса, и производятся другие сварочные работы.

Все эти работы нередко приходится вести на значительных глубинах, куда не проникает свет солнца. Непривычно чувствует себя в этом подводном царстве че-

Во время войны были случаи, когда электросварка производилась на глубине до 85 метров. Но и здесь, далеко от поверхности моря, люди самоотверженно выполняли порученное им ответственное дело.

Во время войны была продолжена в широком масштабе научная работа. Ровно через десять лет после первых опытов, в марте 1942 года, я вернулся к исследованиям способов усовершенствования электрической сварки и резки под водой.

В короткое время была создана специальная лаборатория, имеющая большую учебную камеру, в которой могут работать одновременно два водолаза.

Камера в короткий срок заполняется водой и’так же быстро может быть осушена. Камера оборудована механизмами для подачи воздуха,— кислорода н водорода, и подводкой электрического тока. Под водой устроено электрическое освещение. С водолазами поддерживается телефонная связь. Смотровые окна (иллюминаторы) позволяют наблюдать за работой водолазов снаружи.

Лаборатория изучает и совершенствует процессы сварки и резки металла под водой. Здесь обучаются водолазы сварщики и резчики металла, изготовляются специально электроды, разрабатываются правила и нормы для различных операций.

Лаборатория оказывает техническую помощь организациям, выполняющим практические работы, и посылает своих инструкторов на близкие и дальние моря и реки нашей страны.

В лаборатории изучен и освоен способ комбинированной кислородно-электрической подводной резки, дающей большой эффект.

Для этого берутся особые трубчатые электроды, по каналу которых вдувается под давлением чистый кислород. Металл накаляется дугой и одновременно сжигается в струе кислорода, что весьма сильно ускоряет резку.

Недостатком этого способа был значительный расход трубчатых электродов, которые быстро сгорали под совместным действием дуги и кислорода. Лаборатория подобрала особые материалы, и изготовляемые из них трубчатые электроды сгорают значительно медленнее обычных стальных.

Сейчас лаборатория работает над созданием метода полуавтоматической подводной сварки, что значительно облегчит и упростит тяжелую и сложную работу водолаза.

Трудна и опасна профессия подводного электросварщика. Он должен обладать отличным здоровьем, физической силой и выносливостью, в совершенстве владеть водолазной техникой. В то же время он должен быть и очень,хорошим электросварщиком, так как ему приходится работать в водолазном снаряжении, находясь сплошь да рядом в неустойчивом положении и не имея возможности разглядеть как следует шов. Ведь видимость в воде обычно плохая.

Но именно трудность и необычность работы подводного электросварщика привлекают к этому делу наиболее смелых, энергичных и предприимчивых молодых моряков.

НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ

(Продолжение.)

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩИХ ГЛАВ.

В старинном польском замке, в предгорьях Карпат, расположился наш полевой госпиталь. Бои затихли, приток раненых прекратился. Врач, начальник госпиталя, с увлечением приводит в порядок свои интересные научные наблюдения, сделанные во время войны. Однажды, поздно вечером его занятия нарушаются неожиданным посещением медсестры госпиталя, Марины. Странная история произошла с нею. Вчера, едва она легла спать, кто-то открыл дверь, вошел в ее комнату и сел за стол. Она включила свет. За столом не было никого. Между тем она ясно слышала, что человек продолжает сидеть там, пе ребирает бумаги, курит… Он был невидим. Потом он внезапно исчез.

Сегодня он снова появился. Марина тотчас выбежала из комнаты и направилась к начальнику госпиталя, чтобы рассказать ему о странной «галлюцинации». — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

— Возможно, он и сейчас сидит там, … — закончила она.

Начальник решил немедленно итти в ее комнату. «Мы молча вошли, — рассказывает он, — и остановились у порога…»
Я пристально следил за лицом Марины, стараясь угадать, слышит ли она что-нибудь. Волнуясь, устремила она широко открытые глаза в глубину комнаты, к столу, чуть приоткрыв рот и напрягая слух. Мы простояли так несколько минут.

— Ничего нет, — сказала она наконец. — Жаль, теперь я хотела бы, чтобы он был тут.

Я предложил Марине поменяться комнатами, по крайней мере на эту ночь, полагая, что ей трудно будет заснуть.

— Нет, — решительно возразила она, — благодарю вас. Не знаю, чем, но вы меня успокоили. Я чувствую, что засну. Кроме того, мое привидение, повидимому, ничего плохого против меня не замышляет. Может быть, я… привыкну к нему, — улыбнувшись, добавила она.

Я ушел к себе, обещав Марине распорядиться, чтобы завтра же связисты провели звонок из этой комнаты в ночных переживаний, я перестал ей напоминать о них даже взглядами.

Через несколько дней наши войска вновь перешли в наступление, фронт отодвинулся далеко вперед, и мы почувствовали близость очередной «перебазировки», — одного из самых напряженных моментов нашей военной жизни. Это совершалось обычно ночью, «по тревоге», как все перемещения войсковых частей в прифронтовой полосе. В течение одного — полутора часов после получения приказа нужно было свернуть госпиталь, погрузить на машины все имущество, людей и отправиться на новое место. Эта операция требовала большого напряжения, и я начал готовиться к ней заранее.

Забот прибавилось. Осаждаемый ими, я стал меньше думать о странном «психозе» Марины. Но иногда, вернувшись к себе утомленным, я садился в кресло и, погружаясь в забытье, вновь отдавался мыслям об этом загадочном случае, и никакие мои объяснения не давали ключа к его разгадке.

И вот однажды, просидев так до глубокой ночи, то погружаясь в сон, то отгоняя его усилием воли, я наконец, решил лечь спать. Не открывая отяжелевших век, протянул руку к дощечке с выключателями и, повернув несколько из них, погасил наконец яркую лампу, горевшую в люстре. Свет боковой лампы, прикрытой бумажным абажуром, не мешал мне теперь открыть утомленные глаза, и я встал, но тут же замер в неподвижности. На диване, где была приготовлена моя постель, я явственно различил сонное дыхание человека.

Осторожно, чтобы не разбудив спящего, я подошелближе. Тень от абажура скрадывала очертания темного одеяла на диване, и я напряженно вглядывался туда, но ничего не видел.

Спокойный ритм дыхания вдруг нарушился, характерный скрип металлической сетки выдал движение спящего. Я услышал неясное бормотание, и вдруг сонный голос, которого я не мог не узнать, дважды произнес мое имя.

— Марина?! — воскликнул я, пораженный, и шагнул еще ближе.

На диване никого не было. Но вот опять громко скрипнула металлическая сетка, — мне почудилось испуганное движение, будто кто-то невидимый резко поднялся и сел на кровати.

Несмотря на волнение, я заметил, что это был звук именно кроватной сетки, а не пружин моего дивана.

Заглушённый вскрик у самой моей головы заставил меня снова замереть. Невидимый соскочил с постели, быстро надел сапоги и бросился к двери. Громкий тревожный звон наполнил мою комнату и заставил меня вздрогнуть: Марина, как мы условились, подавала сигнал тревоги. Почти бегом я помчался к ней.

Марина встретила меня на пороге своей комнаты. Как только я приблизился, она тихо сказала:

— Он здесь опять, — и быстро открыла дверь. *

Как и в первый раз, мы притаились у входа, простояли

несколько минут прислушиваясь. Теперь я первый нарушил молчание .

— Бесполезно ждать, Марина; он не появится, пока я здесь с вами. Многое для меня неясно, но кое-что я все же уловил.

Мы вошли. Марина, смущаясь и зябко кутаясь в накинутую второпях шинель, села на кровать, с которой только что спугнул ее мой неосторожный «дух». Я прошел дальше, в глубину комнаты, к столу, усиленно стараясь понять случившееся.

— Я легла спать около десяти, — начала Марина, чувствуя, очевидно, себя обязанной рассказать, что заставило ее поднять тревогу. — Все было нормально,’ никто меня не беспокоил, и я быстро заснула. Потом сквозь сон я услышала, что кто-то меня зовет…

— Погодите, Марина… А вы не помните, что видели во сне в этот момент?

— Да, помню. Это было что-то страшное. Какие-то прозрачные, почти невидимые шары, большие такие, катились прямо на меня. Я хотела позвонить, но видела, что уже не успею. Тогда…

— Тогда вы стали звать меня. Я отозвался, окликнул вас.

— Я ваш голос узнала, — едва слышно произнесла она. — Но опять испугалась, потому что видела, что вас нет здесь. Ведь было светло, лампа горела… Что же все это значит? И как вы могли знать о том, что я звала?

— Я был у себя, Марина, когда услышал свое имя, произнесенное вами. Не понимаю, что тут происходит, но я слышал ваше дыхание, все ваши движения, так же как вы слышали меня здесь… Мы были в разных местах и в то же время вместе. Что за чертовщина!

Но теперь ясно, по крайней мере, что это не сон и не психоз. Даже и для причуд акустики не остается места, потому что не может же шопот передаваться через все это здание! А если все же предположить такую возможность, то почему же звуки не доносятся постоянно, а только иногда, при каких-то особых, очевидно, усло-

Неожиданный стук в дверь прервал мои размышления. Мы переглянулись. Кто мог притти так поздно к Марине?

— Товарищ начальник! — раздался затем приглушенный голос за дверью.

— Меня? — еще более удивился я.

Никто не мог знать, что я здесь. Ни один человек не встретился мне на пути сюда.

— Кто там? — громко спросил я, направляясь к двери. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

— Вестовой из штаба,— так же глухо ответил голос.— Начальник штаба просит вас немедленно притти к нему.

При последних словах вестового я открыл дверь. За ней никого не оказалось. Глухая тишина господствовала в корридоре, и только ветер попрежнему стонал где-то наверху.

D ту ночь загадочных событий я получил в штабе приказ о перебазировке. Через два часа после нашего разговора с Мариной госпиталь был уже на колесах, и мы, покинув странный замок, медленно двигались сквозь тьму и дождь куда-то на запад.

Нужно ли говорить о том, как много внимания, особенно в первые месяцы после переселения, мы посвятили тщетным попыткам как-нибудь осмыслить происшедшее с точки зрения здравого смысла!

Некоторые подробности, выяснившиеся при обсуждении таинственных явлений, были для меня новы. Так, оказалось, что «невидимка» посещал Марину несколько раз и после ее первого прихода ко мне. Но она скрывала от меня эти случаи, чтобы не отвлекать от работы. К тому же она очень скоро узнала в этом «невидимке»

Первым поводом к этому послужила моя зажигалка, отличавшаяся от всех, какими пользовались другие наши сотрудники, тем, что к ней была приделана цепочка, свисавшая полукольцом. У меня образовалась привычка, вертеть зажигалкой в воздухе, накручивая эту цепочку на пальцы то в одном направлении, то в другом. По своеобразному цоканью, сопровождавшему это движенье, Марина и узнала прежде всего мою зажигалку. Потом она обратила внимание на мою своеобразную манеру курить, выпуская дым с характерным выдуванием, в несколько приемов, потом на знакомое покашливание…

Не раз она пробовала заговаривать со мной и убедилась, что я не слышу ее и вообще не подозреваю о ее присутствии.

Случайно из наших разговоров выяснилась подробность, которая тогда не привлекла особенного внимания, но сыграла свою роль позднее. Когда Марина испугалась в последний вечер, услышав вдруг мой ответ «невидимки», и включила звонок, ее поразил и еще более напугал сильный звон, раздавшийся со стены у двери. Между тем никакого звонка в комнате Марины не было.

Всю эту непонятную историю с точными датами, обстановкой, погодой, всеми подробностями я записал у себя в тетради, полагая, что рано или поздно мне удастся найти объяснение.

Тут я должен привлечь к своему повествованию еще одну фигуру —моего старинного друга, оригинала, известного изобретателя, великого фокусника от науки и страстного любителя поражать своих немногочисленных друзей чудесами новых открытий. Я говорю о человеке, о котором писал уже не раз, известном в тесном кругу друзей под именем Маэстро. Это было единственное имя, под которым он разрешил мне упоминать о нем в печати.

Через несколько месяцев после описанных событий, когда уже кончилась война и мы вернулись осенью в Москву, я немедленно отправился с Мариной к Маэстро, захватив с собой на всякий случай тетрадь с записями.

Не буду рассказывать подробностей этой радостной встречи после четырехлетней разлуки.

Мы говорили больше о науке, о влиянии, какое оказала на нее война. Маэстро поражал нас рассказами о новых научных завоеваниях. Исключительная память, острый, цепкий ум позволяли моему другу быть в курсе новейших событий в самых различных отраслях знания. О своей личной жизни он, как всегда, не говорил почти ничего. Я понял только, что за эти годы он стал большим человеком в военно-технических кругах.

Однако тетрадка буквально жгла мой карман, и я в конце концов не выдержал, потребовал внимания и прочел свои записи. Зная своего друга, я был готов к тому, что он начнет ругать меня, обвинит в глупости, в фантазерстве, заклеймит позором…

Ничего подобного не произошло.

Маэстро молча прослушал все от начала до конца. Он долго сидел, смотря то на меня, то на Марину каким-то бессмысленным взглядом сквозь свои круглые очки, потом начал ходить по комнате, что то напевая и не обращая на нас ни малейшего внимания. Я знал, что в такие минуты с ним говорить нельзя, он мог сильно рассердиться.

Наконец он снова подошел к нам и, явно смущаясь, с трудом подбирая нужные слова, спросил:

— Вы что же… значит… поженились уже?

Я смотрел на него, удивленный неожиданным вопросом.

— Ну, свадьбу, что ли, отпраздновали? — пояснил он нетерпеливо.

— Нет, пока не пришлось еще,— ответил я.

— А собираетесь?

— Конечно.

— Ну так вот что: отложите до Нового года. Пустяки, всего полтора месяца. Пировать будем здесь, у меня, в этой комнате. Приглашаю. Кстати покажу нечто интересное. Согласны? Прекрасно. А теперь скажите: вы можете дать мне самые точные координаты этого вашего «замка витающих духов»?

Я вытащил из тетради карту — двухкилометровку района, где находился замок, и пояснил, как к нему добраться.

Маэстпо был доволен.

Потом он задал несколько вопросов, показавшихся мне странными: он интересовался люстрой и вообще освещением моей комнаты в замке, расположением выключателей на досечке, спрашивал, не было ли там какой-нибудь аппаратуры. Признаюсь, я не смог дать точных ответов на эти вопросы и был удивлен, когда Маэстро, явно удовлетворенный моими неопределенными объяснениями, сказал:

— Так, все понятно. Теперь садитесь сюда, вот вам бумага, карандаш, изобразите — приблизительно хотя бы — план замка, а главное — расположение ваших таинственных комнат, чтобы я мог их найти без ошибки.

— Для чего вам это? Неужели поедете исследовать на месте?

— Ладно, ладно, рисуйте… «Исследовать»… Конечно, поеду! Не исследовать, все ясно и так, а взять там кое-что ценное для нас…

На этом мы расстались. Прощаясь, он сказал:

— Мы, может быть, больше не встретимся до Нового года, — я буду очень занят все это время, — так помните: тридцать первого декабря, в двадцать три ноль-ноль вы должны быть у меня. Ну, до встречи! — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Об этих полутора месяцах не стоит особенно распространяться. Мы с Мариной были поглощены устройством нашей новой жизни. Время летело незаметно.

И вот наступил канун Нового года — первый радостный, светлый канун за прошедшие пять долгих, убийственно жестоких лет.

Мы вышли из дому рано и, медленно пробираясь пешком сквозь оживленные толпы москвичей, достигли дома Маэстро.

Нас ожидало огорчение: вместо моего друга открыл дверь один из его ближайших, навсегда им очарованных помощников, молодой, круглолицый и шустрый Ныркин.

— Входите, входите, — говорил он весело и радушно, — я пока играю хозяина! Но не падайте духом: вечер состоится несмотря ни на Что. Маэстро вызвали куда-то по важному делу часа два назад, и может случиться, что он

Мы вошли, и я был поражен необычайным видом комнаты Маэстро, всегда мрачноватой, запыленной, наполненной бесчисленными приборами и инструментами, похожей скорей на радиотехническую мастерскую, чем на жилую комнату. Теперь она преобразилась. Со сверкающего белизной потолка свешивалась яркая люстра, стены были покрыты новыми тисненными обоями, и — никаких признаков мастерской!

Большой стол посредине сверкал белоснежной скатертью, посудой, бутылками и яствами. Нет, положительно Маэстро решил поразить нас сегодня одной обстановкой.

Все приглашенные были в сборе — человек десять редких, но неизменных гостей Маэстро. Марина оказалась единственным новым человеком среди нас. Остальные были более или менее знакомы между собой. Завязалась оживленная беседа.

Оставалось минут десять до полночи, когда Ныркин пригласил всех к столу. Хозяин, к общему сожалению, очевидно опаздывал.

Мы уселись — председательское место з’а столом, по указанию Ныркина, было оставлено для Маэстро, — и, наполнив бокалы напитками, спешно готовили закуски.

Три минуты оставались еще в нашем распоряжении, когда раздался громкий стук в дверь. Мне он показался каким-то нелепым, неестественным в этот момент и в этой обстановке. Невольно мы переглянулись с Мариной: стук этот нам о чем-то смутно напомнил. Не знаю уж, как он был воспринят остальными гостями, но все замолкли. Ныркин кубарем подкатился к двери, распахнул ее, и в тот же момент лукавый и торжествующий голос Маэстро на пороге комнаты провозгласил:

— Привет, дорогие друзья! Бесконечно рад видеть вас всех сегодня здесь, за общим столом! Простите что я…

Говоря так, он быстро обошел стол, приближаясь к своему месту, и шаги его были отчетливо слышны среди наступившей тишины. Никто уже не сидел, а все вскочили и замерли в изумлении, потому что видели ясно, что никого нет там, где звучал такой знакомый голос нашего друга. Только двое из гостей были не столько озадачены, сколько бесконечно обрадованы этим появлением «духа». Теперь было несомненно, что мы с Мариной узнаем наконец тайну «невидимки», очевидно.разгаданную Маэстро. Мы обменялись радостными улыбками.

Маэстро между тем продолжал:

— Простите, что я вынужден появиться среди вас в таком странном виде или, лучше сказать, совсем без вида (он искренне рассмеялся, сказав это…) но я опаздываю, машина мчит меня еще только через центр города, и мне пришлось на несколько минут покинуть, как видите, свою телесную оболочку, чтобы присоединиться к вам в торжественный момент…

— Маэстро, — воскликнула Марина. — Разрешите поблагодарить вас: мы с мужем принимаем это ваше появление как прекраснейший из свадебных подарков! Но время пришло, поднимем бокалы, товарищи! С Новым годом!

И когда под бархатный бой больших стенных часов мы кричали «ура» и, запрокинув головы, допивали последние капли, из-за широкой фигуры Ныркина появился на своем месте Маэстро — настоящий, сияющий, во всем великолепии своей хитрой и торжествующей реальности, — схватил бокал и, залпом осушив его, сказал: — С Новым годом, с прекрасным будущим, друзья!

О агадочное появление Маэстро, почти испугавшее гостей, ^ было только началом обширной и, очевидно, тщательно подготовленной им программы новогоднего представления. Решительно отразив все наши попытки заставить его что-либо объяснить, он заявил, что этот его невидимый «выход» — пустяки в сравнении с тем, что мы увидим, как только расправимся со столом.

Нужно ли говорить, что через полчаса все традиционные новогодние тосты были сказаны, гости насытились и с нетерпением поглядывали на хозяина. Он молча встал, вышел из комнаты.

Через минуту, однако, резкий звук отодвинутого стула заставил нас повернуться к председательскому месту, и мы услышали оттуда торжественный, театральный голос Маэстро:

— Итак, разрешите начать…

С этого момента мы как бы переселились в какой-то сказочный, волшебный мир — до такой степени необычайно и необъяснимо было все, что делал Маэстро. Я вспомнил того старика Франкарди — замечательного мирового артиста эстрады, прекрасного фокусника, иллюзиониста, «трансформатора», который один разыгривал целые пьесы с массой действующих лиц. Он чграл и мужские и женские роли и так молниеносно менял свой облик, подменяя себя куклами, переделывая голос, что невозможно было бы поверить, что на сцене один человек, если бы Франкарди не показывал тут же, как он это делает. Кроме того, он был меткий стрелок, музыкант, декламатор — что угодно.

Фокусы Маэстро были, правда, иного сорта. Они были невозможны, недопустимы! Маэстро просто издевался над нами, над здравым смыслом, над нашим разумом и привычным чувством реального.

Он начал с того, что сделал, «необходимое пояснение».

— Мне удалось решить проблему невидимки, — говорил он, — решить удачно и исчерпывающе. Надеюсь, вы не думаете, что это массовый гипноз или что-нибудь в этом роде, и не сомневаетесь в том, что именно я говорю с вами…

— А вы-то сами слышите что-нибудь? — перебил его один из гостей.

— Конечно, дорогой Павел Иванович! Как видите, сразу же вам и отвечаю.

— А можете ли вы что-нибудь делать в этом невидимом состоянии? — спросила Марина.

— О, это вопрос каверзный! Но разрешите ответить на него делом. Сейчас, друзья я начинаю художественную программу. Первым номером идет музыка.

Он отошел в дальний конец комнаты, где стояло пианино, очевидно специально на этот случай принесенное сюда. Я прекрасно знал, что Маэстро никогда не занимался музыкой и не обладал даже признаками музыкального слуха.

— Дайте мне сюда, пожалуйста, стул… Так, благодарю вас. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

— Открыть клавиатуру? •— Нет, это не важно. Крышка мне

Его шаги были не мешает нисколько… Ну, садитесь, слушайте…

Прозвучали первые громкие и тяжелые ноты второго прелюда Рахманинова. Потом пошли полные звуков сложные аккорды, которых, конечно, никогда не мог бы заучить мой друг. Прелюд был сыгран превосходно. Я тихо подошел к пианино и, когда был взят последний аккорд, приник ухом к полированной поверхности… Струны звучали. .. Сомнений не было.

Потом Маэстро сыграл один из вальсов Шопена — сыграл виртуозно, легко. Мы восхищенно аплодировали. Затем он просвистел алябьевского «Соловья» под собственный аккомпанемент.

— Как видите, друзья, становясь невидимым, я приобретаю способности, которыми никогда не обладал. Замечательно, не правда ли?

— А петь вы тоже можете?

— Могу! И притом каким угодно голосом — басом, тенором, сопрано, контральто — любым. Хотите, спою женским, сопрано?

И мы услышали арию Розины из «Севильского цырюль-ника».

В этом голосе не было ни малейшего намека на то, что поет не женщина. Мне даже показалось, что я узнал Барсову…

Но на этом Маэстро закончил музыкальное отделение.

— Теперь, — сказал он, — разрешите продемонстрировать перед вами нечто такое, что даже не имеет названия в современном эстрадном искусстве. Номер называется «полет духа». Я буду летать. Смотрите! Поднимаюсь. .. Вот я уже над столом, слышите? Еще выше… Вот лечу над вами…

И так, не умолкая ни на секунду, чтобы мы могли следить за ним, Маэстро медленно и незримо парил над нами в воздухе, останавливался где-то около люстры, пролетал над самым столом…

Я опять вспомнил свои юношеские полеты во сне…

— Последний номер программы! — провозгласил Маэстро.— Сейчас я исчезну. Тут же, в воздухе, над вами. Исчезну, чтобы снова перевоплотиться. Надеюсь, кое-кому из вас будет понятно, для чего я продемонстрирую это исчезновение. Итак, внимание! Раз, два.

Что то щелкнуло едва слышно, — при этом Марина прошептала: «Да, да… совершенно так же», — и все мы почувствовали, что Маэстро перестал существовать там, под потолком.

А через минуту открылась дверь, и он вошел —обыкновенный, видимый, немного утомленный. Мы встретили его овацией.

Едва ли кто-нибудь из гостей ожидал, что крайнее любопытство, возбужденное этим ошеломляющим спектаклем, так и останется неудовлетворенным. Но Маэстро наотрез отказался открыть тайну своего «перевоплощения».

— Не могу, — отбивался он. — Во-первых, плох тот фокусник, который стал бы объяснять, как он делает свои фокусы; во вторых, согласитесь, что неудовлетворение вашей любознательности — очень небольшая плата за такое необыкновенное представление. И, наконец, тайна невидимости — это мое научное открытие, очень серьезное, и пока оно не запатентовано, я не имею права его разглашать.

Трудно было понять, говорит ли он серьезно, или шутит. Около трех часов гости разошлись.

Меня и Марину он задержал и, когда все ушли, спросил, хитро улыбаясь:

— Ну как, похоже?

— Конечно! Это то самое и есть, — ответила Марина, уверенная в том, что вот сейчас мы наконец узнаем все.

— А вы ничего не поняли?

— Абсолютно, — сознался я. — Кроме разве того, что все это не имеет никакого отношения к психике.

— Ну, разумеется! — рассмеялся Маэстро. — Теперь слушайте. Вы, конечно, жаждете объяснений. Готов дать вам их и, если хотите, сейчас же. Но я предлагаю другое. Погодите еще день. Вот почему: я знаю, что вы не очень склонны к технике и слабо в ней разбираетесь. Но вы любите и понимаете искусство. А я сейчас веду одну экспериментальную работу в области… только не удивляйтесь, пожалуйста… в области кино. Работа эта имеет прямое отношение к тому, что вы сегодня видели, и мне хотелось бы показать вам завтра же кое-какие результаты ее. Вам это будет интересно и облегчит понимание сегодняшних чудес, а мне очень ценно будет ваше мнение — зрителей, не искушенных во всяких новых технических махинациях.

Нам не оставалось ничего другого, как согласиться на это предложение. —

На другой день в шесть часов вечера, как было услов-лено накануне, мы встретились с Маэстро в Лиховом переулке, у входа в здание, где помещались экспериментальные мастерские и студии кинокомитета. Пройдя по лестницам и корридорам, заглушённым мягкими дорожками и коврами, мы оказались одни в небольшом кинозале с рядами кресел перед экраном. Усадив нас, Маэстро вышел, чтобы сделать какие-то распоряжения, затем присоединился к нам и, повернувшись в сторону проекционной комнаты, скомандовал: ,

— Можно начинать!

Свет в зале погас, экран вспыхнул, демонстрация началась.

Это был небольшой, очевидно экспериментальный звуковой фильм, продолжавшийся не более пятнадцати минут.

Он состоял из нескольких, даже не связанных по содержанию, отдельных сцен. Одна из них изображала допрос подсудимого в кабинете следователя, другая — репетицию в театральной студии, третья — кормление зверей и птиц в зоопарке. Все это было занятно, как эпизоды кинохроники, но… не больше. Никаких потрясающих «чудес», на которые можно было рассчитывать, зная Маэстро, мы в этом фильме не увидели.

И в то же время с первых же кадров нам стало ясно, что никогда еще ничего подобного мы не встречали в кинотеатрах. В чем именно заключалось новое — оставалось непонятным, но люди, звери, птицы в этом фильме казались во много раз более живыми, реальными, чем обычно на экране. Ясно чувствовалось, что какая-то условность, всегда сопровождающая кинофильмы, здесь была устранена. Волнующийся преступник, уссурийский тигр, чавкающий над громадной костью, визгливая обезьяна, заметавшаяся от возбуждения по клетке при виде пищи, — все эти герои экрана стали необычайно притягательными самим ощущением их живых голосов и движений.

— Ну? — с улыбкой спросил Маэстро, поворачиваясь к нам, когда демонстрация кончилась.

Мы переглянулись с Мариной и рассмеялись: опять нам приходилось удивляться и разгадывать непонятные фокусы.

Кое-как, с трудом подбирая нужные сравнения и образы, помогая друг другу, мы изложили Маэстро наши впечатления.

— В общем, — заключила Марина, — это очень хорошо: свежо, живо. Но чем это отличается от обычного — непонятно.

Маэстро поднялся и крикнул в будку:

— Дайте, пожалуйста, первый вариант!

На экране снова появились уже знакомые фигуры следователя и преступника.

Это был тот же самый фильм. Но теперь он стал совсем другим. Несмотря на хорошую игру артистов, на те же запомнившиеся нам интонации и движения, сцена показалась серой, мертвой, скучной.

— Довольно! — распорядился Маэстро и, снова обращаясь к нам, спросил:

— Как теперь?

— Плохо, совсем плохо, — в один голос ответили мы.

— Та—ак, — злорадно рассмеявшись, протянул Маэстро. — А между тем это то самое, что вы постоянно видите. Вы заметили, что это плохо, только потому, что перед этим видели нечто лучшее. Но это лучшее существует пока только здесь, в нашей лаборатории: это еще только будущее.

— Но в чем же дело? Чем это будущее отличается от настоящего?

— Странно все-таки, что никто сразу не догадывается, в чем тут разница, — сказал Маэстро. —Неужели вы не обратили внимания на звук? Ведь в современном кино звук неподвижен. Он всегда исходит от репродуктора, установленного где-нибудь под экраном, или за экраном, а не от его источника на экране. Несуразица! Человек садится, встает, ходит, а звук его голоса при этом выползает откуда-то из-под низу, из одной точки! По экрану движется молчащая плоская фотография, а голос принадлежит не ей, а граммофону, спрятанному где-то под экраном. Но зритель привыкает и не осознает несуразицы. Воображение помогает нам не обращать внимания на эту весьма досадную условность. А насколько она действительно досадна, вы поняли, когда увидели наш фильм, в котором звук движется вместе с изображением его источника. Вот в этом-то и заключается основное отличие нашей новой звукотехники. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Я видел, что Маэстро наконец «раскачался». Он очень не любил разоблачать тайны своих эффектных научных опытов но уж, если решался и начинал объяснять, то делал это с таким же увлечением и жаром, с какими показывал самые опыты. Теперь оставалась только подливать масло в огонь.

— Позвольте, — осторожно начал я, — но как же можно заставить звук бродить по экрану за человеком? Звучащий экран! Вероятно, сложнейшая техника?

— Нет, все очень просто. Вот пожалуйте сюда и посмотрите,— сказал он, подходя к экрану и заглядывая за его раму.

Я посмотрел туда же. За простым полотняным экраном, натянутым на раму, было пусто. Только к углам рамы, будто присосавшиеся моллюски, примыкали своими раструбами четыре больших конусообразных предмета.

— Это репродукторы? — догадался я.

—Да, — ответил Маэстро.

—И это — все?

— Да, вот и вся система, приводящая к тому, что звук может двигаться по экрану вслед за его источником и даже удаляться за пределы экрана, то есть исходить из такого места пространства, где нет не только источника звука, но даже и его изображения…

В этих словах Маэстро мы почувствовали явный намек на наши приключения в польском замке. Казалось, он подошел вплотную к тайне «невидимки». Иначе зачем понадобилось бы ему угощать нас этой стереозвуковой техникой! Мы насторожились.

Но и теперь нам не было суждено узнать загадку.

—… Потом, если хотите, я объясню вам подробно, как это получается, — заключил он с безразличным видом. — А может быть, вы и сами догадаетесь: все это достаточно просто.

— Но если это так просто, — спросила Марина, — то почему же мы до сих пор не видим таких стереозвуковых фильмов в кино?

— Не знаю! — Ввести в практику эту систему в наших условиях ничего не стоит. Вы думаете, это новость, мое изобретение? Ничего подобного! Все давно известно. Я только взялся сделать, чтобы показать, каким минимумом техники должно было бы сейчас обладать наше киноискусство, поистине лучшее в мире по содержанию, по артистическому исполнению и безграничному разнообразию материала.

— Да, да, верно!—горячо согласилась Марина. — Но позвольте, разве то, что вы показали, — минимум?

— Конечно, и самый скудный! А максимум… Погодите. .. Садитесь на свои места… — Он стремительно направился в проекционную комнату, и через несколько минут мы опять погрузились во мрак.

В следующий момент широкая полоса света, распростершись над нами, ударила по экрану и — так мне показалось — прорвала его, сокрушила все, что было за ним…

Сквозь широкое квадратное отверстие, образовавшееся в стене, мы увидели беспредельную глубину яркого голубого неба, слегка запушенного перистыми облачками. Тихо струилась перед нами река. Вдали на горизонте синела полоса леса; ближе, волнуемое ветерком, колыхалось легкими волнами широкое поле золотой зрелой пшеницы. На этом берегу, совсем близко от нас, суетился старичек-рыболов, то и дело закидывая свою удочку. И когда он замахивался удилищем назад, чтобы закинуть подальше, его длинная леска с поплавком и насадкой со свистом разворачивалась над самыми нашими головами, и мы невольно пригибались. Еще ближе, слева, уже, казалось, по эту сторону стены нашего зала, среди кустов едва дымился потухающий, но еще живой, иногда потрескивающий костер под котелком. Его голубой дымок, относимый слабым дуновением, медленно пересекал открывшуюся перед нами картину и таял, поднимаясь над нами. Величавое спокойствие этого потрясающего своим полнокровием родного пейзажа то и дело нарушали торжествующие крики стрижей, упоенно бороздящих пространство в стремительном, игривом полете.

Но вот где-то слева, вдали, возникли голоса. На том берегу показалась группа людей, идущих, очевидно, с работы. Они спустились к воде, сели в лодку, и над рекой под мерный стук уключин понеслась их песня, ладная и задорная, как полет стрижа… Они вышли на берег около рыболова; продолжая петь, направились прямо к нам, потом повернули вправо у самых кресел первого ряда и углубились в лес. Только один парень задержался на секунду и негромко крикнул недовольному шумным вторжением людей старику:

— Отец, бери лодку! У того берега язь плавится — массой1

Все исчезло так же внезапно, как и появилось. Когда

в зале включили свет и экран, стена, кресла оказались на своих местах, — мы как будто шлепнулись на землю из какой-то сказочной страны. То, что мы видели, было до такой степени настоящим, почти осязаемым, что мы не только забыли о январе, морозе, о том, что кругом нас на многие километры раскинулись каменные кварталы столицы— мы просто лишились этого бессознательного, но постоянного ощущения реальной действительности. Мы сидели молча, потрясенные, и смотрели на Маэстро. А он улыбался, довольный произведенным эффектом, и тоже молчал, опершись подбородком на руку, лежащую на спинке кресла.

— Ну вот, — произнес он наконец, поднимаясь. —Это максимум.

— Тут все, — с трудом приходя в себя, начал я; — и краски, и объемность, перспектива, и ваш замечательный подвижной звук…

— Цветной, объемный, стереозвуковой фильм, — сформулировал Маэстро и добавил: — Экспериментальный, без всяких трюков и игровых эффектов. Просто — картинка с натуры. Я сделал его тоже для того, чтобы показать будущее кино, а главное — дистанцию, все ту же досадную дистанцию, на которую иногда отстает промышленность от передовых возможностей техники… Однако — перебил он себя, взглянув на часы, — пора двигаться. Едемте сейчас ко мне. Разоблачать тайны вашего замка.

Мы поднимались по широкой лестнице дома, где жил наш друг. Я прекрасно помнил, что его квартира на третьем этаже. Однако он остановился на втором и, вынув ключ, стал открывать дверь.

— Позвольте, вы ошиблись этажом! — заметил я.

Он улыбнулся.

— Нисколько. Вот вам и первая тайна: у меня теперь здесь вторая комната. И в этом заключается необходимое условие, без которого не может быть решена проблема невидимки. Прошу, входите. Как видите, расположение и размеры те же, что и там, наверху. Это тоже имеет значение.

Мы вошли, и я узнал издавна знакомый «рабочий беспорядок» домашней лаборатории моего друга.

Всю середину комнаты занимали несколько столов, сдвинутых вместе и образовавших как бы один громадный стол, на котором ничего не было. Предметы же, которым следовало бы расположиться на столах, лежали на полу, на подоконниках…

Но главное, что невольно привлекало внимание, это стены и потолок. Они были усеяны какими-то одинаковыми круглыми приборами, укрепленными на больших кронштейнах. Ряд этих приборов шел по всем стенам на высоте около метра от пола, другой ряд опоясывал комнату метрах в полутора выше. Два ряда украшали потолок. В общем, их было не меньше полусотни. Тонкие провода змеились от них и вливались в общий канал. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Я подошел к ближайшему прибору и стал рассматривать его, Маэстро тотчас оказался рядом.

— Оригинальное украшение комнаты, не правда ли? — сказал он. —А в нем заключается главная техническая тайна всех чудес. Узнаете эту штуку? Впрочем, таких вы еще не могли видеть, — это моя конструкция. В общем, это репродуктор в середине которого вмонтирован микрофон. Вот он. Они связаны между собой чисто механически. Таким образом, эта комбинация может служить и излучателем звука и приемником его. Нечто вроде искусственной головы, имеющей уши и голос… Однако посмотрим, что делается наверху, в моей гостиной. Он подошел к небольшому распределительному щитку, укрепленному на стене, и щелкнул одним из многочисленных включателей.

Я не успел заметить, что он сделал там еще, потому что в этот момент Марина, молча сидевшая на диване в трех шагах от меня, ни с того ни с сего громким мужским голосом вдруг вскричала:

— Новая эра! Поймите!… — и испуганно вскочила с места.

Я броймся к ней…

Никогда еще мне не приходилось видеть, чтобы Маэстро хохотал так безудержно, с таким откровенным, искренним увлечением.

— Простите, на этот раз я не виноват. Чистейшая случайность, — сказал он наконец, успокоившись. — Не мог же я знать, что он сидит как раз на этом самом месте!

— Да кто это он?

— О—о … занятный человек. Я вас сегодня познакомлю. Композитор Имбирцев. Они с Ныркиным там беседуют в ожидании меня. Он увлечен одним моим предложением, касающимся музыки. Я ведь теперь, как вы знаете, стал музыкальным!… — Он снова засмеялся. — Однако не буду вас больше мучить. Подойдите сюца… Этот щиток — пульт управления моей таинственной системой. Я только что включил сразу все «уши», то есть микрофоны, установленные в той комнате, где мы с вами вчера пировали, и все репродукторы, находящиеся здесь. Но пришлось сейчас же выключить. — Он сдержал новый приступ смеха. — Теперь снова включаю эту систему.

Голос композитора тотчас возник около нас. Он с жаром рассказывал о каком-то симфоническом концерте в Америке, обращаясь к невидимому слушателю, очевидно, Ныркину. Мы с интересом слушали. Невидимый композитор возбужденно двигался перед нами, мягко шагая по столь же невидимому ковру.

— Выключить? Или хотите послушать еще? — хитро спросил Маэстро.

— Интересно, конечно, — ответил я, — но … он, пови-димому, не знает, что его слушают. Мы, собственно, подслушиваем. ..

— А—а… в самом деле, это не совсем удобно. Получается нечто вроде того, как у вас там, в. замке. Ну что же, тогда давайте обнаружим свое присутствие, познакомимся. .. Включаю другую систему.

Тут он щелкнул другим включателем и сказал:

— Сергей Андреевич, добрый вечер!

Композитор, продолжавший свой рассказ, замолк на полуслове.

— А? … Что? … Кто это? .., Маэстро, конечно?

— Собственной персоной, — ответил тот. — Опять напугал вас?

— Никак не могу привыкнуть… Ну, здравствуйте. Пришли, значит?
— Да, и не один. Тут у меня двое друзей, которые…

— Простите, Маэстро, — перебил его голос Ныркина,— есть срочное дело. Вам придется извиниться перед друзьми… Полчаса назад звонили и просили немедленно прибыть на экстренное заседание комиссии, о которой вы знаете. Просили также передать, что кандидатура Волохова провалилась и что комиссия вылетает завтра. — В нашем журнале вы найдете кучу поздравлений на день рождения и на годовщину свадьбы.

Мы с Мариной почувствовали,1 что наши надежды узнать наконец тайну «невидимки» снова рухнули.

— Что это значит? — спросил я. Маэстро обернулся ко мне.

— Это значит, что сейчас мы поднимаемся наверх, я вас познакомлю с Сергеем Андреевичем Имбирцевым, и вы проведете интересный вечер. А я… — он развел руками,— сейчас поеду в наркомат, а завтра в шесть утра буду на аэродроме. Ничего не поделаешь!

— И надолго? — спросила Марина упавшим голосом.

— Думаю, месяца на два-три.

— Три! Ну, это невозможно! Как же… с разоблачениями?

Маэстро улыбнулся своей теплой, ласковой улыбкой.

— Да, это, конечно, невозможно. Вот что! Есть выход. Вы узнаете все через несколько дней. Завтра у меня будет часа четыре совершенно свободных во время полета. Вот я и напишу вам обстоятельное письмо, в котором все объясню. Выход найден?

Я повторил жест Маэстро, разведя руками: «ничего не поделаешь!» Через несколько минут Маэстро уехал…

(Окончание следует.)

По материалам журнала «ЗНАНИЕ СИЛА» 1946 год

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *