Через 15 лет мы должны поднять уровень нашей промышленности втрое по сравнению с довоенным. Это значит, что через 15 лет наша промышленность будет ежегодно производить 50 миллионов тонн чугуна, 60 миллионов тонн стали, 500 миллионов тонн угля, 60 миллионов тонн нефти. «Только при этом условии можно считать, что наша Родина будет гарантирована от всяких случайностей» (Сталин).
Попробуем представить, что означают эти грандиозные цифры.
60 МИЛЛИОНОВ ТОНН СТАЛИ В ГОД —этр около 7 тысяч тонн в час. В течение часа страна даст такое количество металла, которое будет достаточным для изготовления 2-х тяжелых прокатных станов-блюмингов, 5 мощных современных паровозов ФД, 50 гусеничных тракторов, 100 автомобилей и, вдобавок к этому, большого количества предметов домашнего обихода — швейных машин, металлических кроватей и т. п. Вот что получит страна только за 1 час работы металлургических заводов.
500 МИЛЛИОНОВ ТОНН КАМЕННОГО УГЛЯ В ГОД — это около 57 тысяч тонн в течение одного часа. Если часовую производительность угольной промышленности использовать для получение, металлургического топлива — кокса, то мы получим примерной 40 тысяч тонн кокса, свыЩе 3 тысяч тонн каменноугольной смолы и до 20 мил. кубометров богатого горючего газд; который будет использован для отопления сталеплавильных печей и для химических целей. Вот что даст народному хозяйству угольная промышленность только за 1 час.
60 МИЛЛИОНОВ ТОНН НЕФТИ В ГОД —это около 7 тысяч тонн в час. Из нефти, добытой за один час, можно будет получить около 4500 тонн бензина. Этого количества ценного горючего хватит для того, чтобы в течение года обеспечивать 100 легковых машин «ЗИС-110», 250 грузовиков «ЗИС-5» и кроме того обеспечить в течение года ежедневные рейсы крупного Пассажирского самолета из Москвы в Ленинград и обратно. Кроме бензина, переработка нефти, добытой в один час, позволит получить сотни тонн смазочных масел, много керосина, парафина, вазелина и других ценных веществ. Вот что даст народному хозяйству наша нефтяная промышленность только за 1 час.
СОВЕТСКИЙ НАРОД РАЗВЕРТЫВАЕТ СВОИ ГИГАНТСКИЕ СИЛЫ ДЛЯ ВОПЛОЩЕНИЯ В ЖИЗНЬ ВЕЛИКОГО ПЛАНА НОВОГО МОЩНОГО ПОДЪЕМА IАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА. ВЕРХОВНЫМ СОВЕТОМ СССР УЖЕ УТВЕРЖДЕН ПЯТИЛЕТНИЙ ПЛАН ВОССТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА СССР НА 1946—1950 Г. Г.
НАД НАШЕЙ СТРАНОЙ РЕЕТ ЗНАМЯ ЧЕТВЕРТОЙ СТАЛИНСКОЙ ПЯТИЛЕТКИ — ПЯТИЛЕТКИ ВСЕПОБЕЖДАЮЩЕГО ТРУДА СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ.
НАГРЕВ
l/ак-то осенью 1936 года на Ленин-1 » градском заводе «Светлана» после одного производственного совещания разговор переше/i на волновавшую тогда всех тему о войне в Испании.
— Нехватает артиллерии у республиканцев, — заметил главный конструк- треснет. Если б удалось гор. удвоить срок службы пушки!
— Стволы у пушек мало стойкие,— отозвался начальник машиностроительного цеха. — Выпустит, скажем, пушка с тысячу снарядов, и уже канал ее разработался, больше стрелять нельзя.
— Да, слишком мягкие стволы, — согласился главный конструктор. ■— Вчера в Артиллерийском управлении об одном республиканце рассказывали: чтобы пушки не достались врагу, он, отступая, застрелил все срудия своей батареи.
Меня очень заинтересовал этот разговор. Как это так: застрелить пушку?
— Ну да, — пояснил машиностроитель, — стволы современных орудий делают из вязкой и мягкой стали. Подумать только — пушку, пушку пробивает пистолетная пуля! А закаливать стволы нельзя, — продолжал он, — закаленный ствол будет хрупок, треснет при первом выстреле…
Но дальше я ее слушал, а бегом отправился в лабораторию.
У меня возникла идея, показавшаяся мне тогда, стыдно сознаться, гениальной. Я решил предложить новый способ обработки орудийных стволов: нагревать эти ство-лТл изнутри так, чтобы закалить только тонкий, к примеру, одно-двухмиллиметровый слой. Тогда внутренняя поверхность канала орудия будет иметь высокую твердость, будет устойчива против истирания снарядами, а весь ствол останется вязким и при выстреле.
Но к тому времени у меня был уже некоторый изобретательский опыт и выработалась привычка всегда- задавать себе вопрос: почему это предполагаемое новшество еще не осуществимо.
Если единственный довод в мою пользу лишь тот, что до сих пор такая гениальная идея никому не приходила на ум, то значит—впереди заведомо неудача. Над любой технической проблемой думают десятки, сотни остроумнейших людей во всех странах. Внести что-нибудь действительно новое и полезное можно наде каким-либо новым, мало кому другому доступным инструментом. Таким инструментом я считал высокочастотный нагрев токами высокой частоты.
На «Светлане»-высокочастотные токи применялись для нагрева внутренних частей электродов радиоламп со стеклянными баллонами и при изготовлении этих радиоламп. Правда, мощность светлановских установок не превышала нескольких киловатт, а для нагрева пушек, по расчету, требовались сотни киловатт, но ведь существуют радиопередатчики на сотни киловатт,- значит можно осуществить и нагревательную установку на эту мощность.
Вместе с инженером электромонтажного цеха «Светланы» Лозинским мы нарисовали на большом листе ватмана пушку, стоящую вертикально дулом вверх. Катушка, оживленная высокочастотным током, проходила внутри канала ствола.
С этим произведением мы отправились к главному инженеру пушечного главка. Вероятно картина выглядела достаточно убедительно и правдоподобно. Осмотрев ее, главный инженер вызвал стенографистку и тут’ же продиктовал распоряжение срочно построить опытную установку для поверхностной закалки орудийных стболов.
Через несколько месяцев установка была готова. В натуре, что бывает крайне редко, она выглядела еще эффектнее, нежели на чертеже. Основной ее частью была решетчатая 10-метровая.
Главный инженер дал распоряжение
построить опытную установку.
башня, окруженная ажурными лесенками и площадками. От нее веяло чем-то марсианским.
Около здания лабЬратории была установлена круглосуточная охрана, и однажды грузовик привез длинные зеленые ящики с сырыми лейнерами (так называют внутреннюю выемную часть пушечного ствола) четырехметровых зенитных орудий.
Пробный нагрев коротких отрезков пушечных стволов показал, что вся установка в полном порядке.
По ночам мне снились поля сражений, фантастические испанские пейзажи. Пушки, окутанные дымом, выпускали одну тысячу снарядов за другой без малейших следов износа. Казалось, должна была начаться новая эра в истории артиллерии.
И тут мне захотелось покрепче подковаться теоретически по части пушечного дела. В журнале Русского металлургического Общества за 1912 год я нашел статью Дмитрия Константиновича Чернова «О причинах разгара орудийных стволов»; многочисленными неопровержимыми опытами великий металлург доказывал, что пушки изнашиваются не из-за механического истирания снарядами, а потому, что раскаленные пороховые газы, омывая металл ствола, вызывают его тепловую усталость. «Мягкая сталь, — писал Чернов,— лучше чем закаленная противостоит огненному дыханию пороховых взрывов».
Несколько раз перечел я эту фразу, все еще не допуская до своего сознания ее уничтожающего для меня смысла: «Мягкая поверхность канала ствола для пушек лучше чем зака-
Трудно, очень трудно даже перед самим собой признать ошибку. Как же поступить? Испытание орудия на живучесть обходится во много сотен тысяч рублей. Но сдаваться без боя тоже не хотелось. Были изготовлены маленькие модели пушечных стволов. Их закалили токами высокой частоты и испытали на обстрел. Увы, Чернов был прав: крепкий, закаленный стволик катастрофически разрушался после немногих выстрелов.
Мы отослали длинные зеленые ящики с лейнерами зенитных орудий обратнр нераспакованными.
Но что же делать с мощной высокочастотной установкой? Начиная работу, мы были чистыми электриками, даже более того — узкими специалистами по радиосвязи, и у нас были, это надо честно признать, весьма туманные понятия о металлопромышленности. За время, пока строилась установка для обработки пушек, пока эти пушки к нам везли,’мы прилежно изучали металловедение и термообработку. Неужели мы останемся в положении чеховского чиновника, который выучил стереометрию зря? И в пушках, и в валках для горячей прокатки, и в кузнечных штампах — словом, во всех случаях, где сталь должна противостоять этой тепловой усталости, высокочастотная поверхностная закалка не нужна. Конечно, можно было бы успокоиться на том, что в науке важны и отрицательные результаты. После нас уже никто другой так не ошибется. Но какое это бледное и слабое утешение!
Хотелось найти лучший выход. Ведь не во всех, без исключения, случаях причиной выхода из строя частей ме-
лость. Возьмем к примеру зубчатое колесо или цилиндр двигателя. Если их рабочая поверхность сотрется всего на несколько десятых долей миллиметра, то они уже непригодны к дальнейшей работе. Следовательно, истирание — причина их износа. А ведь много и. других деталей, которые изнашиваются из-за истирания. Рабочие поверхности зубчатых колес, шеек коленчатых валов, режущего и мерительного инструмента должны быть твердыми, износоустойчивыми. Сердцевину же этих деталей желательно оставить вязкой и пластичной, противостоящей толчкам и ударам. Вот где найдет применение поверхностная закалка с высокочастотным нагревом.
Мы решили построить такие высокочастотные установки с ламповыми генераторами, которые можно было бы эксплоатировать на любом машиностроительном заводе. А для широкого применения этих установок — разработать технологию поверхностной закалки самых ходовых изделий. Но решить —еще не значит сделать. Высокочастотный генератор, применяемый на радиостанциях (а других генераторов тогда не было), — сложное и дорогое устройство. Чтобы такой генератор хорошо работал, его надо точно настраивать. Само слово «настройка» говорит о чем-то, требующем особого искусства. Настраивают скрипку, рояль… А что делать с таким генератором в цехе, где надо калить то огромную, шестерню, то крохотный кулачок? Неужели для каждого нового изделия — новая тонкая настройка?
От установки, предназначенной для работы в цехе, требуются прежде всего простота и неприхотливость. Установка должна быть такой, чтобы ее трудно было испортить даже неосторожным обращением, она должна быть, как говорят американцы, fool proof — «дуракоупорной».
Однажды грузовик привез длинные зеленые ящики.
В конце концов была создана конструкция высокочастотного лампового генератора, в который переход от одного типа нагревателя к другому был не сложнее, чем, скажем, смена резца на токарном станке. Мы учли, что генератор закалочной установки. может быть грубее чем генератор высокочастотного радиопередатчика. В закалочной установке не требуется ведь ни чистоты тона, ни строгой устойчивости длины волны, которые так важны для радио.
К испытанию закалочной установки мы приступили с большим волнением.
Сталь — капризный материал. При нагреве ее для» закалки в обычных печах надо очень точно соблюдать температуру. Чуть не догревшь — поверхность стали выкрошится.
Предположим, что нагревая на нашей установке образец какого-нибудь кулачка или рычажка, мы получим хороший результат при длительности нагрева в две секунды. Но ведь напряжение в силовых сетях заводов, каждый это знает, может колебаться в довольно больших пределах, а с напряжением будет изменяться и мощность, которая подводитея к стали. Следовательно, как бы точно ни выдерживать время нагрева, все равно одинаково хороших результатов каждый раз не получится.
И вот наступил долгожданный момент первого испытания.. Большая шестерня автомобильной коробки передач укреплена внутри нагревательного витка из медной трубки.Щелкает контактор. Генератор включен. Нагрев начался.
Измеритель мощности показывает, что сталь потребляет две сотни киловатт. Проходит секунда, вторая. Боковая поверхность шестерни начинает светиться вишневым накалом.
И тут — удивительная вещь!» — стрелка измерителя мощности идет в обратную сторону. Резко падает поток энергии, потребляемой раскаленным металлом. Сталь берет теперь в десять раз меньше мощности чем мгновенье до того.
Нам повезло, удивительно повезло! Оказалось, что наиболее распространенные сорта стали обладают свойством уменьшать свое потребление
Очень трудно даже перед самим собой признать ошибку.
мощности — «самовыключаться» из процесса нагрева, как только температура поверхностных слоев обрабатываемого изделия достигнет значения, необходимого для закалки.
Холодная сталь магнитна. При нашем устройстве высокочастотного нагревателя чем более магнитен материал, тем большую мощность он потребляет.Существуют, правда, сорта стали, для которых температура закалки лежит много выше температуры магнитного превращения. Это, например, быстрорежущая сталь, в которой много вольфрама и хрома, некоторые сорта немагнитных жароупорных сталей. Для таких сталей высокочастотный нагрев мало применим. Зато для огромного большинства конструкционных и инструментальных сталей высокочастотная закалка дает блестящие результаты.
Но все, кто работают с высокочастотными закалочными установками, должны твердо знать, что высокое качество обработки изделий получается только благодаря особенностям самой стали — при требуемой температуре. «самовыключаться» из нагрева. — Высокочастотный нагрев без огня, действительно оказался новым полезным инструментом для металлопромышленности. В металлорежущих станках, в текстильных, сельскохозяйственных и иных машинах успешно работают детали, обработанные током высокой частоты. Во время Отечественной войны обработанные высокочастотным методом детали блестяще показали себя в танках.
Высокочастотный нагрев удешевляет производство, повышает живучесть механизмов.
Не так уж много времени прошло с тех пор, как в лаборатории завода «Светлана» были сделаны первые попытки закаливать пушечные стволы, а ныне мощность высокочастотных установок, применяемых для поверхностного нагрева в промышленности Союза, в несколько раз превышает мощность радиостанций.
Искусственная молния.
Знойный летний день. Мы входим в большую, залитую солнцем лабораторию, уставленную странными сооружениями. Опускаются шторы. В комнате становится прохладно и сумрачно. Кажется, что темные тучи заволокли небо, закрыли солнце и надо ждать грозы.
Включается рубильник. Несколько секунд слышно шипение, и вдруг яркая молния прорезает пространство шагах в десяти от нас. Жаль, нас не предупредили, что надо заткнуть уши1 Гром ударил так> сильно, что в ушах долго стоит звон.
Следуют удар за ударом. Извилистые молнии то бледноголубого, то красноватого цвета каждые 15—20 секунд озаряют все своим светом. Чувствуется сильный запах озона.
Наконец зажигается свет, и мы можем рассматривать ту машину, которая здесь, в нескольких шагах от нас, воспроизводит одно из самых мощных и грозных явлений природы.
Большой, диаметром в 1—W2 метра, сплющенный шар из жести, словно серая туча, навис над ванной с песком. Внизу шара находится острие; с него и слетали наблюдавшиеся нами молнии. Этот шар соединен с другим — медным шаром, поставленным на колонну из изолирующего материала — бакелита. Внизу, под колонной, расположены металлические гребенки, к которым подводится постоянное напряжение в 20 тысяч вольт. Внутри колонны вращается резиновая лента, приводимая в движение электромотором.
Электрические заряды с гребенок переходят на лейту. В непрерывном движении лента несет эти заряды вверх, где они снимаются такими же металлическими гребенками, передаются на медный шар, а с него перетекают на жестяной.
Крутится мотор, движется лента — и шар все больше и больше насыщается электричеством. Постепенно на нем скапливается заряд такой величины, что он способен пробить воздух, обычно не проводящий электричества. Наступает пробой — и заряд в виде молнии уходит в песок.
Эта машина называется электростатическим генератором высоких напряжений или генератором Ван-де-Графа. С помощью этого генератора можно получить электрические заряды в виде мощных искр, очень похожих на настоящую молнию.
Предположение о том, что электрическая искра и молния имеют одинаковую природу, было сделано очень давно. Еще в 1650 году англичанин Нолле, потерев кожей кусок янтаря, услышал слабый треск и получил небольшую искру. Он предположил, что воспроизвел молнию и гром.
Гениальный русский ученый Ломоносов считал, что молния — это огромная электрическая искра. Примерно в то же время великий американский физик Франклин, чтобы доказать это, запустил в грозовую погоду воздушный змей; по сырому шнуру змея электрические заряды стекали вниз и в виде искр соскакивали с его конца.
После этого вопрос о том, что молния и электрическая искра одно и то же, считался уже решенным.
Постепенно в лабораториях научились получать все более мощные и длинные искры, стоящие гораздо ближе к настоящей молнии чем к маленькой безобидной искорке Нолле. Но надо было найти способы исследования молнии, чтобы раскрыть характер и природу этого величествен-
Для этого прежде всего использовали фотографию. Сначала молнию и искровые разряды снимали обыкновенным фотоаппаратом. Ночью в грозу устанавливали аппараты с открытыми объективами. Молния яркой вспышкой прорезала тьму — и на пластинке получалось ее изображение в виде зигзагообразной линии. Но по такому снимку нельзя было судить о том. что представляет собой электрический разряд, с какой скоростью он движется.
А физики уже давно предполагали, что электрический разряд, .который кажется нам одной мгновенной вспышкой, на самом деле состоит из нескольких вспышек. Но проверить свое предположение они сумели только когда была сконструирована особая фотокамера, в которой пленка вращается с огромной скоростью. Представьте себе, что пулеметчик на полигоне стреляет в мишень. Пуля за пулей попадает в центр мишени, и если вы потом станете разглядывать ее, то ни за что не узнаете, сколько пуль в нее попало. Но вот мишень сделали подвижной, и пули, выпущенные тем же пулеметчиком, проведут на мишени пунктирную линию. По числу точек в пунктире сразу можно сосчитать число выпущенных пуль. Точно так же и изображения молнии на движущейся пленке позволили разобраться в том, из каких частей состоит этот грандиозный электрический разряд.
Оказалось, что молния часто состоит из 5—10, а иногда из 20—30 отдельных разрядов, которые следуют друг за другом по одному пути, проложенному «первым из них. Наши глаза воспринимают такой разряд как одну яркую линию, а вращающаяся пленка разлагает его на составные части: в промежутках между разрядами пленка сдвигается, и каждый новый разряд приходится на новое место.
Но даже и те молнии, вторые состоят из одного разряда, оказались очень ннтереснымн. Выяснилось, что сначала от тучи движется искра, которая как бы» прокладывает себе путь к земле. Когда она уже достигает земли, из точки удара вверх устремляется гораздо более мощный разряд. который .с огромной скоростью по пути, проторенному искрой, доходит до тучи. Все эти сложные электрические* процессы занимают несколько миллионных долей секунды. Это и есть вспышка молнии.
Много других интересных вещей о природе молнии рассказали эти фотографии.
Исследуя таким методом в лаборатории искровой разряд, ученые окончательно убедились в том, что он есть уменьшенная копия настоящей молнии.’ Средняя длина молнии равна 2—3 километрам, нередко она доходит до 10—15 километров, а однажды была зарегистрирована молния длиною в 40 километров. В лаборатории же трудно получить искру длиннее 5—6 метров. Сила тока молнии- в’ десятки и сотни раз больше силы тока искры такой длины.
За последние годы физики научились получать искры с ‘той же силой тока, что и у настоящих молний, но очень короткие. А совсем недавно советский ученый И. С. Стекольников получил в своей лаборатории самую сильную искусственную искру в мире — она была сильнее даже наиболее мощного из наблюдавшихся в природе грозовых разрядов; но длина этого необыкновенного разряда равнялась всего нескольким сантимет-
Гроза, ее громовые раскаты и зловещие молнии не только пугали суеверных людей. Они часто приносили несчастья н большой ущерб. Попадая в дом, молния зажигала его. Известны случаи огромных лесных пожаров, вызванных ударом молнии в дерево.
Первый громоотвод для защиты зданий был изобретен Франклином. Железный прут, возвышающийся над зданием, соединялся толстой проволокой с металлическим листом, закопанным в землю. Молния больше не угрожала такому дому.
За последние десятилетия, когда наступил. век электричества и над землей протянулись, провода, несущие огромное- количество электрической энергии,’молния снова стала опасной. Ударяя в Довода или в мачты линий передача он а вызывала аварии на линиях и часто надолго выводила их из строя. Но. новая техника ковала оружие-Для борьбы с молнией. Инженеры изобретали различные грозозащитные устройства. Их действие проверялось в лабораториях — на макетах линий передач, поражаемых искусственной молнией.
Об одной такой работе, проведенной в Энергетическом институте Академии Наук СССР, мы сейчас расскажем.
На территориях нефтяных промыс- ‘ лов расположено много огромных резервуаров с. нефтью — нефтяных озер. Как раз на Кавказе, где находятся богатейшие нефтяные промыслы, грозы особенно мощны и часты, а удар молнии в нефтяное озеро может вызвать коллосальный пожар и принести большие убытки. Поэтому было очень важно знать, какую опасность представляют грозы, разражающиеся над щедро разлитым горючим матернаЛм.
Как же узнать это?
Здесь нам опять поможет искусственная молния, с которой мы познакомились в высоковольтной лаборатории.
Рассмотрим внимательнее ванну с песком, расположенную под генератором Ван-де-Графа. Прямо . под острием, с которого развивается разряд. в песчаном грунте темнеет круглое нефтяное «озеро» около полуметра в диаметре.
Снова пускаем генератор. Странное дело — все молнии тщательно обходят «озеро», словно какая-то сила отталкивает их, и ударяют в грунт вблизи его берегов.
Снова и снова разряжается . генератор, но ни одного попадания.
Этот результат сравнили с собранными во всем мире сведениями о поражаемое™ настоящих нефтяных озер. Оказалось, что и в природе молния Очень редко попадает в нефтяное озеро. Это явление долгое время оставалось загадочным.
Наконец его удалось’ объяснить. Оказывается, что не только атмосферные явления определяют силу и величину молнии и место ее удара. Электрические свойства того участка земли, над которым разражается гроза, также играют большую роль. Почва с меньшим электрическим сопротивлением как «бы сильнее притягивает к себе молнии. Вот почему молнии легче итти над почвой с меньшим электрическим’ сопротивлением чем над прекрасным изолирующим материалом — нефтью. Молнии сворачивают с Прямого, кратчайшего пути и уходят от нефтяных озер к их берегам. Так опыты с искусственной молнией объяснили и помогли решить важнейший вопрос о защите нефтяных озер от грозы.
Чудесный вибратор.
Я был очень рад, когда мне дали квартиру в новом доме. Правда, седьмой этаж — немножко высокова-то для моего возраста, но лифт устранял все неудобств?, а из окна моего рабочего кабинета открывался чудесный вид на город.
Первый день, как всегда, прошел в хлопотах. На другое утро вся семья сидела в столовой за чаем] когда это вдруг началось.
Встав из-за стола, чтобы принести газету, я почувствовал, что пол под моими ногами заколебался. Громко звякнула ложечка в пустом чайном стакане; ей отозвалась посуда в буфете. — Чудесный вибратор.
— Землетрясение, — подумал я и бросился к окну.
Внизу расстилалась широкая улица, залитая асфальтом.
Автомобили, как морской прибой, катились волнами, послушно замирая у светофоров. Пешеходы спокойно шли по своим делам. Здания стояли прочно и фундаментально, нигде не было никаких признаков чего-либо необычай… А ложечка в стакане продолжала вздрагивать вместе со столом и полом. Люстра, подвешенная к потолку, трепетала всеми своими висюльками. Дом испытывал подземные толчки.
Точно какая-то мощная» машина сотрясала все здание. Но в нашем доме были сплошь квартиры и, кроме мясорубок, никаких других, более мощных установок *в них не было. Все это было странно и необъяснимо. — Чудесный вибратор.
Это узко ограничениое в пространстве «землетрясение» продолжалось часа два, а затем дом успокоился.
Но на другой день все возобновилось: семиэтажное здание было точно в ознобе.
— Дом простудился, — об’явил мой младший сын Игорь.
Но такое об’яснение не удовлетворяло остальных жильцов. Тем более, что приступы лихорадочного состояния охватывали наше жилище и в следующие дни. Дом при этом чуть покачивался, да покачивался, словно это был маятник, а не семиэтажная каменная махина. Особенного размаха достигли эти колебания в верхней.части здания: на седьмом этаже чай выплескивался из стаканов, в одной квартире даже упала и разбилась бутылка с молоком, стоявшая на краю стола. — Чудесный вибратор.
Понемногу начали раздаваться голоса протеста и возмущения. Но против кого и против чего? Найболее горячие головы предлагали подать в суд на архитектора, строившего здание. Особенно возмущался бухгалтер Епифанов, живший через площадку от меня.
— Ну что это такое? — кричал он, врываясь ко мне в одном жилете и самопишущим пером в руке. —Я жил у сестры в доме, который передвигали. Так, представляете себе, никто даже не почувствовал, что мы едем. Дети сестры были просто разочарованы. Преснулись и — на другой улице. А тут…
Он хлопал дверью и убегал, задыхаясь от негодования. — Чудесный вибратор.
Наконец решили создать специальную комиссию для расследования причин этого непонятного явления. В нее вошел инженер Иван Матвеевич Ляпунов, а от жильцов седьмого этажа, наиболее страдающих от «землетрясения», выдвинули меня.
— Все это — чепуха, — об’явил Иван Матвеевич, — все эти нарекания против строителей — сплошное недоразумение. Дом сделан как надо. Я смотрел чертежи: наред-кость добросовестная постройка. Причину надо искать не в доме, а вне его.
Иван Матвеевич, как оказалось, сделал уже некоторые наблюдения над «подземными толчками» и с помощью хронометра определил даже их период — получились очень правильные колебания. На чертеже, продемонстрированном Иваном Матвеевичем, они имели вид аккуратной волнистой линии — «синусоиды», как назвал ее инженер. С записью этих колебаний мы и отправились на поиски их таинственного источника.
Прежде всего Иван Матвеевич тщательно обследовал все соседние дворы и сооружения, заглядывал даже в подвалы. Но ничего подозрительного обнаружено там не было. — Чудесный вибратор.
Сами эти дома не проявляли ни малейших признаков неустойчивости, хотя среди них был один совсем старый, опиравшийся,- словно на костыли, на какие-то бревна. Этот доживавший последние дни домишко стоял на краю пустыря, где уже был начат котлован для постройки большого нового дома.
На другом конце пустыря маячил маленький сарайчик, похожий издали на собачью будку. Из сарайчика раздавалось пыхтение слабосильного моторчика внутреннего сгорания. Голубые кольца дыма выскакивали из выведенной наружу черной трубы. — Чудесный вибратор.
Иван Матвеевич вдруг насторожился и, вынув блокнот и хронометр, стал прислушиваться к работе «движка». Я стоял скучая рядом, не видя, что могло заинтересовать его в этом жалком «предприятии». Но вот инженер, наконец, удовлетворенно кивнул головой и уверенно сказал:
— Оно самое. Вот причина «землетрясения» в нашем доме.
Я оглянулся. Наш дом был едва виден отсюда и то лишь благодаря тому, что возвышался над другими зданиями. «Причина землетрясения» находилась так далеко от него и выглядела такой мизерной по сравнению с производимым ею действием, что я принял слова Ивана Матвеевича за шутку.
Но он приступил уже к обследованию «предприятия». Движок приводил в действие насос, откачивавший грунтовую воду из котлована. Строители очень удивились требованию Ивана Матвеевича заменить этот мотор другим двигателем. Между ними возник довольно длительный спор, в кетором обе стороны не скупились на технические термины, но я, как специалист по истории средних веков, в этом споре ничего не понял.
Иван Матвеевич все же настоял на своем.
На другой день движок убрали. И — это было похоже на колдовство!—дом перестал качаться. Он стоял незыблемо, и казалось невероятным, как его вообще можно было вывести из этого состояния абсолютной устойчи-
Прошло три дня. — Чудесный вибратор.
Я зашел по одному делу к Ивану Матвеевичу и застал его за какими-то вычислениями, которые он делал, сидя
— Над чем трудитесь? — спросил я, когда мы покончили с делом, ради которого я пришел.
— Да это любопытная история с нашим домом, — охотно ответил он. — Делаю кое-какие записи для памяти. Все-таки редкий сравнительно случай.
— Скажите, пожалуйста, в чем же тут собственно секрет? Я хоть и был в комиссии, а по совести говоря, ясно себе этого не представляю.
Иван Матвеевич принялся растолковывать мне суть дела в популярной форме. По его словам, движок, ритмично сострясаясь во время работы, передавал толчки земле, а эти колебания, распространяясь по поверхности земли, достигали нашего дома. А так как они случайно совпали с периодом собственных колебаний здания, то и раскачали его, как мы раскачиваем качели серией
— Это — фантастика какая-то! — воскликнул я. — Неужели вы хотите, чтобы я поверил, что эти ничтожные толчки, да еще пройдя такое расстояние по земле, способны были расшатать от подвала до верхнего этажа огромный дом? Да
нете утверждать, что я смогу сдвинуть с места Эйфелеву башню! — Чудесный вибратор.
— Теоретически говоря, да, — возразил инженер и, протянув руку к полке, достал толстую книгу.
— Вот посмотрите. Это — не научно-фантастический роман. Это — учеб- Внутренние силы упругости ник для студентов, бу- стремятся восотановить на-дущих инженеров, строи- рушенное равновесие и вер-телей вполне реальных нуть пружину ~к ее прежним сооружений. размерам и форме. — Чудесный вибратор.
Кинга была в темно-сером каленкоровом переплете. «Общий курс сопротивления материалов», прочел я.
— Взгляните вот на это место!
Палец Ивана Матвеевича остановился на абзаце, озаглавленном, словно заметка о происшествиях в газете: «Катастрофа на Египетском мосту через Фонтанку в Петербурге».
В заметке, то-бишь в учебнике описывалось событие, произошедшее в начале нынешнего века. Эскадрон конных гренадер следовал по мосту, подвешенному на цепях, причем лошади, отбивая такт, шли в ногу. «Этот такт, говорилось дальше, случайно оказался в резонансе с собственными вертикальными колебаниями моста. От совпадения колебаний все строение расшаталось так, что цепи лопнули, и мост вместе с людьми обрушился в воду».
Прочитав еще несколько абзацев, я узнал о целой куче других не менее поразительных историй. Казалось, эта страница учебника была вырвана из сборника «Мир приключений». Здесь описывалась, например, катастрофа, произошедшая в 1890 году с океанским пароходом «Город Париж»: от совпадения ничтожных вибраций у него «неожиданно» поломался массивный гребной вал и разлетелась вдребезги трехцилиндровая машина мощностью в девять тысяч лошадиных сил, причем осколками была выведена из строя другая машина и пробито днище судна. Рассказывалось о случаях гибели самолетов, которые во время испытаний рассыпались в воздухе только из-за того, что их мотор по случайному совпадению работал в такт с собственными колебаниями крыльев.
Причиной многих других аварий были легчайшие, как дуновение, колебания, почти неощутимые порознь, но приобретающие огромную разрушительную силу в результате сложения.
Это, как в математике, подумал я, где из бесконечно малых величин можно получить любую самую большую величину.
— Таким образом, — сказал, улыбаясь Иван Матвеевич, — можно и дуновением воздуха изо рта раскачать Эйфелеву башню. Даже крупное здание может разрушиться от… фабричного гудка. Все дело в попадании в резонанс. — Чудесный вибратор.
— Но почему наш огромный дом так качался, а мелкие и старые здания вокруг на те же толчки совершенно не реагировали?
— Да просто потому, что период их собственных колебаний был другим. Раз толчки не попадают в резонанс, они просто глохнут и никакого сложения сил не получается.
— А что это такое за период собственных колебаний?
— Это — ахиллесова пята многих современных сооружений. Если какое-либо тело мы выведем из состояния внутреннего равновесия, — например, растянем или согнем пружину, согнем балку и т. п., — то в нем возникнут внутренние силы упругости, которые стремятся восстановить нарушенное равновесие и вернуть тело к его прежним размерам и форме. Под влиянием этих внутренних сил в теле возникают колебания около положения равновесия. Вот они-то и называются свободными или собственными колебаниями тела. Что получается, если внешнее воздействие на тело совпадет по ритму с собственными его колебаниями, вы уже знаете.
— Но ведь это просто ужасно, — воскликнул я. — До сих пор все в мире представлялось мне таким прочным. А оказывается мосты, пароходы, самолеты могут разлететься в куски от самой пустяковой причины. — Чудесный вибратор.
— Не бойтесь, — засмеялся Иван Матвеевич, — на практике такие совпадения бывают очень редко. И ведь для того и учат будущих инженеров всем этим вещам, чтобы они случались еще реже.
По натуре я очень впечатлительный. Весь вечер я находился под влиянием разговора с Иваном Матвеевичем. А ночью мне приснился странный сон…
… Я находился на холмистой местности, покрытой кое-где лесом. Я узнал тот опытный участок фронта, на котором в прошлую войну испытывались новые образцы оружия. Мне вместе с одним доцентом-филологом пришлось тогда нести охрану опытного полигона.
Сейчас здесь тоже происходили какие-то испытания. Я видел бойцов в металлических шлемах с выпуклыми бугорками-наушниками. У некоторых бойцов впереди на шлемах торчали, как растопыренные пальцы, два коротких отростка — антенны, догадался я. У одного из них эти рожки вдруг убрались, втянулись внутрь.
На каждом был надет тонкий, но повидимому непробиваемый для обычных пуль панцырь в форме жилета-безрукавки. Все это делало бойцов похожими на каких-то жуков, впрочем очень подвижных. Они быстро перебегали ложбину между лесом и холмом и исчезали у его подножья.
Затем промелькнуло несколько смутных видений, которые не сохранились в моей памяти.
… Я почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернув голову, я увидел близко двух бойцов: они смотрели на меня. На их лицах, обыкновенных лицах, какие бывают у наших молодых парней, я прочел изумление. Бойцы подбежали ко мне и, схватив за руку, потащили к подножью холма? Открылась замаскированная дверь и я очутился внутри каземата.
Один из находящихся в каземате людей, сержант, как я увидел по его погонам, бегло взглянул на меня, открыл стенной шкафчик и выбросил мне полный комплект обмундирования. — Чудесный вибратор.
— Уже двадцать минут, как получен приказ надеть новое обмундирование, — сказал он, — а вы еще не готовы.
Товарищи помогли мне одеться. Панцырь оказался очень легким и на мягкой подкладке. На спине у него был привинчен плоский ящичек с надписью «электропитание», а сбоку расположены три кнопки с надписями: «радио», «отопление», «оружие». Из этого можно было заключить, что костюм бойца — очень легкий и совершенно несвязывающий движений — мог отапливатьс.я в холодное время.
Мне дали в руки короткий автомат с магазином в форме шара и с гибким шнуром в резиновой оболочке. Кто-то включил вилку шнура в штепсель, имевшийся на моем поясе, который представлял одно делое с панцырем. Чем стреляло это оружие — шаровыми молниями или электрическими зарядами еще в каком-нибудь виде, я не понял. Во время этого любопытного сна мне не пришлось ни стрелять самому, ни видеть, как стреляют другие. — Чудесный вибратор.
Но больше всего мне понравился шлем. При желании он мог надвигаться глубоко на глаза и тем не менее все было видно. Рожки, выдвигавшиеся из передней его части, служили не только антенной, но и перископом и даже стереотрубой, для чего могли раздвигаться.
В таком шлеме можно было безопасно наблюдать за полем боя, спрятавшись за укрытием, а радио позволяло разговаривать с кем нужно на несколько километров. Вся рация размещалась на «дне» или, точнее сказать, в верхушке шлема. Микрофон находился в выступе пан-цыря, закрывавшем подбородок. Внезапно раздался короткий и низкий гудок сигнала боевой тревоги. На потолке каземата зажглось одно слово: «Самолеты».
— Приготовиться, — сказал сержант, — поступило предупреждение: самолеты уже в пятистах километрах от нас.
Все бросились по своим местам.
Меня сержант послал на наблюдательную вышку с приказанием докладывать все, что я вижу.
«Вышка» помещалась под землей, но на вершине холма, так что вокруг все было видно. Мое наблюдательное место было прикрыто прозрачной броней в форме неправильного купола. — Чудесный вибратор.
Боец из испытательного батальона, проводивший меня сюда, объяснил, что прозрачный материал, из которого сделана броня, пропускает свет только в одном направлении, поэтому меня не будет видно — снаружи купол сливается с местностью и кажется естественной вершиной холма.
Он начал говорить еще что-то, но тут я проснулся.
Повернувшись на другой бок, я опять заснул и, как это иногда случается, увидел продолжение сна. Я находился внутри того же прозрачного колпака один. Повидимому, прошло некоторое время.
Вблизи от себя я увидел выдвинувшиеся из земли низкие «уши», окрашенные пятнами под цвет травы и песка. Я понял, что это уши звукоулавливателя.
— Произвести настройку, — услышал я приглушенную команду из недр каземата. —Определить частоту собственных колебаний головного самолета.
Уши звукоулавливателя чуть заметно вращались. Снизу, из каземата, чей-то голос произносил громко цифры.
— Приготовить вибратор, — раздалась команда.
На поверхности холма, обращенной в сторону ожидаемого появления неприятельской авиации вдруг обнаружилась щель; она быстро росла, дерн убирался, точно скатерть со стола. Наконец обнаружился большой’ круг или, вернее, яма с неровными, очевидно в целях маскировки, краями. По виду она напоминала углубление, которое могло образоваться в холме, если бы здесь, например, брали песок. Однако, эта иллюзия создавалась искусной раскраской, и, приглядевшись внимательнее, я понял, что эта «яма» и есть вибратор — новое оружие, о котором я не имел до сих пор никакого представления. — Чудесный вибратор.
— Произвести настройку вибратора, — услышал я команду. — Согласовать с звукоулавливателем. Точнее!
В этот миг я заметил в воздухе короткие черточки, быстро приближавшиеся. Это были самолеты противника. Они шли на большой высоте. Головная машина вырвалась заметно вперед.
— Включить генератор колебаний, — скомандовал кто-то внутри каземата.
По тому, как стенки «ямы» стали вдруг расплывчатыми, я понял, что они дрожат, сотрясаются в вибрациях.
«Ага, вибратор работает», — подумал я. — Чудесный вибратор.
Опять кошмар — мгновения провала памяти и вдруг я увидел поразительную картину. Головной самолет, который я хорошо различал теперь в длинноствольный бинокль, укрепленный на подставке внутри моего купола, внезапно «клюнул» носом как бумажный «голубь», пущенный неумелой рукой. В следующий момент у него отвалилось левое крыло. Затем отломился хвост, и остатки машины камнем полетели на землю.
Повидимому действовали и другие вибраторы, спрятанные по соседству в складках местности. То одна, то другая вражеская машина летела вниз, ломаемая невидимой силой. Я не успевал докладывать о «сбитых» самолетах, если их можно было так назвать.
Впереди на земле раздался взрыв, другой, третий… Это рвались бомбы, которые враг готовил для наших городов.
Но бомбы падали на… пустынную полосу земли, специально для этой цели предназначенную — этот своеобразный полигон тянулся впереди пояса замаскированных вибраторов.
Броневой колпак защитил меня от действия воздушной волны. Но я видел, как гнулись деревья точно под внезапно налетевшим штормом.
Шторм бушевал минут десять, затем все стихло. Вся местность была усеяна обломками вражеских само— Ну, вот, — послышался чей-то голос, — пора вставать. — Чудесный вибратор.
Я проснулся.
Жена поднимала штору на окне. Солнечные лучи ворвались в комнату…
Иван Матвеевич, которому я рассказал о своем сне, выслушал меня с большим вниманием.
— А знаете, — сказал он, — ведь это все вполне возможно. Конечно, это только один из способов уничтожения самолетов, но теоретически он так же обоснован, как и многие другие.
— Ай да специалист по истории средних веков! —шутливо добавил он. — Вы, оказывается, изобретатель.
Борьба за точность.
У Льва Николаевича Толстого есть небольшой рассказ «Много ли человеку земли нужно». Знаменитый писатель рассказывает о том, как в глухие башкирские степи приехал покупать землю богатый крестьянин Пахом. И вот какой разговор происходит между Пахомом и местным башкирским старшиной.
«— А цена какая будет? — говорит Пахом.
— Цена у нас одна, тысяча рублей за день.
Не понял Пахом.
— Какая же это мера — день! Сколько в ней десятин будет?
— Мы этого, — говорит, — не умеем считать. А мы за день продаем — сколько обойдешь в день, то и твое, а цена дню тысяча рублей».
Такая странная продажа земли может показаться нам вымыслом. Однако было время, когда подобные меры применялись на практике.
В древних русских летописях сохраописывается, например, как черниговский игумен Даниил, путешествуя по Палестине, старался точно указать размеры расстояний, которые он про-
Как же он измерял эти расстояния? Измерял он их в большинстве случаев «перестрелом». А «перестрел» — это расстояние, которое пролетает выпущенная из лука стрела.
Определяя, например, высоту горы Фавор, Даниил пишет, что от подножья до вершины у нее будет восемь «перестрелов». В другом случае, говоря о расстоянии между двумя пунктами, Даниил замечает, что от одного места до другого человек может добросить камень. Подобные записи мы находим и во многих более поздних летописях, где расстояние также измеряется «перестрелами», «вержением камня», «днями пути» и т.д.
Не менее примитивны были и другие орудия измерения, которыми пользовались наши предки. К их числу относятся руки, ноги, даже самое тело человека. Воспоминание об этих временах долго сохранялось в названиях мер длины.
Вот, например, древняя русская мера длины — локоть. Это — расстояние от конца вытянутых пальцев руки до ее локтя. В суконных рядах старых русских базаров купцы отмеряли локтем сукно, бархат, парчу, не гнушаясь при этом, Тесли покупатель зазевается, пропустить разок-другой товар мимо локтя.
Мы говорим: «Ни пяди нашей земли врагу не отдадим». А что такое пядь? Это тоже старинная мера длины — расстояние от конца большого пальца до конца малого, если их растопырить. Аршин — слово турецкое, по-турецки оно означает то же, что по-русски локоть. Про высокого человека говорят, что он с косую сажень. Это тоже старинная мера — расстояние от подошвы левой ноги до конца под-пятой вверх правой руки.
И в других странах первыми мерами длины были части человеческого тела. Английская мера длины «фут» происходит от слова «нога».
Но человек — плохое орудие измерения: разные люди имеют разные локти и пяди. Поэтому уже давно повсюду стали вводить новые, более точные меры длины, которые выпускались государством. А чтобы купцы не жульничали и не обмеривали, государство следило за этими мерами, изготовлявшимися из железа. В Москве в 1681 году «приезжим торговым людям» велено было из Гостиного двора выдавать железные аршины за печатью. При Петре I контролеры должны были каждое полугодие осматривать весы и меры в магазинах, «дабы упредить в том воровские умыслы», и клеймить их в таких местах, чтобы нельзя было «ни урезать, ни упиловать».
КАК МЕРИЛИ В НЕДАВНИЕ ВРЕМЕНА
Железные государственные меры сыграли большую роль для упорядочения торговли, но они не могли удовлетворить развивающуюся промышленность, особенно с тех пор, как появились машины. Правда, первые машины были еще очень несовершенны и работали плохо, но это во многом зависело как раз от того, что не было точных мер измерения и целый ряд деталей невозможно было точно изВ конце «XVIII века талантливый английский механик Уатт, применив ряд нововведений, усовершенствовал и сделал более работоспособной паровую машину. Однако и она страдала основным пороком большинства машин того времени — неточностью изготовления деталей. Как же контролировали точность изготовления деталей во времена Уатта? Если в зазоры между поршнем и цилиндром нельзя было просунуть палец, детали считались пригнанными друг к другу.
Но сквозь зазоры вырывался пар, а это сильно понижало мощность машины. Чтобы она работала лучше, нужно было точнее изготовлять все ее детали, а для этого нужно было прежде всего, точнее их измерять.
И вот началась борьба за точность — точность измерения и точность изготовления. Одно было связано с другим. Нельзя точно изготовить деталь, если не умеешь ее правильно и точно измерить.
И чем большие успехи делала техника, чем более сложные машины она создавала, тем большие требования предъявлялись к приборам измерения.
В начале XIX века миллиметр казался пределом точности. Но станки, паровые машины, сложные машины для текстильной промышленности все совершенствовались. Безукоризненная работа машины требовала все более точной подгонки ее частей. И измерять их приходилось уже с точностью в десятые доли миллиметра. Во второй половине XIX века благодаря целому ряду технических изобретений промышленность быстро двинулась вперед. В новых условиях старые меры и измерения, старые точности оказались недостаточными. Массовое производство винтовок, револьверов, пишущих машинок и т. д. требовало взаимозаменяемости деталей. Любая деталь должна была подходить к машине, вставляться в нее и занимать свое место без всякой подгонки. Самая малая неточность была недопустимой.
Вот последствия несоблюдения этого требования: во время первой мировой войны однажды обнаружилось, что партия снарядов, доставленная на фронт, не входит в каналы стволов орудий. Разница в диаметрах была ничтожной, а снаряды не годились. Начали искать причину, и оказалось, что всему виной разнобой в мерах длины. На одних заводах мерительный инструмент сравнивался с государственным эталоном — платиновой полусаженной линейкой, а на других — со стандартным дюймом военного
Чтобы таких случаев не было, нужно было изготовлять детали, а следовательно, и измерять их с высокой точностью — в сотые доли милли-
КАК МЕРЯЮТ СЕГОДНЯ
D начале XX века началось массо-. D вое производство автомобилей, затем были созданы самолеты. Автомобильный, и особенно авиационный, мотор требует высочайшей точности изготовления. Теперь зазоры между поршневым кольцом и цилиндром не идут ни в какое сравнение с «нормами» времен Уатта. Зазоры эти должны быть меньше десяти микронов, а микрон — это тысячная доля миллиметра.
Трудно даже представить себе, что это за крохотный размер — тысячная доуш миллиметра! По нашим обыденным понятиям, толщина волоса — уже крошечный размер. Но ведь средний волос имеет толщину в одну десятую миллиметра. На такой толщине уместятся сто микронов! И все же современному производству необходима именно такая точность!
Масса деталей мотора — кольца, цилиндры, клапаны, подшипники — требуют точности в микроны. А есть и такие виды подшипников, где требуется точность в десятые доли миНа первый взгляд кажется невозможным измерять с такой точностью. Однако это можно сделать с помощью прибора и притом такого, который служит человеку уже больше четырех тысяч лет. И каждый из нас прекрасно знаком с ним. Этот прибор называется рычагом.
Конечно, тот тип рычага, который служит для точного измерения, — необычный рычаг. Он требует несравненно более точного изготовления, чем рычаги, которыми четыре тысячи лет назад ворочали глыбы камня строители египетских пирамид. Но принцип действия остался прежним.
Как работает рычаг? Представьте себе палку, которая опирается в какой-либо точке на опору. Поместив опору посредине палки и опуская один ее конец, вы на ту же высоту поднимете другой. Если же опора ближе к одному из концов палки, то одно плечо рычага получится короче, а другое длиннее. Если, например, одно плечо короче другого в два раза, то опуская конец короткого плеча на один миллиметр, мы заставляем конец длинного плеча подняться на два миллиметра.
Миниметр — специальный прибор для точного измерения — как раз и является таким рычагом, только у него короткое плечо в тысячу раз меньше длинного! Длинное плечо имеет сто миллиметров, а короткое— всего одну десятую миллиметра. На конце длинного плеча укреплена стрелка, которая скользит вдоль шкалы. Ясно, что если стрелка переместилась на миллиметр, то конец короткого плеча сдвинулся на микрон.
Миниметр должен быть сделан с предельной точностью. Обращаться с ним нужно исключительно бережно. Кроме того, подвести деталь под шток, установить измерительный наконечник на детали, внимательно и без ошибок прочесть показание стрелки — все это требует изрядного времени. В массовом же производстве каждая секунда дорога. Поэтому миниметр служит большей частью только для особой проверки. А на руки рабочему или контролеру чаще всего выдается калибр.
Для контроля диаметра вала, например, применяется калибр в форме скобы. Чтобы определить, лежит ли величина диаметра в пределах требуемого допуска, нужны два таких калибра. У одного из них расстояние между мерительными плоскостями равно наибольшему допустимому размеру, у другого — наименьшему. Все годные детали должны свободно пройти между плоскостями первого и, наоборот, не должны «пролезать» между плоскостями второго. Валы, не отвечающие этому требованию, бракуются.
Для контроля отверстия применяются два калибра-пробки. Если первая пробка проходит в отверстие, а вторая, несколько большего размера, не проходит — значит, диаметр отверстия соблюден правильно.
При работе с калибрами следует помнить, что они с течением времени стираются, и поэтому их нужно часто проверять (с помощью миниметров).
Калибры — простые инструменты, которые имеют широкое применение на многих фабриках и заводах. Но в последние годы задачи контроля так усложнились, что обойтись одними калибрами стало уже невозможно.
Сейчас в цеху часто требуется прибор, который может не только измерять, но и сортировать детали по их размерам, или диапазонам, как принято говорить на производстве. Зачем это нужно?
Возьмем для примера ролик и кольцо, прилегающие друг к другу в роликоподшипнике. Чтобы ролик хорошо катился по кольцу, его диаметр должен чрезвычайно точно соответствовать диаметру кольца — с точностью в несколько микронов.
А между тем шлифовальный станок, на котором обрабатывают ролик, не обеспечивает такой точности. Часто он выпускает ролики вполне хорошего качества, однако, уклоняющиеся от требуемого размера на десятки микронов.
Браковать ли их? Это совершенно не нужно. Необходимо только рассортировать и ролики и кольца по величине диаметров и затем использовать для каждого роликоподшипника детали одного сорта. Эти детали будут теперь соответствовать друг другу с требуемой точностью.
Однако, чтобы рассортировать детали по диаметру, скажем, на десять диапазонов (то есть десять сортов), нужно иметь не менее одиннадцати калибров. Самый процесс сортировки с помощью такого количества калибров — дело длительное. Миниметр тоже не удовлетворяет требованиям массового производства. Современный завод с его передовой техникой построен по системе поточного выпуска продукции. Разнообразные станки-автоматы выпускают огромное количество всевозможных деталей. Контролировать все эти детали нужно не только с исключительной точностью, но и с такой же быстротой.
Для того, чтобы не отстать от станков — автоматов, потребовалось бы огромная армия контролеров. Она превысила бы число производственных рабочих, потребовала бы огромных помещений, колоссального количества измерительных приборов. Конечно, такой путь оказался неприемлемым. Необходимо было автоматизировать контроль. Нужно было заменить контролера-человека контролером-автоматом, который, измеряя точнее, дал бы и во много раз большую производительность.
Изобретательская мысль стала работать в этом направлении. И после ряда исканий были сконструированы новые измерительные аппараты — электрические.
Как же можно с помощью электричества измерять длину
Известен электрический измерительный прибор—вольтметр. Но он измеряет чисто электрическую величину — напряжение электрического тока. Другой распространенный прибор, амперметр, измеряет силу тока — тоже чисто электрическую величину. Конечно, ни один из этих приборов не может непосредственно измерить величину детали. Тем не менее зада- • ча может быть решена электрическим способом. Для этого нужно, чтобы сила тока в какой-нибудь электрической цепи зависела от размера детали. Тогда, измеряя силу’тока амперметром, можно по его показаниям определить и размер детали.
Как же заставить силу тока в цепи меняться в зависимости от размера детали? Этого достигают различными способами. Применяют, например, особый аппарат — фотоэлемент. Если осветить фотоэлемент, то в цепи, в которую он включен, пойдет ток. Чем больше световой поток, попадающий на фотоэлемент, тем больше будет и ток. К измерительному штоку электрического контролера прикрепляют алюминиевый флажок, который частично прикрывает щель, пропускающую луч света на фото элемент. Чем больше размер детали, тем большая часть щели открыта флажком, тем сильнее, следовательно, световой поток, падающий через щель на фотоэлемент. Если включить в цепь фотоэлемента прибор, измеряющий силу тока, то его показания будут соответствовать размеру детали.
Такие аппараты называются фотоэлектрическими. Есть и другие типы электрических аппаратов для измерения длины — индуктивные, емкостные и т. д. Широкое применение получили также электроконтактные измерители, или, как их называют, электрические калибры.
Почти все точные автоматы для контроля размеров делаются теперь с электрическими измерителями Электрический контролер дает возможность измерять размер и очень точно и очень быстро.
Современный контрольный автомат — это сложная и интересная машина. Детали сплошным потоком поступают в горло автомата из верхнего бункера. Как только деталь входит на измерительную станцию, на нее автоматически опускаются измерительные наконечники. Они, словно руки, ощупывают всю деталь. Необычайно точно и тщательно они контролируют и диаметр и длину детали, проверяют не овальна ли она, нет ли в ней конусности.
Поразительна «ловкость», с которой работают электрические устройства. В течение мгновенья они определяют все размеры детали. Отдают нужные приказы электромагнитам, и те послушно опускают детали в нижний бункер, состоящий из ряда нумерованных ящиков. Если деталь забракована, она попадает в специальный ящик брака. Годная деталь направляется в тот ящик, который соответствует данному сорту.
Быстрота, с которой производится измерение электрическими приборами, огромна. Сейчас уже не редкость автоматы, контролирующие в час 3—4 тысячи деталей. Конечно, за ними не угонится самый быстрый и аккуратный контролер!
Поразительна и точность, с которой работают электрические устройства. Самые точные измерения были достигнуты на аппаратах емкостного типа.
Американский исследователь Дау-линг измерял размеры с точностью одной миллионной доли сантиметра, т. е. тысячной доли микрона! Это толщина слоя сотни атомов. И все же электрические средства позволяют измерять даже такие ничтожные величины. Даулинг с помощью своей установки наблюдал рост растений. Растение буквально росло на глазах. За минуту роста растения стрелка измерительного прибора пробегала всю шкалу.
Но не только контролером работает сейчас в цеху электроизмеритель. Роль его гораздо шире и важнее.
Этот измерительный прибор приходит на помощь станку, он помогает ему выпускать детали самой совершенной точности и почти без брака.
Для этого электрический измерительный аппарат перенесли непосредственно на станок. Он измеряет теперь деталь не после, а во время ее обработки. Непрерывно замеряя деталь, электроконтролер терпеливо ждет, пока размер не достигнет нужной величины, а как только это случится, автоматически выключает механизм станка. Станок остановился — деталь готова!
В настоящее время уже тысячи станков-автоматов оборудованы такими контролерами.
Автомат-контролер, измеряя размер детали во время обработки, может регулировать и быстроту хода станка.
Иногда применяется такой способ: когда обработка детали приближается к концу, электроконтролер начинает постепенно уменьшать подачу станка и наконец полностью выключает его, если размер достиг нужной величины. Обработанная таким образом деталь бывает сделана с предельной точностью.
В ближайшие годы на наших фабриках и заводах заработают новые тысячи совершенных станков. Они выпустят миллионы деталей высокой точности, прошедших через искусные механические «руки»» электрических контролеров.
Борьба за точность — одна из важнейших и труднейших задач в промышленности. Каждый успех в этой борьбе обеспечивает подъем техники на новый, более высокий уровень.
Неустанная борьба за точность приведет нас к новым успехам, к новому техническому подъему. Шлифовальный автомат. При обработке детали шлифовальным кругом внутренний диаметр ее непрерывно измеряется с помощью рычага, передающего величину размера на миниметр. Пружина прижимает рычаг к обрабатываемой детали. Когда диаметр детали дойдет до требуемой величины, рычаг поднимается до такого положения, при котором замкнется электрический контакт и станок автоматически выключается.
Опыты в облаках.
ПЕРВЫЙ ПОДЪЕМ НА ВОЗДУШНОМ ШАРЕ С НАУЧНОЙ ЦЕЛЬЮ
На обложке нашего журнала изображена необычайная картина: вы видите гондолу воздушного шара; два смелых аэронавта отправляются в заоблачный полет. Люди, которые остаются на земле, с восторгом и изумлением приветствуют отважных.
Дело происходит в очень далекие времена. Об этом рассказывается в нижепубликуемом очерке.
Еще задолго до первых полетов братьев Монгольфье были попытки подъема на воздушном шаре в России.
Вот что говорится об этом в одной из старинных записей:
«1731 года в Рязани при воеводе подьячий Нерехтец Крякутной фур-вин1) сделал как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы и после ударила его о колокольню, но он уцепился за веревку чем звонят и остался тако жив. Его выгнали из города, он ушел в Москву, и хотели закопать живого в землю или сжечь».
К концу XVIII века, после первого подъема шара Монгольфье (в 1783 г.) и изобретения водородного шара физиком Шарлем, полеты во Франции стали весьма частым явлением и любимым атракционом на празднествах. Развивалась и техника изготовления воздушных шаров. Оболочка сшивалась из прочных, легких тканей (шелка). Шар, надутый воздухом, в специальном большом помещении лакировался непроницаемым для глаза лаком. Опытные мастера изготовляли сетки и такелаж.
Так как каждый полет являлся большим торжеством и собирал много народу, большое внимание уделялось внешнему оформлению шаров. Они ярко расписывались узорами, вензелями, портретами, украшались флагами и кистями.
В России царствовавшая в то время Екатерина II не благоволила к воздухоплаванию. Она издала даже специальный указ о запрещении полетов с 1 марта по 1 декабря «в предупреждение пожарных случаев и других несчастных приключений». Таким образом для воздухоплавания были оставлены только три месяца, когда крыши покрыты снегом и их нельзя спалить огнем.
Предложения иностранных воздухоплавателей устроить полеты в Росии отклонялись. В 1786 году было отказано известному воздухоплавателю Бланшару… «ибо здесь не занимаются сею или другою подобною аэроманиею, да и всякие опыты оной яко бесплодные и ненужные у нас совершенно затруднены».
Только в 1803 г. при Александре I были совершены увеселительные полеты известного в Европе француза-воздухоплавателя Гарнерена и его жены. В одном из полетов спутником Гарнерена был генерал Львов, летевший с задачей оценить применимость шара в военных целях. Гарнерен и его жена совершили также ряд прыжков с парашютом с воздушного шара.
В том же году в Россию приехал фламандец Робертсон. Академия Наук решила использовать полет его шара для научных опытов. 30 июня 1804 года Робертсон и русский академик Захаров совершили впервые полет на воздушном шаре- с научной целью — «для учинения в самой большой от земли отдаленности» наблюдений «магнитной силы», «согревательной силы солнечных лучей, не столь великой яркости цветов, призмой произведенных, несуществования или существования электрического вещества» и для ряда опытов, в число которых входило «наполнение способом Торичелли свободных от воздуха склянок при каждом падении на дюйм барометра».
Шар был наполнен газом, добытым посредством «химического снаряда», состоявшего из 25 бочек. Из каждой было проведено в общий чан по трубке. В бочки было положено по 3 пуда (48 килограммов) железных опилок и влито по 15 пудов (240 килограммов) воды и 3 пуда серной кислоты.
Вся процедура продолжалась с 11 часов утра до 4 часов дня, причем было получено около 255 куб. метров газа. Шар диаметром 30,5 метра был «совершенно кругл, но на воздухе пр причине несовершенного, а для путешествия совершенно достаточного водотворным газом наполнения казался продолговатым». По мере подъема, с уменьшением давления атмосферы, он должен был принять форму правильного шара.
В лодочку были уложены приборы для опытов: 12 склянок с кранами для проб воздуха, барометр, термометры, компас, призма «два Електро метра с сургучем и серою», рупйр, а также клетки с голубями и чижами, которые выпускались потом с разной высоты.
В дно лодочки была вделана подзорная труба для наблюдения за землей.
В 7 часов 15 минут вечера воздухоплаватели выбросили первую горсть песку, и шар начал медленно лодни-маться. Поднявшись довольно высоко над Невой, шар вдруг начал спускаться, пришлось выбросить еще часть балласта, чтобы шар продолжал взлет. По мнению академика Захарова, снижение произошло от того, что шар попал в холодный влажный воздух над рекой и уменьшился в объеме.
По мере подъема Захаров брал пробы воздуха. Когда почти весь балласт был израсходован, он, горя желанием подняться выше, снял и выбросил свой фрак, а также оставшиеся съестные припасы и «некоторые, для опытов взятые, снадобья и инструменты».
К 9 час. 30 мин. была достигнута высшая точка подъема — около 2 500 метров. Академик произвел некоторые опыты над самим собой, «Электрическим веществом» и магнитом. «Электрическое вещество» обнаруживало действие такое же, как и на земле: сургуч, будучи потерт о сукно. приводил в движение электроскоп. Магнитная стрелка стала наклонно, подняв северный конец и опустив южный на 8—10 градусов. Самочувствие аэронавтов было отличное, только слегка заложило уши.
Захаров предложил продлить полет на всю ночь, Робертсон согласился. «Однако, — пишет аэронавт в своем воспоминании, — крайнее напряжение аэростата вследствие выхода небольшими количествами углекислого газа, смешанного с водородным, скопление черноватых паров вокруг лодочки; полнейший мрак, в который мы были погружены; земля, исчезнувшая с наших глаз более получаса; недостаток балласта, лишавший нас возможности избегнуть направления к морю; наконец, вред причиняемый нашим физическим инструментам весьма влажной атмосферой, — все эти причины заставили нас отказаться от нашего намерения и направиться решительно к земле, к большому сожалению господина Захарова.»
Вблизи земли академик произвел интересные опыты со звуком. Он кричал в рупор вниз, и через некоторое время, в зависимости от высоты, звук, чисто и ясно повторенный, возвращался назад «и производил легкое волнение аэростата». «Это колебание, — сообщал Захаров в своем рапорте Академии Наук,— повидимому должно подтверждать возможность для человека с земли отвращать дождь или грозовые тучи посредством сотрясений, сообщаемых атмосфере грохотом пушки или при помощи других средств.»
Когда шар спустился совсем близко к земле, воздухоплаватели, чтобы смягчить удар, связали вещи и инструменты в один узел и свесили его на веревке за борт вместо якоря (то есть соорудили то, что сейчас называется гайдропом).
«Шар несом будучи довольно скоро ветром и опущаяся довольно стремительно вниз, сделался по прикосновении сей связки к земле столь легок, что натянул веревку и силился подняться опять кверху, но будучи влеком ветром, тащил с собою по пашне и связку; между тем Робертсон выпускал мало по малу газ, отчего шар медленно понижался и так тихо спустился на землю, что мы не чувствовали ни малейшего об нее удара», — пишет Захаров в своем рапорте.
Так благополучно в 10 час. 45 мин. в 61-й версте от Петербурга закончился первый полет, предпринятый с научной целью.
Научно-фантастическая повесть.
Прошло уже немало времени с тех пор, как началось это долгожданное движение, бодрое и торжествующее, как рассвет после ненастья.
Войска наши то неожиданно бросались вперед, в жестоких, кровопролитных боях будто гигантским жерновом перемалывая все линии немецкой обороны и устремляясь дальше, то останавливались в обороне, чтобы отразить злобные контратаки и в то же время восстановить силы для следующего удара.
Словом, война продолжалась. Мы шли теперь по разоренной земле, которая уже не могла дать нам ни’ крова, ни пищи. Даже дороги нам приходилось проводить заново. Невероятное количество труда наши люди тратили на то, чтобы в этой неудобной болотной стране продвинуть всяческую технику, изгрызть лопатами земную поверхность, устроить ночлег, приготовить пищу…
Но несмотря на все это, как посветлела, повеселела душа нашего солдата! Как не похож он стал на того молчаливого, с плотно сжатыми губами и напряженным выражением глаз человека, который «стоял на смерть» на своих рубежах или, по приказу, отходил на новые, расположенные восточнее… Тому, кто наблюдал армию 11 разные периоды войны, могло показаться, что и люди эти были разные: те — как будто и ушли, отступая, на восток, а эти — другие, идущие только на запад.
Но’люди были те же. Их переродил ими же созданный поворот в ходе войны. Достаточно было беглого взгляда, чтобы увидеть теперь в движениях, услышать в их говоре и смехе неиссякаемые запасы энергии, бодрости,
Меня, как врача и человека науки, очень заинтересовало это удивительное перерождение, почти уже предопределявшее исход войны. И мне казалось, что дело тут было не только в «настроении армии», но в каких-то глубоких сдвигах, которые произошли во всем организме людей. Мне впервые пришлось с такой очевидностью убедиться в могучем влиянии духа на тело, на состояние всего организма. С того момента, как мы повернули на запад, люди почти перестали болеть. Бесконечные гриппы, простуды, ангины, плевриты, желудочные заболевания, даже нарывы и язвы — все это сократилось до небывалого минимума. Больные в нашем госпитале почти исчезли. Остались только раненные. Но даже и заживление ран явно ускорилось, а количество осложнений уменьшилось.
Явление это было настолько поразительно, что я начал с увлечением подбирать точные цифры, записывать наблюдения, мои собственные и моих сотрудников, чтобы потом на основании этих фактов и цифр написать обстоятельный труд о влиянии психики на заболевания.
Между тем движение наше на запад продолжалось. Уже далеко позади остались польско-советская граница, Висла; мы обошли Львов, и вот уже перед нами вздыбились заснеженные предгорья Карпат.
Был пасмурный, но уже по-весеннему теплый мартовский день, когда мой полевой госпиталь, оставив тяжело раненных с небольшим штатом на старом месте, двинулся по приказанию командования к новому расположению штаба дивизии.
Это был старый польский замок, поместье какого-то родовитого пана. Никогда не забуду первого впечатления от этого замка, когда из тумана стали вырисовываться мрачные крепостные стены, .с резными краями, с бойницами и провалами — следами, очевидно, недавних боев. Суровые образы легендарных воинов Сенке-вича сопровождали меня, когда мы проникли за ограду через высокие, хорошо сохранившиеся ворота. Настороженным молчанием (так показалось мне) встретила нас эта старая обитель.
Строения внутри ограды почти не пострадали. Как мне рассказали, немцы, обосновавшиеся в замке с начала войны и выжившие затем все его польское население, теперь, при нашем стремительном наступлении, бежали из него так поспешно, что не успели ни разрушить его, ни даже вывезти многое из своего военного имущества.
По всем признакам, нам здесь предстояла более или менее длительная стоянка. Впервые за войну мы устроились Так комфортабельно. Большие залы замка превратились в палаты и операционные, многочисленные покои были заняты персоналом госпиталя. Штаб разместился в соседнем, меньшем здании, построенном, очевидно, не так давно.
Я занял уединенную комнату в верхнем этаже и, когда штабные техники пустили в ход небольшую электростанцию, давшую нам свет, начал с увлечением приводить в порядок цифры и записи для* задуманного труда. Эвакуация в тыл раненных в недавних боях шла бесперебойно, новых почти не было. Все шло к тому, что мне удастся хорошо поработать над своим иссле-
Прошло три дня. Погода стояла отвратительная. Сильный ветер свирепо бросал тучи мокрого крупного снега, забивая окна, дблепляя стены. Я не выходил из дома, днем работал в госпитале, вечера проводил в своем кабинете за большим старинным письменным столом.
Признаюсь, работа моя двигалась далеко не так, как мне хотелось. За три вечера я не успел даже сгруппировать собранный мною довольно обширный статистический материал. Мне мешал ветер. Так было всегда: в Откинувшись в кресле, я подолгу сидел неподвижно, скользя взглядом по причудливым узорам темной ткани, покрывавшей стены кабинета. Слух мой то устремлялся вверх к сводам потолка, откуда доносились глухие стоны ветра, рыскающего, очевидно, на чердаке, под израненной снарядами крышей, то различал крадущийся, осторожный треск в досках стола — разрушительную работу личинок древесных жучков. Ритмичный звук, производимый этими вредителями, иной раз был так похож на быстрое тиканье маленьких часов, что я приникал ухом к холодной полированной поверхности, потЬм ощупывал выступающие части резьбы, пытаясь найти потаенный ящичек, где прежние владельцы могли оставить какой-нибудь старинный брегет с заводом на несколько месяцев…
Влияние ветра на состояние моих нервов было очевидно. Я различал» его в себе настолько явственно, что уже начинал подумывать, не приведет ли оно к каким-, нибудь более серьезным последствиям. Впрочем, тогда я смог бы использовать этот факт, как одно из подтверждений моей основной идеи.
Мысль, увлекавшая меня возможностью новых открытий, состояла в том, что все впечатления, получаемые из окружающей обстановки, так или иначе сказываются на работе нашего организма. Мы ведь знаем, какое потрясающее действие оказывает, например, испуг. Он сжимает сосуды, питающие кожу, — человек бледнеет. Он нарушает работу сердца, заставляя его колотиться усиленно, вызывает лихорадочную дрожь, нарушает ритм дыхания, действует даже на работу кишечника, вызывая иногда так называемую «медвежью болезнь». Смущение зажигает лицо румянцем, гнев напрягает мускулы, горе приводит к появлению слез.
Известен рассказ об одном хитром шутнике, который стал резать лимон на глазах у духового оркестра. Слюнные железы музыкантов реагировали на это зрелище так бурно, что оркестр вынужден был прервать игру.
Л разве знаем мы, какие сдвиги, быть может, незаметные, но более глубокие и губительные, вызывают в нашем организме иные впечатления, переживания или даже мысли?
Не таково ли происхождение болезней, причины которых до сих пор не вскрыты наукой?.. Если бы удалось доказать это…
Такие мысли, возбуждавшие во мне страсть к исследованию, к открытию, бродили в голове, когда я сидел над тетрадями с бесконечными столбцами цифр, оживленных примечаниями об их происхождении и характере.
Был поздний вечер. Назойливые жалобы и вздохи ветра продолжали будоражить нервы, становились все более враждебными. Мне уже начинало казаться, что я непосредственно ощущаю где-то в глубине мозга их вредоносное действие.
Тогда я решил лечь спать.
И в тот же момент раздался робкий, нерешительный стук в мою дверь, явно рассчитанный на то, чтобы не разбудить меня, если я уже сплю. Я пригласил войти.
Не знаю, можно ли назвать случайностью, что именно ее, Марину, судьба избрала своим орудием в последующих событиях, но сейчас мне кажется, что так или иначе это должно было произойти. С момента появления в госпитале недели три назад, она привлекла к себе мое,внимание.
Высокого роста, стройная, эта девушка выделялась, однако, среди дручертайи богато одаренной натуры. Перед войной училась музыке в консерватории, а теперь выполн свою роль медицинской сестры с таким совершенством и скромным достоинством, что даже строгий хирург, которому она помогала, смущался, не находя повода для своих обычных во время работы резких замечаний.
Я никак не мог ожидать ее визита. Но когда раздался стук, я почему-то сразу подумал о ней. Может быть, именно стук — его характер, сила, интонация сказали мне, что это она.
Я протянул руку к стене у стола, где была, по чьей-то непонятной причуде,укреплена небольшая полированная дощечка с целым набором изящных выключателей. Очевидно, некогда ими можно было включать разные группы ламп в большой бронзовой люстре, свисавшей виноградной гроздью с потолка, или в боковых бра на стенах. Теперь от всех этих ламп остались только три, и мне пришлось повернуть несколько выключателей, чтобы зажечь наконец единственную лампу в люстре и осветить дальний конец моей продолговатой комнаты, откуда дверь вела в большой пустой зал, превратившийся теперь в вестибюль.
Марина вошла, закрыла за собой дверь и, застыв в позе’ «смирно», сказала:
— Простите, что беспокою так поздно, товарищ майор…
… «медицинской службы»! — иронически добавил я, показывая, что не хочу сейчас соблюдения военного этикета. Она сразу поняла, улыбнулась.
— Благодарю. Иногда это действительно кажется лишним. Тем более, что я к вам «по личному делу». Она вышла в полосу света, и. я сразу обратил внимание на перемену, происшедшую в ней. Она была явно взволнована. Тени у глаз, покрасневшие веки, бледность лица говорили о бессонице, нервном утомлении. Я усадил ее в кресло.
— Что-нибудь случилось неприятное?
— Да, — ответила она медленно. — Думаю, что мне придется оставить работу и, вероятно, отправиться в тыл… Скажу сразу: в психиатрическую лечебницу… Я пришла, чтобы посоветоваться с вами и просить откомандировать меня…
— В психиатрическую?! — вскричал я, пораженный этими словами: настолько нелепым представилось мне сопоставление ее образа с «сумасшедшим домом». — Почему?
— Потому что я не могу объяснить иначе то, что со мной происходит…
— Ну, давайте попробуем вместе найти объяснение. Я, правда, не психиатр, но думаю, что сумею определить по крайней мере правильно ли ваше решение. Прежде всего, я вижу, вы плохо спали.
— Я почти не спала последние двое суток.
— Бессоница?
— Нет.
— Работа какая-нибудь?
— Нет, нет. То самое, о чем я говорю. Что-то неладное в голове, в психике, очевидно. Хотя мне самой трудно с этим согласиться. Это слишком реально. Но я лучше расскажу все по порядку. Это началось вчера вечером, часов в одиннадцать. Я вернулась после вечерней смены и быстро легла, рассчитывая перед сном, как всегда, почитать. Накрылась шинелью поверх одеяла, чтобы было теплее. Минут через двадцать я уже не могла бороться со сном, отложила книгу, погасила лампу, стоявшую рядом на стуле… И вот тут сон вдруг покинул меня в одно мгновенье. Я услышала, что кто-то подошел к моей двери и стал открывать ее своим ключом. Решив, что кто-нибудь из соседей просто ошибся дверью и что это сейчас же должно выясниться, потому что мой ключ я оставила, как всегда, вставленным изнутри, я молчала и ждала. Однако через секунду ключ был вставлен, повернут, дверь открылась, и кто-то вошел. Очевидно, в корридоре было темно, потому что никакого света при этом я не увидела. Все это происходило в полной темноте. Потом человек стал раздеваться там же у двери, у вешалки. Я слышала ясно, как он переодел пояс, снял шинель… И все это он делал, нисколько не скрываясь, спокойно, как будто находился в своей комнате и при свете. Тогда я спросила громко: «Кто здесь?» Он ничего не ответил. Тут меня охватил страх. Я снова крикнула, и опять ответа не было… Затем он направился ко мне, я ясно слышала шаги. Комната у меня такая же, как и ваша, вытянутая, узкая. Вот тут, где этот диван, стоит моя кровать. И стол там же, где ваш, — в том конце комнаты. Он прошел мимо меня, — я сидела на кровати и следила за каждым его шагом. Прошел, даже не задев в темноте за стул с лампой, хотя тут оставался совсем узкий проход. Сел за стол, закурил, чиркал своей зажигалкой… Но огня не было видно…
— Представляете мое состояние? Правда, мне пришла в голову мысль, что он глухой, что про ключ я забыла и машинально вынула его из двери и что все-таки он перепутал комнаты, тут ведь много таких же, и очевидно, предметы в них иначе и не расставишь. Все эти соображения меня несколько успокоили, и я поняла, что единственный способ избавиться от странного гостя — зажечь свет. Я повернулась и включила лампу.. Тут произошло самое страшное…
Последние слова Марина произнесла едва слышно, сквозь охватившую ее дрожь. Она поднесла руку ко лбу.
— Не надо волноваться, Марина, — сказал я, — ведь все уже прошло… Мы разберемся в этом, у меня уже, кажется, возникла догадка. Л пока примите валерьянки, она успокоит, ладно?
— Как хотите, — доверчиво ответила она, — не знаю, я никогда еще не принимала ее… Фу, какая вонючая… — как-то по-детски скривилась она, взяв таблетку в рот, и жадно запила водой.
— Вот что, Марина, — сказал я. — Рассказывайте скорее все ужасы, и пусть они перестанут беспокоить вашу память. Чувствую, что дело обернется трагикомедией, вот увидите. Итак, кого же вы увидели за столом, когда зажгли свет?
Марина устремила на меня свой тревожный взгляд, как бы гадая, какое впечатление произведут на меня ее слова, и ответила просто:
— Никого.
— Как?1 — опешил я.
— Так. Ни за столом, ни где-либо в другом месте никого не оказалось. Посмотрела на вешалку; там не было никакой шинели. Это было очень страшно, так страшно, что я даже не закричала, не бросилась бежать, я… застыла, оцепенела от ужаса. И неподвижно смотрела туда еще долго, потому, что… человек продолжал сидеть за столом…
— Позвольте, Марина, вы же сказали, что там никого не было!
— Да, я никого не видела. Но я слышала, что он там. Он перелистывал страницы книги, я слышала шуршание бумаги, он курил, глубоко затягиваясь и шумно выпуская дым, он двигался, под ним скрипел стул. Но в то же время я видела, что там никого нет, и на столе нет никакой книги, никаких бумаг, которые двигались бы в его руках.
— Человек-невидимка? — попробовал я пошутить.
— Да, — болезненно улыбнулась Марина, — только не уэллсовский; какой-то совсем особый, немыслимый, с невидимой одеждой и невидимыми предметами… Ну вот. Так я просидела на кровати долго, может быть, час-пол-тора, не знаю. Потом вдруг сразу, в один миг все исчезло. Он сделал какое-то движение, что-то щелкнуло дважды, будто треснула электрическая искра, и все кончилось. Он исчез из комнаты. Не ушел, а просто… ну, исчез там же на стуле, и только спать, я, конечно, уже не могла. Дождалась начала смены и ушла на работу.
Марина замолкла. Молчал и я, обдумывая свои догадки, показавшиеся мне теперь недостаточно убедительными. Однако они были по меньшей мере правдоподобны, остальное зависело от моего красноречия. Во всяком случае, я видел свою задачу прежде всего в том, чтобы успокоить Марину, рассеять ее мрачные мысли о психическом заболевании, об отъезде…
— Скажите, Марина, — начал я, — вы обратили внимание потом, когда все кончилось, на ваш ключ, — был ли он в двери? — Да, он оказался торчащим в замочной скважине, изнутри комнаты.
— Так я и думал. Вам это обстоятельство ничего не объясняет? Давайте рассуждать логично. Можно открыть такую дверь другим ключом? Нельзя. Значит, на самом деле никто дверь не открывал и в нее не входил. Согласны?
— Позвольте, но разве я сомневаюсь в том, что ничего этого вообще не могло быть, что это плод расстроенного воображения, галлюцинация?..
— Нет, нет, Марина. Зачем прибегать к таким крайним и искусственным объяснениям? Разве вы раньше страдали галлюцинациями?
— Никогда ничего подобного не было.
— Ну, вот видите. А есть гораздо более простое н естественное объяснение. Я даже сказал бы, что ваша история стара, как свет. Вспомните, как часто в литературе встречается такая схема: невероятные, фантастические приключения начинаются в тот момент, когда герой готов погрузиться в сон. А когда переживания героя достигают высшего напряжения и он уже готов погибнуть, он просыпается и облегченно вздыхает: это был сон! У вас ведь тоже все началось, когда вы засыпали, то есть, по существу, когда вы заснули. Конечно, это был сон, Марина. Правда, очень оригинальный. Его особенность в том, что события крайне фантастические происходят на фоне вполне реальной обстановки. Но в этом нет ничего невероятного: сны бывают бесконечно разнообразные и очень сложные по своему построению. Очень часто человек сознает, что видит сон. Но если события сна начинаются и заканчиваются в реальной обстановке заснувшего, то самый переход его ко сну и обратно остается совсем неощутимым, и тогда «сонные» события кажутся происходившими на самом деле. Правда, такие сновидения бывают не часто, и люди запоминают их на всю жизнь… И вот послушайте, Марина, я расскажу вам случай из моей жизни. Я с детства летал во сне. Летал, как птица, без всякой, конечно, техники. Вам это знакомо?
— О, да, — сказала она, — и усталое лицо ее на мгновенье осветилось радостным воспоминанием. — Я летала тоже, только очень давно и мало. Пожалуй, это были самые прекрасные из моих снов.
— Да… это прекрасное ощущение, свойственное детству, молодости. Потом оно обычно угасает. А я летал всю жизнь, летаю и до сих пор — правда, теперь редко. И, право, мне кажется, что едва ли кому-нибудь еще пришлось испытать то, что случилось со мной. Почему-то, летая, я всегда сознавал, что это происходит только во сне. С течением времени меня в этой моей сонной жизни все настойчивее стала преследовать уверенность в том, что летать можно и наяву. Для этого нужно было только запомнить необходимые движения и какие-то особые внутренние усилия, которые обычно ускользают из памяти, когда пробуждаешься. Часто, просыпаясь, я еще несколько мгновений помнил эти усилия и, признаюсь, Марина, иногда пробовал, быстро поднявшись с постели и приняв нужную позу, их повторить. Но не успевал. Они быстро таяли во мне. Тогда я начал специально заниматься этим, твердить, зазубривать эти усилия и движения, рассчитывая запомнить их наконец настолько, чтобы успеть «донести» до действительности.
И вот однажды, когда я гостил летом у своей тетки ни Украине, мне пришлось пережить удивительное приключение. Представьте себе обстановку: старый помещичий дом, одноэтажный, В одной из комнат помещались мы с двоюродным братом. Недалеко от дома, в парке, был небольшой пруд, обрамленный высокими старыми липами; мимо него по берегу проходила ровная дорожка. Это уединенное место редко кто посещал. И тут однажды во сне я начал свою «работу». Вдоволь налетавшись между широкими кронами лип, насладившись полетом над самой водой пруда, как это делают ласточки, я опустился на дорожку и стал заучивать движения и усилия взлета, поднимаясь, делая небольшой круг и снова опускаясь на то же место. Ночь была теплая, светлая, настоящая гоголевская украинская ночь. Наконец я решил, что пора проснуться и попробовать, не выйдет ли уже толк из моих занятий.
Я сделал какое-то усилие и действительно проснулся. Было раннее утро. Лучи солнца, проникая сквозь деревья, ярко освещали штору, в комнате было светло. В открытое окно врывался чудесный аромат жасмина. Я быстро поднялся с постели, осторожно, чтобы не разбудить брата, вышел на середину комнаты, принял нужную позу, сделал усилие, которое только что заучивал во сне, взмах руками и… поднялся в воздух. Не знаю Марина, переживал ли кто-нибудь такой восторг, какой овладел мною тогда. Ведь я был первым человеком, научившимся летать, как птица, как бабочка! Что я выделывал! Я облетел комнату несколько раз под самым потолком вдоль стен, парил в воздухе на месте, снижался к полу, как делал это над водой пруда… Все это было трудно: оказалось, что комната становится очень тесной, когда принимаешь горизонтальное положение. Трудно было делать повороты — так, чтобы не задеть стены. Умудрившись повернуться из угла к середине комнаты, я вдруг увидел крючок, ввинченный в центре потолка для висячей лампы. Я зацепился указательным пальцем левой руки за этот крючок и продолжал поддерживать горизонтальное положение, двигая одними ногами.
Вдруг в корридоре послышались шаги. Я моментально представил себе, что получится, если кто-нибудь войдет в комнату и застанет меня в таком виде. Быстро опустившись на пол, я юркнул под одеяло и лег на спину. Сердце билось усиленно, я тяжело дышал от напряженных движений, от восторга и волнения.
В эти минуты я пережил нечто большее, чем восторг победы. Я издевался над законами физики, над ничтожным человеческим разумом, не допускавшим возможности того, что я сделал. Я думал о новой, невероятной жизни, которая с этого утра открывалась передо мной. Так, упиваясь мечтами, я лежал, смотрел широко открытыми глазами в потолок, и вдруг… Это была случайность, Марина, мелочь, но она буквально потрясла меня. В ней заключалась гибель всех моих восторженных надежд. Скользя взглядом по потолку, я вдруг заметил, что на нем нет крюка, за который я только что держался рукой! Мало того, его здесь и не было никогда, потому что никакого отверстия, ни малейшего изъяна не оказалось на этом месте.
И вот, Марина, это был единственный неопровержимый факт, который указывал на то, что все происшедшее в комнате тоже было сном. Ни в моих переживаниях, ни в обстановке комнаты во время этого моего «эксперимента» не было никаких признаков нереальности. И если бы не этот крючок, который я, очевидно, перенес в своем воображении из какой-нибудь другой комнаты, мне, может быть, тоже пришлось бы, подобно вам, заподозрить свою голову в чем-нибудь нехорошем… Видите, в моей истории оказался крючок, за который смог уцепиться разум, чтобы не пошатнуться. И в вашей истории, есть тоже свой крючок. Это ключ, который легко открывает тайну ваших страшных переживаний.
Марина слушала, не сводя с меня глаз. Несмотря на то, что я увлекся и даже был несколько взволнован своими воспоминаниями, меня все же поразила острота ее впечатлений. Внешне неподвижное лицо ее какими-то неощутимыми движениями черт, затаенной игрой взгляда отражало каждый штрих моего повествования.
Когда я кончил рассказ о сне и упомянул о ее истории, она опустила глаза и слегка нахмурилась, как бы переходя из мира сновидений к печальной действительности.
Я понял, что не убедил ее.
— Ну, что вы скажете теперь? — спросил я, закуривая, стараясь всем своим видом и уверенным тоном подчеркнуть вескость моего сравнения.
— Очень интересно, — искренно ответила она. — Вы так хорошо рассказываете… У меня никогда не было такого поразительного переплетения сна с действительностью. ..
— Как, даже вчера?
— Да, видите ли… Я не все еще рассказала и, может быть, этим ввела вас в заблуждение. Но я просто не успела и не хотела перебивать вас… Сегодня, когда я наконец заставила себя войти в свою комнату — это было с час назад, — он был уже там.
— Кто?!
— Очевидно, тот же, кто. и вчера. Когда я закрыла за собой дверь, я сразу почувствовала, что в комнате кто-то есть. Я замерла тут же у порога и стала слушать. Свет был включен. Он сидел за столом так же невидим, как и вчера, что-то писал, опять шуршал бумагой. Я даже слышала, что он тихо бормотал про себя, как будто считал. Я так и не прошла дальше, быстро выскочила, захлопнула дверь и направилась к вам… Вот теперь все.
Как видите, ни о каком сне тут не может быть и речи… А он, возможно, и сейчас сидит там…
Признаюсь, мне стало немного не по себе, когда Марина произнесла последние слова. Кто знает, может быть, и в самом деле она… «Чужая душа — потемки».
Нет! Всем своим существом я восстал против этой мысли. По тому, как Марина рассказывала, как слушала меня, по игре впечатлений на ее лице, по блеску умных глаз я видел, что она расстроена невероятностью пережитого, но ум ее здоров, и в душе нет никакой болезни.
Я ходил по комнате, курил и думал. Предположение о сне отпало. Оставалось одно: звуки, которые слышала Марина, действительно существовали, а не были плодом ее воображения. Может быть, это акустика. Мне вспомнилось рассказы о старых замках с комнатами, в которые странными путями доносились звуки, слова из отдельных помещений; легенды о таинственных пещерах, где человеческая речь превращалась в крик множества голосов, а тиканье часов в некоторых точках подземного зала было слышно на расстоянии десятков метров. Строители театральных и концертных зал зияют, как сложны и прихотливы законы акустики… Может быть, и гут, в этом старом польском замке были воспроизведены условия, при которых звуки могли переселяться из одной комнаты в другую, не теряя своей силы? соображениями с Мариной. >тветила она, — чтобы это была только случайная игра звуков. Я слышала человека в разных местах комнаты, так, как слышу сейчас вас, ваши шаги, шуршанье одежды, дыхание — все… Нет, я думаю так: или человек этот, совершенно невидимый, был действительно гам у меня (что, конечно, невозможно), или…
— Погодите, Марина, — перебил я ее, сейчас проверить это. Пойдемте к г » » димка еще там и вы услышите его, а я нет, тогда сдаюсь, и завтра же командирую вас к психиатрам.
Марина улыбнулась и посмотрела на меня с благодарностью. Я понял, как трудно было ей решитьс« одной вернуться к себе.
Мы вышли в большой пустой зал с нишами, в которых некогда, вероятно, стояли фигуры рыцарей в кольчугах и шлемах или статуи, потом — в широкий корридор,. прерываемый арками. Замок спал. Наши шаги, тщетно заглушаемые осторожной поступью, гулко отдавались в его холодных, по-военному .неуютных просторах. Стенания ветра доносились порой сверху.
— Вы слышите ветер, Марина?
— Да, конечно.
— Вам не кажется, что он мог сыграть некоторую роль…
— Я уверена в этом, — ответила она, быстро схватив мою мысль. —Все время я слышу эти завывания и чувствую, что они расстраивают мои мысли, нервы.
Мы прошли почти через все здание прежде, чем Марина повернула в небольшой корридор и тихо сказала: «Вот здесь». Она осторожно открыла дверь. Свет в комнате был включен. Молча мы вошли и сразу же остановились.
(Продолжение следует).
Биография Домры.
Многие десятки тысяч учащихся ремесленных и железнодорожных училищ и школ ФЗО принимают участие в кружках художественной самодеятельности.
Юные актеры, декламаторы, певцы, музыканты привлекают внимание молодежи и взрослого населения многих ^городов нашей страны. С большим успехом прошел показ художественной самодеятельности трудовых резервов в Москве.
Многие молодые рабочие-юноши и девушки с увлечением занимаются в музыкальных кружках и оркестрах. Но знают ли они историю своих любимых инструментов?
В давние-давние времена, больше чем две тысячи пятьсот лет назад, был в древней Греции музыкальный инструмент «пандура», на нем играли народные певцы.
Из Греции пандура постепенно стала переходить в другие страны», к другим народам, — к тем, кто жили на северо-востоке.
Через несколько сот лет (пандура путешествовала очень медленно);— потомки пандуры зазвучали у самых разных народов. Каждый народ немного изменял пандуру, и давал ей другое название.
Под аккомпанемент потомков пандуры пели свои песни монголы, казахи, калмыки, зазвучала она и на Кавказе. В Грузии она сохранила и свое название — там она называется «чонгури» или «пандури».
А один из ее потомков попал сперва к славянским племенам, которые жили близ Волги, потом — на древнюю Русь, и стал называться «домра».
Много гонений перетерпела домра на Руси. На ней играли скоморохи — народные певцы-музыканты; этих певцов, за их веселые песни и пляски, за меткое слово, ненавидели попы, князья и бояре. Они преследовали скоморохов, приказывали бить их батогами, отправляли в ссылку…
Пришли времена Петра Первого. В государевых палатах заиграли на виолах и флейтах иноземные музыканты. .. А в народе, вместо изгнанной скоморошьей домры, появилась ее младшая сестра — балалайка. Появилась— и быстро зазвучала по всей России. Играли на ней и в деревне, и в городе; играли крестьяне, рабочие, ремесленники… Много грустных и веселых песен пелось под балалайку, много плясок плясалось… Часто задорно спорила она с гармошкой. Поет гармонь, ведет свои переборы, а балалайка тут как тут, играет звонко, быстро, дробно — и стар и мал пускаются в пляс!
В 1883-м году один талантливый музыкант, очень любивший народную музыку, услышал в глухой деревушке бывшей Тульской губернии игру старичка-балалаечника. В руках этого старика балалайка звучала так прекрасно, что приезжий музыкант решил во что бы то ни стало научиться играть на ней. Он решил, что на этом народном музыкальном инструменте можно играть не только дома, но и в концертах. Этого музыканта звали Василий Васильевич Андреев.
Для того, чтобы жрать на балалайке в концертах, нужно было ее немного улучшить. Андреев попросил одного известного скрипичного мастера сделать балалайку из хорошего дерева и немного изменить ее устройств^. Скрипичный мастер оскорбился: как это он, вместо благородной скрипки, которая звучит в самых богатых и знатных домах, будет делать какой-то народный инструмент, который у «порядочных людей» дальше людской не пускают. Все же Андрееву удалось кое-как уговорить мастера и балалайка была сделана. На этой новой, звучной балалайке и научился играть Андреев; с ней он начал выступать в концертах.
Вскоре у Андреева появились ученики. Андреев организовал из них «Первый кружок любителей игры на балалайке». Пятьдесят, два года, назад, весной 1888-го года, этот кружок дал свой первый концерт. Какой успех имел этот концерт! Вид’у балалаек был необыкновенный: одни были большие и важно гудели на басах, другие, маленькие, тонким голосом выпевали мелодию… До этого времени никому и в голову не приходило, что балалайки могут быть разной величины, разного звука и что на нескольких балалайках можно играть вместе.
Все балалайки были праздничные, нарядные: у одной на корпусе было прорезано окошечко, так что она была похожа на сказочный домик; у другой — кругом шла красивая резьба; третья была изукрашена маленькими разноцветными кусочками дерева; а на конце ручки самой большой, басовой балалайки, красовалась чудно сделанная небольшая львиная голова с разинутой пастью. О музыке, которую играли балалаечники, и говорить не приходилось: кто мог ожидать, что хорошо знакомые всем песни, как «Вдоль по Питерской», или смешная плясовая «Барыня» зазвучат у них так замечательно, совсем по-новому?
Однако, далеко не все в то время ценили и понимали балалайку. Знатная публика презирала этот народный инструмент. Часто бывало, что владельцы концертных зал не пускали играть балалаечников; многие артисты отказывались петь в их концертах. Когда же его кружок играл — зал был всегда полон народу… А великий русский композитор Петр Ильич Чайковский, послушав андреевцёв сказал: «Какая прелесть эти балалайки».
Однажды, — это было летом 1895 года, — один из учеников Андреева отдыхал в деревне, в глуши лесов «бывшей Вятской губернии.
Случайно он увидел, что ребятишки возятся с каким-то незнакомым ему музыкальным инструментом — пови-димому очень древним, и похожим на балалайку.
Это была домра, -забытый, музыкальный инструмент веселых молодцов-скоморохов… Ученик Андреева взял домру с собой в Петербург. Здесь Андреев с помощью мастеров усовершенствовал домру; и вскоре к кружку балалаечников присоединилось несколько домристов; к этому домро-балалаечному коллективу Андреев прибавил гусли и духовые народные инструменты—свирель, жалейку.
Так же, как кружок балалаечников — этот оркестр играл больше всего русские народные песни —и деревенские, и городские… Как красиво, как богато звучали в оркестре эти всем знакомые, всеми любимые песни!
В гражданскую войну андреевский оркестр ездил на фронт, давал концерты боевым частям Красной армии. Во время одной из таких поездок Андреев простудился. Болезнь оказалась очень тяжелой. В ночь с 25-го на 26-ое декабря 1918 года Андреев, умер. Но в это время уже было кому его заменить. И оркестр продолжал свою работу.
Работа эта становилась все интереснее, все богаче. Ведь теперь все понимали, как важен этот оркестр! На фабриках, заводах, в клубах стали организовываться кружки балалаечников, домристов, оркестры народных инструментов; зазвучали они в колхозных клубах…
Оркестр народных инструментов стал играть произведения великих композиторов. Советские композиторы стали писать музыку специально для оркестра народных инструментов, перекладывать для него русские песни, и пляски других народов нашей страны.
Озера-ловушки.
Несколько лет’назад научные работники и студенты 1 Бакинского университета нашли недалеко от Баку асфальтовое озеро. В очень дальние времена в этом месте нефть выступила из земли и образовала огромную лужу. На воздухе нефть окислялась, густела я постепенно превратилась в вязкую асфальтовую массу.
Из такой массы в Азербайджане делают крыши домов и сараев. Из вновь найденного озера стали выламывать глыбы асфальта и вдруг обнаружили тысячи костей птиц и животных. Асфальтовое озеро оказалось своеобразным кладбищем, в котором были погребены пещерные львы и другие животные — гиены, медведи, волки и олени, которые уже давным-давно не встречаются в окрестностях Баку. Некоторые из этих животных, например, пещерные львы, успели вообще исчезнуть с Лица Земли.
Такие асфальтовые кладбища животных известны не только у нас. В Соединенных штатах в Калифорнии в асфальтовом озере Ранго ля Бреа нашли кости и даже целые скелету американских волосатых слонов и других зверей, коршунов, грифов и водоплавающих птиц. Каза—ло.сь, что кто-то тысячи лет назад собирал представителей животного царства и швырял их в вязкий асфальт. На самом же деле животные и птицы сами попадали в асфальтовую ловушку.
Блестящая поверхность загустевшей нефти в сверкающих лучах солнца ничем не отличается от поверхности пруда или озера. Стан уток и гусей опускались на эти обманчивые озера. Их перья мгновенно пропитывались нефтью, и птицы теряли способность летать. Когда они погибали от голода, на их трупы сбегались хищные звери, слетались коршуны. Но пиршество хищников было недолгим: их также засасцвала нефтяная трясина.
В отдаленные времена бесчисленные стада бизонов и оленей паслись в премиях. ГОнимые жаждой, они приходили к сверкающему озеру, и многие навсегда оставались у его берегов.
Ветер наносил пыль и песок на блестящую поверхность озера. Кое-где на слое нанесенной земли начинала пробиваться трава. Озеро-ловушка теряло сходство с водным пространством. Но опасность для животных от этого не уменьшалась. Спасаясь от хищников, озеро пересекали дикие лошади и погибали в вязком асфальте.
На одной из фотографий виден труп белки, неосторожно прыгнувшей на затянутую пылью поверхность озера. Пленка из пыли раздалась в стороны, и белка начала погружаться в асфальт. Но прежде чем над ее телом сомкнутся черные своды природной гробницы, тысячи насекомых и много хищных птиц слетятся на даровое пиршество. И многие из них тоже исчезнут в глубинах озера вместе со своей добычей.
Ученые-палеонтологи извлекают из асфальтовых озер остатки погибших животных и по Ним восстанавливают картины жизни на Земле тысячи лет назад.
Путешествие по Тавда-реке.
В журнале № 1 «Знание—сила» мы напечатали отрывок из мы печатаем второй отрывок из той же книги. Напоминаем нашим читателям, что в книге повествование ведется от автора, путешествующего по Уралу вместе со школьниками Валей и Борисом. В публикуемом отрывке автор и его юные друзья совершают путешествие на речном катере по Тавда-реке.
НА КАТЕРЕ
Команда катера состояла из пяти человек: помощник, они же — штурвальные и лоцманы, механик, бункеровщики. Все это были молодые люди.
Вначале команде не понравилось наше вторжение на катер, но на следующий день мы перезнакомились со всеми и подружились.
Молодой капитан и его помощник учили Валю держать штурвал и даже дали ей попробовать вести судно.
Капитан только говорил ей: «Держите курс вон на то сухое дерево!» И Валя «держала курс». Правда, на первых порах катер «рыскал» вправо и влево, но потом дело пошло на лад, и Вале уже казалось, будто она овладела профессией лоцмана.
Я улыбался, зная, что такое лоцманское дело. Профессия лоцмана .сложна и ответственна. Он не только ведет судно по кратчайшему пути; он обязан знать реку со всеми ее капризами и сюрпризами. Перекаты и мели нередко оказываются там, где их меньше всего ожидают. Фарватер, самая глубокая часть речного русла, витиеват. И все время меняется. Иногда в течение одного лета он неожиданно свертывает в сторону или, мелея, переходит в перекат, исчезает’вовсе.
Даже для опытных лоцманов работники береговой службы обставляют реку бакенами, а берега — особыми полосатыми столбами с шарами, кубами и маленькими шариками, указывающими глубину участка. 4 Обстановку реки, то есть все сигналы и указатели, лоцман должен читать, как книгу. Для пассажира буксир, идущий с тремя огнями на матче, ничего не говорит, а лоцман прочтет по огням, что буксир тянет за собой две «посудины».
Среди пассажиров существует распространенное мнение о том, что красный бакен обозначает мель, а белый — глубину. На самом же деле и красные и белые бакены стоят по бокам фарватера: с одной стороны — красные, с другой — белые. За бакенами мель, а меж ними— путь, фарватер. И ночью лоцман ведет свой караван по . аллее красных и белых огней бакенов.
Дорого стоит пароходствам обслуживание рек. Каждые пять-шесть километров стоит избушка бакенщика. Каждый вечер он зажигает, а утром гасит огни «маяков» своего участка. Бакенщик, так же как и обходчик пути на железной дороге, отвечает за участок реки, к которому он приставлен. Потухнет огонек бакена на перекате, наскочившая на мель баржа может надолго застрять, прежде чем ее снимут.
Юный капитан, покуривая трубку, как заправский «речной волк», рассказывал Вале страшные истории из лоцмансКой практики.
— У нас на Тавде нет обстановки, — говорил капитан. — Неожиданности на каждом шагу. В этом году, правда, вода высокая. Мелей можно не бояться, но… — тут он сделал паузу, — на: Тавде есть коварные вещи — топляки.
— Что? — не поняла Валя.
— Топляки. Это полузатонувшие бревра. Вон, — указал капитан, — видите, плывет черная точка. Это нос топляка. Бревно, намокая, постепенно одним концом погружается в воду, а другим лишь чуть-чуть торчит над водою. Иногда даже острый глаз не заметит предательского топляка. И представьте себе: судно идет вверх со скоростью пятнадцати-лвадцати километров в час, а топляк плывет ему навстречу со скоростью четырех-пяти километров… Бац! Таран! Топляк распарывает днище судна…
— Знаете, товарищ капитан, — неожиданно сказала Валя, судорожно стискивая штурвал, — а я уже устала…
Мы засмеялись.
Капитан, становясь на Валнно место, мягко заметил:
— Пока я рядом с вами, ничего страшного не может произойти. Ведь я все время смотрел вперед и тотчас же предупредил бы вас, если бы действительно угрожала
Мы оставили Валю с капитаном и бункеровщиком Володей и пошли в машинное отделение, чтобы поближе познакомиться с профессией судового механика.
ДВИГАТЕЛЬ ВНУТРЕННЕГО СГОРАНИЯ
Механик подробно разъяснил Борису, да и мне заодно, основы работы двигателя внутреннего сгорания.
‘— Как он работает, этот самый двигатель внутреннего сгорания? — говорил механик. — Очень просто, но все же не так, чтобы очень. В двигателе есть четыре цилиндра. Вы представляете паровую машину?
-Да.
— Там тоже есть цилиндр, а в цилиндре поршень. Пар толкает его вперед и обратно, и он, двигаясь туда и сюда, вертит шатуном колесо. Так тут, я вам скажу, тоже такая же штука в каждом цилиндре происходит, только не паром, а взрывами. И все в четыре такта делается. И Вале уже казалось, будто она овладела профессией лоцмана.
— Какими взрывами?
— Горючая смесь взрывается. Вот взгляните сюда, — механик взял эмалированную кружку, перевернул вверх дном, затем вынул круглую табачную баночку, засунул ее в кружку. — Вообразите, что это не кружка, а цилиндр, а баночка — не баночка, а поршень. Вот эта баночка выходит из цилиндра, а в освободившееся пространство всасывается горючая смесь. Это смесь паров, предположим — бензина и воздуха. Когда смесь вошла в цилиндр, клапан, через который она была втянута, закрывается.
— Немножко понимаем, — сказали мы.
— И вот поршень идет обратно и начинает сжимать эту смесь. Это уже второй такт, как я сказал. А первый был, когда он эту смесь затягивал или всасывал, поэтому он и называется — «такт всасывания», а второй такт — «такт сжатия». И жмет поршень эту смесь доотказа — до мертвой тоуки.
— А для чего жмет? — спросил я.
— А она сжатая лучше взрычается.
— А отчего она взрывается?
— Да вы не спешите, это С дет в третьем такте. К нему я и перехожу. В это время внутри цилиндра проскакивает электрическая искра через свечу. Вот она, беленькая,’ — он показал свечу на одном из цилиндров мотора. — Искра воспламеняет смесь. Происходит взрыв, и поршень с силой выталкивается вниз и толкает собой шатун. Шатун передает движение на коленчатый вал. И это все называется третьим тактом или «рабочим ходом». Самый существенный такт из всех четырех. Он один рабочий, а те три холостые.
— А какой же четвертый?
— Четвертый такт — выхлоп. Поршень вхолостую идет обратно. Открывается второй клапан, и отработанные газы выходят наружу. В данном случае за корму через выхлопную трубу. Вот она! — механик показал на синий дымок за катером. — Итак, эти четыре такта поочередно проделывают все четыре цилиндра двигателя. Отсюда и пошло название: четырехтактный двигатель внутреннего сгорания. А «внутреннее сгорание» — потому, что топливо сгорает внутрй его, а не в другом месте, как, скажем, в паровой машине, где оно горит не внутри цилиндра, а в топке котла.
Борис забрасывал механика вопросами. Тот степейно отвечал.
— А вода двигателю затем нужна, что во время работы он дюже греется, а она его охлаждает. Магнето для того предназначено, чтобы искру давать через свечу. Кулачковый вал клапаны цилиндров открывает и закрывает. А коробка скоростей затем имеется, чтобы при одних и тех же оборотах двигателя передавать на гребной винт разные скорости, а при случае и задний ход.
ТАНКИСТ КИРЕЕВ
Встречный караван леса отвлек нас. Валя, помогая • капитану, «отмахнулась» белым флагом с левого борта на сигнал буксира, и мы снова вернулись в машинное отделение.
— Хорошая у вас специальность, товарищ механик, — сказал Борис. — Только очень уж узкая. Езди на катере,
— Узкая? — обидчиво переспросил механик. — А по-моему, очень широкая. Я, моторист двигателей внутреннего сгорания, могу работать на всех судах, кроме паровых, — раз! На тракторах всех систем — два! На автомобилях легковых, грузовых и каких угодно, вплоть до автобуса, — три! Я могу работать на всех силовых установках, где имеются подобного рода двигатели, — четыре!
— Дайте же и мне сказать, — вмешался Володя. — Подождите минутку.
Он нырнул в машинное отделение и тут же выскочил оттуда с какой-то сложенной вчетверо газетой.
— А это вот пять! Читайте!
— Ну, это лишнее, — застеснялся механик. — Это, собственно, ни к чему.
Но Борис уже развернул газетный лист. И через плечо Бориса я увидел портрет нашего механика и набранный крупным шрифтом заголовок: «Подвиг водителя танка Киреева».
Смысл статьи был таков: мотор танка заглох от воздушной волны разорвавшегося снаряда. В момент, когда враг готов был захватить боевую машину, сметливый двадцатилетний водитель танка Киреев быстро установил повреждение, исправил машину и не только вывел ее с поля боя, но еще подбил вражеский танк и расстрелял взвод немецкой пехоты.
— Повреждение, было незначительное, — смущенно сказал Киреев.
— Ну да, — перебил его Володя. — А медаль за что дали?
Борис подошел к механику и, протянув ему руку, сказал:
— Не сердитесь! У вас широкая специальность.
— Так я и не сержусь, — заулыбался бывший танкист. — Я только к тому говорю, что меня обуживать не надо. Механик — профессия широкая…
КАК Я НАРЕЗАЛ БОЛТЫ
Вечером этого дня, когда мы после ужина сидели и покуривали, Киреев обратился ко мне: — Вот мы все рассказываем о себе. А вы все молчите и записываете. Неужели у вас ничего не было интересного? Теперь расскажите нам вы.
Нужно было что-то рассказать. Мысленно я перелистал страницы моей памяти и выбрал подходящий эпизод.
— Хорошо. Расскажу вам, товарищи, как я нарезал
Все приготовились слушать.
Это было в первую мировую войну. Война с немцами затягивалась. Все дорожало. Мать, работая конторщицей в магазине Зингера, получала семь рублей пятьдесят копеек в неделю. Зингер рассчитывался по-американски — еженедельно. Сестра Раиса подрастала. Я перешел из пятого класса гимназии в шестой. Расходы семьи росли. И я в эти каникулы решил не гулять, а работать.
Протолкался я на одном заводе три дня, и меня приняли наконец мальчиком по нарезке болтов в строительный цех.
— Гимназист, значит, будешь? — спросил мастер. — Работать пришел! Давай, давай… Поработай, хо-хо!
Мастер принес ящик-с дюймовыми болтами и клуппик. Подведя меня к тискам, он зажал в них болт, смазал его маслом, и, навернув на болт клупп, сделал несколько оборотов. На болте наметились риски ниток винта. Мастер ловко развернул клуппик в обратную сторону, поджал боковым болтом клуппа винторезные плашки и прошелся им по брлту еще раз. Еще раз клуппик спустился, поднялся вверх, и еще раз был подвернут винтик, прижимающий плашки и суживающий отверстие клуппика. Мастер развернул последний раз клуппик, снял его, взял гайку и примерил, навертывая ее на болт.
— Туговато, но с маслом пройдет. Понял? — строго спросил он меня.
— Понял, — ответил я, еле доставая подбородком до зажатого болта.
— Робь! — мастер, раскачиваясь, удалился.
На этом кончилось Bqe мое обучение ремеслу.
Когда мастер ушел, я принялся за работу. Тиски для
меня были высоки. Пришлось подставить ящик. Зажать болт оказалось не так-то просто. Я провозился минут десять с тисками, прежде чем мне удалось крепко-накрепко стиснуть болт. Начать работу также было не легко. Я взмок на первой проходке. На третьей у меня болели руки. Но третья, увы, не была последней. Гайка не налезала на болт. Я делал по шесть и даже по восемь проходок. Диаметр болтов не был точен. И я старался выбирать те, что потоньше, как будто толстые достанутся кому-то другому, а не мне. До обеда я нарезал только четыре болта. После обеда — шесть. Десять болтов за десять рабочих часов!
Когда я увидел, что парень, работавший рядом со мной, нашвырял целую кучку болтов, то понял, что меня тут же прогонят.
К концу смены пришел мастер. От него пахло водкой.
— Ну?
— Вот… — сказал я, боязливо глядя на мастера.
Он вонзил в меня взгляд. Я готов был провалиться
сквозь землю.
— Да! ‘
— Врешь, собачий сын! Покажи руки!
— Вот!
На моих руках были водяные пузыри.
Мастер замахнулся и так опустил мне на плечо свою ладонь, что я вскрикнул и присел.
— Чего орешь, дура? — И он протянул распечатанную осыйушку махорки и бумагу.
— Спасибо, я не курю.
— Кури! — он сунул мне в рот недокуренную им козью ножку. — Кури, тебе говорят, собачий сын!
Сладковатая горечь первого дыма до сих пор у меня на языке. Первая похвала ударом до сих пор на моем плече. И я сберег образ этого грубого, безжалостного мастера в своей памяти.
Неделю спустя я принес получку и первую покупку на свои деньги. Говорят, деньги не пахнут. Ерунда! Мои пахли маслом, пригорающим на режущей части плашек клуппика. Пахли потом. Пахли водкой и махоркой мастера. Пахли и еще чем-то неуловимым, радостным, счастливым — тем, что испытывает человек, получая свои первые трудовые деньги.
Я принес пять рублей шестьдесят две копейки и фунт малины в кульке, склеенном из задачника по алгебре Шапошникова и Вяльцева.
Вот и все…
.. .За Тавдой догорал закат… Все молчали, а ребята опустили головы. Нужен был радостный конец.
— Ну, а потом я перешел на автоматический винторезный американский станок, который нарезал так много болтов и на котором было так легко работать, что я однажды принес матери сразу сто двадцать пять рублей с копейками.
Механик Киреев положил свою руку на мою и сказал:
— Не надо придумывать хорошего окончания. Ни в книгах, ни в рассказах, ни в театрах. Сами знаем, что все хорошо кончается. Вот конец вашего рассказа, — механик кивнул на Бориса и Валю. — Им уже не надо будет так начинать свою трудовую жизнь. Потому, что… Вы знаете почему? — он перевел глаза на Сталина, глядевшего на нас из рамы, украшенной хвоей.
А Киреев-то был прав. Хотя я и на самом деле в конце того памятного лета перешел на автоматический болторезный станок, но ста рублей никогда не приносил.
Электро-будильник.
Покупать готовый будильник неинтересно. Давайте … Сделаем его сами. Это будет электрический будильник из обыкновенных часов — ходиков.
Будильник будет очень точным. Ему можно заказывать звонок на любое время, и он зазвонит минута в минуту. Чтобы вы не забывали его заводить, мы установим в будильнике особый контакт, чтобы звонок звонил и тогда, когда завод кончился. Работать будильник будет от карманной батарейки, а не от общей электросети. Ведь ночью свет могут выключить или может произойти авария на линии. А карманная батарейка будет служить бесперебойно и долго, так как ток включается для звонка на очень короткое время.
Электрическая схема нашего будильника состоит из пяти частей: батарейки, звонка, контактных колец на циферблате, особого контакта, подающего сигнал, когда опускается гиря, и клеммной дощечки.
Для начала придется разобрать ходики. Отверните гайку и снимите стрелки, снимите также циферблат, выдернув гвоздики, на которых он держится. Для будильника железный циферблат не годится. Он должен быть сделан из изоляционного материала. Очень красиво выглядит циферблат из эбонита или текстолита. Если этого материала у вас нет, сделайте циферблат из фанеры н покройте его краской. Толщина доски-циферблата должна быть 3—4 мм, а размер ее 210X210 мм.
В циферблате нужно просверлить несколько отверстий. Чтобы не портить лицевую сторону, разметку нужно делать с обратной стороны. Проведите по циферблату две осевые линии. Обозначив центр, проведите из него две окружности, одну — радиусом 98, а другую — 67 мм. По вертикальной оси отложите от центра вниз 30, а вверх. 75 мм. В этих местах вы просверлите отверстия под шурупы для крепления циферблата к корпусу ходиков. Если шурупы у вас с потайной головкой, то с лицевой стороны циферблата нужно сделать углубление для головки — так называемую раззенковку.
Каждую окружность надо разделить на три равные части и просверлить в отмеченных точках отверстия. Начинайте разметку большей окружности сверху, на пересечении с вертикальной осью, а меньшей — снизу. Таким образом все отверстия на окружности не будут приходиться одно против другого.Теперь просверлите центральное восьмимиллиметровое отверстие для оси, на которой держатся стрелки.
Возьмите два куска медной или железной проволоки толщиной 1—1% мм и длиной 620 и 460 мм. Концы проволок согните под прямым углом на длину 10 мм. Согните из проволок кольца и соедините отогнутые концы каждого кольца вместе. У меньшего кольца, диаметр которого будет равен 140 мм, концы должны торчать наружу, а у большого кольца, диаметром 190 мм, этот выступ должен быть обращен внутрь.
Обмотайте выступ колец проволочкой и пропаяйте. К меньшему кольцу, вплотную к выступу, припаяйте с любой стороны металлическую пластинку такой же толщины, как и проволока. Пластинка должна иметь в ширину 7 мм, а в длину 12—15 мм. Перед тем как припаивать пластинку, нужно точно подогнать ее к радиусу кольца и выступ запилить в уровень с ней.
Теперь займемся изготовлением лапок, которые будут держать кольца на циферблате. Из куска жести или тонкой латуни вырежьте 6 лапок, размером 11X6 мм. Загните лапки ступенькой и просверлите в них отверстия.
Наложите кольца на лицевую сторону циферблата и прижмите их липками так, чтобы отверстия в лапках совпадали с отверстиями в циферблате. Аккуратно приклепайте лапки к циферблату алюминиевыми или медными заклепками. На верхние заклепки колец наденьте с обратной стороны циферблата маленькие металлические пластинки — «лепестки» — с отверстиями для припайки к ним проводов.
Нужно сделать к нашему циферблату новые стрелки. Прежние от ходиков не годятся. Мы можем использовать только головку их, то есть те части, которые надеваются на ось.
Стрелки нужно сделать из куска тонкой латуни или жести. На рисунке показаны размеры стрелок. В центрах головок стрелок просверлите отверстия диаметром немного большим, чем отверстия в старых стрелках. Отпилите у прежних стрелок головки, очистите их от краски н, наложив на них головки новых стрелок так, чтобы центры отверстий совпадали, припаяйте головки друг к «ругу.
С той же стороны припаяйте к концам стрелок, отступая на 2—3 мм «щетки», то есть кусочки тонкой проволоки, согнутые, как показано на рисунке. Лицевую сторону — ту, на которой нет пайки, надо зачистить и отполировать.
Циферблат наш в основном готов. Осталось нарисовать на нем цифры. Разделив всю окружность на 12 частей, нарисуйте цифры белой краской или наклейте вырезанные из бумаги.
Для того чтобы надежно и прочно соединить металлические кольца циферблата с батарейкой и электрическим звонком, лучше всего сделать клеммную доску. Обычно с обеих сторон корпуса в ходики вложены два утекла. Выньте правое стекло (если смотреть на корпус прямо со стороны циферблата) и по его размерам вырежьте планку из тонкой фанеры или изоляционного материала. На этой стенке нужно укрепить три клеммы из тех, что ставятся на радиоприемники. К двум клеммам подсоедините по два куска провода в изоляции, длиною 150—180 мм каждый. Третья клемма остается свободной. * Заложите планку с клеммами-в пазы корпуса ходиков. Проделав в корпусе два отверстия, выведите в каждом два провода, по одному от каждой клеммы.
Ходики обычно вешают на стену за одну петлю, и когда их заводят, то есть подтягивают гирю, они перекашиваются. Чтобы этого избежать, сделайте такую же петельку на нижней части ходиков и, когда вы будете вешать ходики на стену, вбейте в эту петельку второй гвоздь. Наденьте на ось циферблат и приверните двумя шурупами (через ранее высверленные отверстия) к корпусу ходиков. Теперь наденьте на ось часовую стрелку, наверните минутную и закрепите их гайкой. Поворачивая часовую стрелку, просверлите, чтобы она не цеплялась за минутную. Теперь, повернув кольцо, отрегулируйте положение «щеток», припаянных к концам стрелок. Проходя мимо выступов на кольцах, щетки должны зацеплять их. .
Одну пару проводов, выходящих из отверстий в корпусе, припаяйте к лепесткам, подложенным под заклепки на обратной стороне циферблата. Вторая пара проводов пока останется свободной.
Наш будильник, как и всякие часы, нужно регулярно заводить. Чтобы не забывать этого, сделайте к будильнику особое приспособление — контакт.
Из куска тонкой латуни вырежьте для пластинки шириной 6 мм и длиной одна 45 и другая 55 мм. Конец короткой пластинки загните на 2 мм под углом.
Прежде чем вырезать пластинки, надо латунь простучать молотком на металлической наковальне. От этого латунь станет упругой, и пластинки б^дут пружинить.
Затем изготовьте еще три одинаковые пластинки из изоляционного материала (фанеры, эбонита, толстого картона) размером 8X20 мм и толщиной 3—4 мм.
На всех пяти пластинках разметьте отверстия по чертежу. Подберите два одинаковых шурупа такой длины, чтобы можно было сразу привернуть все пять пластинок. Шуруп обыкновенно утолщается ближе к головке. Отпилите шейки шурупов напильником, чтобы сравнить толщину шурупов. Обмотайте шейки шурупов изоляционной лентой (1—2 оборота). Это нужно для того чтобы пластинки, надетые на шуруп, не слетели. Смерьте наружный диаметр шейки и просверлите такие же отверстия во всех пластинках. Заодно просверлите на концах металлических пластинок по маленькому отверстию для припайки проводов.
Из миллиметровой железной проволоки согните по размерам рисунка ушко и припаяйте его к концу длинной металлической пластинки под углом. В это ушко будет проходить цепь ходиков. Ушко нужно изолировать от цепи, обмотав его толстой ниткой или изоляционной лентой.
Теперь давайте собирать контакт. Наденьте на шурупы пластинки в следующем порядке: изоляционная, длинная металлическая с ушком, вторая изоляционная, короткая металлическая и последняя изоляционная. Загнутый край короткой металлической пластинки должен быть обращен в сторону длинной.
Установив контакт так, чтобы та сторона цепИ| за которую вы тянете, заводя ходики, проходила через ушко, вверните шурупы в_ корпус ходиков. Проверьте, есть ли между загнутым концом меньшей металлической пластннки и большей пластинки зазор.
Отступая от конца цепи звеньев на пять, просуньте в следующее звено цепи штырек, то есть кусок гвоздя длиной миллиметров 15. Если он не будет держаться, припаяйте его.
Теперь нужно зацепить вторую пару проводов, идущих от клемм за маленькие отверстия на металлических пластинках контакта, и припаять их.
В качестве сигнала для будильника можно использовать обыкновенный покупной звонок, работающий от напряжения в 4 вольта, то есть пригодный для работы от карманной батарейки. Присоединять батарейку и звонок к будильнику нужно следующим образом.
Вы помнцте, что от двух клемм на корпусе будильника отходят провода, а третья клемма свободна. Присоедините к свободной два провода: один — от звонка, другой — от батарейки. Две другие клеммы тоже соедините проводами: одну — со звонком, другую — с батарейкой.
Предположим, что вы хотите, чтобы будильник звонил в 8 часов. Поверните кольца на циферблате так, чтобы выступ большого кольца приходился на цифру 12, а меньшего —на цифру 8. Стрелки, подойдя к этому положению, замкнут электрическую цепь через кольца, и звонок зазвонит. Чтобы поставить будильник на половину восьмого, нужно построить высоту малого кольца посредине между цифрами 7 и 8, а большого на 6. Словом, выступ колец должен стоять так, как будут стоять стрелки в момент звонка. Когда вам не нужно просыпаться в определенный час, отсоедините один конец от батарейки.
Если гиря часов опускается вниз и штырек, продетый в звено цепи упрется в ушко на пластинке контакта, контакт замкнется и раздастся звонок. Поднимите гирю, заводите будильник.
Высокое напряжение.
Пели бы шестьдесят пять лет назад любого физика спросили, можно ли передавать электрическую энергию по проводам на большое расстояние, он ответил бы: нет, нельзя. Электричество пригодно для того, чтобы вращать моторы или освещать улицы только вблизи от электрической станции. Правда, электрический ток ничтожной мощности может пробежать по проводу сотни километров, он заставит стучать телеграфный аппарат, но никогда не удастся передать на значительное расстояние энергию большой электрической станции.
И каждый физик мог объяснить, почему это так: провода обладают сопротивлением, которое’ как бы препятствует прохождению тока и за ставляет часть электрической энер гии превращаться в тепло. Чем длин нее провод, тем больше его сопротивление и тем больше электрической энергии бесполезно затратится на hj гревание провода. И если у генер!. торной установки мы «вольем» в провода электрический ток, равноценный сотням лошадиных сил, то до мотора, отстоящего на сто километров от станции, «дотечет» едва ли стотысячная доля первоначальной мощности.
Но вот в 1882 году на Международной электрической выставке в Мюнхене французский ученый Марсель Депре показал удивительный опыт. Он заставил вращаться электрический мотор, хотя ни на самой выставке, ни по соседству, ни даже на самых дальних улицах Мюнхена не было электрической станции, которая могла бы его питать. Тонкий телеграфный провод тянулся через улицу Мюнхена, уходил за город, терялся в полях и лесах и оканчивался около угольной шахты в Мисбахе. Здесь была установлена небольшая паровая машина, вращавшая динамо мощностью в две лошадиных силы.
Ток от динамо передавался в Мюнхен, где на выставке стоял мотор. Он работал, приводя в действие насос, накачивавший воду. Вода спадала каскадом с искусно сделанной скалы, и двухметровый водопад шумел в выставочном павильоне оттого, что в Мисбахе работала паровая ма-
В первый раз передачу тока осуществили в 11 часов ночи. Депре боялся, что опыт не удастся, и решил, что лучше будет испытать установку после закрытия павильона, когда публика разойдется по домам. Ночью в павильоне собрались многие знаменитые ученые-электротехники того времени. Почти никто из них не верил в успех опыта. Но когда мотор заработал и со скалы низвергнулся поток воды, самые серьезные люди не удержались от восторженных кри-
Как же поборол Депре расстояние? Он сообразил, что только сильный ток заметно нагревает провода. А если уменьшить силу тока, но повысить его напряжение, то ту же мощность можно передавать по проводам за сотни километров с небольшими потерями. Депре первым применил на практике передачу тока высокого напряжения, но малой силы.
«В этом опыте есть нечто величественное, и хотя мы уже привыкли к сюрпризам электричества, мы все же были настоящим образом взволнованы», — писал инженер Клемансо, посетивший выставку.
А теперь мы каждый день встречаемся с тем, что миллионы киловатт-часов электроэнергии передаются по проводам на сотни километров. То, считалось чудом нашим «дедам, повседневный быт.
По материалам жкрнала «Знание сила» 1946 год